Страница 26 из 138
— Я умею делать лишь оружие.
— Неужели вы не испытывали угрызений совести, не задумывались над противоестественностью таких словосочетаний, как «красавец-бомбовоз» или «красавица-пушка»?
— Меня увлекал сам процесс творчества, поиск… Хотя вот Зигмунд Фрейд видел в военно-техническом прогрессе единственную возможность устранить войну. Он полагал, что страх перед всеубийственной войной будущего остановит человечество.
— Альфред Нобель тоже считал, что запатентованный им динамит обеспечит мир. Так же думал Генри Шрапнель и Хайрем Максим. Однако шрапнельные снаряды и пулеметы «максим» убили миллионы людей, а войны не прекратились. — Старик снял очки и старательно стал протирать стекла. — Тут поневоле станешь пацифистом, хотя такое слово у нас употребляют как ругательство.
Хохмайстер простился с Боле, вышел, ощупывая тростью дорогу. В канцелярии клиники он получил заключение о полной непригодности к военной службе, но с правом ношения мундира. Генерал Леш прислал за ним машину. С бьющимся сердцем он поднялся в кабинет своего начальника. Адъютант подхватил под локоть, подумав, что майор совсем слеп. Но Маркус узнал Леша, выкатившегося навстречу.
— Поздравляю! — жизнерадостно завизжал генерал, позволив себе дотянуться до плеча воспитанника и по-отечески потрепать по витым погонам.
— С тем, что я почти ослеп?
— Разве вас не наградили Крестом первой степени?
— Для меня важнее прочитать оригинал отчета о фронтовых испытаниях фаустпатрона.
— О, полковник Циглер настолько вдохновенно расписал боеспособность нового оружия и ваши геройские деяния, что командование сочло возможным высоко оценить вас.
— Вы докладывали рейхсминистру Шпееру об испытаниях в боевой обстановке?
Леш помялся:
— К сожалению, мы еще не получили ответа…
— Через восемь-то месяцев?!
— Возможно, рапорт задержался в какой-то инстанции и не попал на глаза рейхсминистру.
— А вы пробовали узнать?
— Было столько дел! — Леш всплеснул руками. — Теперь курс училища сокращен. Мы просто задыхаемся от перегрузки.
— Господин генерал, я никогда не считал вас поклонником «фауста», но вы же умный человек! И вы знаете, что он обладает большой мощью!
— Ну зачем же раздражаться, Маркус? — обидчиво произнес Леш. — Я надеялся, что вы со своими связями…
— Связями? Прекрасно! Дайте мне отчет Циглера, я добьюсь приема у рейхсминистра.
— Тогда и мне нужно присутствовать на нем. Как-никак из фондов нашего училища субсидируются работы над «фаустом» и у нас капитан Айнбиндер получает жалованье.
— Да вашими жалкими крохами мы не можем покрыть и четверти расходов. Знаете ли вы, отец требует возмещения убытков с процентами?!
От нервного перенапряжения у Хохмайстера потемнело в глазах. Он перестал видеть даже то немногое, что видел, когда входил в кабинет Леша. Он пошатнулся, беспомощно ища руками опору. Подскочил адъютант и усадил в кресло. У генерала колыхнулось нечто вроде жалости к могучему когда-то красавцу. На цыпочках Леш обошел Хохмайстера, сел за стол:
— Бросьте дела, Маркус. Поезжайте в санаторий. Воспоминания о былой славе сожгут ваше сердце. Будем же реалистами! Любое новшество требует борьбы и упорства. Вы уже не боец. Не думаю, что Шпеер поймет вас. Сейчас он полностью ушел в заботы о «пантерах», «фердинандах» и «тиграх». Этим летом у Орла и Курска они наконец переломят хребет русскому медведю.
— И все же попытаюсь, — обессилено вымолвил Хохмайстер.
Леш кивнул адъютанту. Тот принес папку с отчетом Циглера.
— Сейчас адъютант прочтет то, что написал с фронта полковник…
— «Командиру дивизии СС «Великая Германия», начальнику инженерного училища в Карлсхорсте… Выполняя ваше поручение по испытаниям противотанкового ружья «фаустпатрон» в боевых условиях, докладываю: на танкоопасное направление, занимаемое полком, был поставлен инженер Хохмайстер с группой практикантов училища. 2 августа 1942 года русские предприняли наступление, поддержав пехоту четырьмя «Т-34». Три из них в течение 8 минут были сожжены фаустпатронами с поразительной точностью попадания. Поврежденному четвертому танку удалось уйти вместе с пехотой, рассеянной стрелковым огнем. Через неделю на рассвете противник выслал еще два танка. Предположительно с целью разведки. С одним танком в бой вступило штурмовое орудие. Оно разбило русский танк, но было уничтожено с кормы второй тридцатьчетверкой. Бесстрашный Хохмайстер вступил с ней в бой, обстреляв фаустпатронами. Но сам он получил тяжелое ранение от своего же оружия. Сноп огня, вырвавшийся из гранаты, поразил сетчатку глаз. Пострадавший был немедленно отправлен в госпиталь… Исходя из вышеизложенного, считаю: фаустпатрон является самым надежным из всего, что имеется в распоряжении стрелка в борьбе против танков противника. Оружие должно быть выпущено в таких количествах, которое бы обеспечило потребности всех наземных частей вплоть до пехотного отделения. Учитывая ранение конструктора, следует в дальнейших модификациях исключить случаи ослепления солдат, вооруженных фаустпатронами.
Адъютант захлопнул папку, взглянул на Леша:
— Дальше подпись, печать и резолюция командира дивизии: «Ходатайствую о награждении Хохмайстера Железным крестом первой степени».
— Циглер сделал, что мог, — сдержанно сказал Маркус. — В технической стороне он понадеялся на вас, господин генерал. Могу я снова просить уж если не о поддержке, то хотя бы о молчаливом согласии не мешать «фаусту»?
Леш раздраженно забарабанил пальцами по столу, но сдержал свой гнев:
— Хорошо, продиктуйте просьбу Шпееру об аудиенции. Попробуем попасть к рейхсинистру.
Хохмайстер забрал у адъютанта папку и, обшаривая рукой пространство, двинулся к выходу.
— Отвезите майора в отель, — приказал Леш.
Его поселили в «Адлоне». Все дни он лежал с открытыми глазами и ничего не видел. Шорохи в коридоре, приглушенные разговоры, перепалки служанок не задевали его. Он заказывал обеды и ужины, но почти не притрагивался к еде. Навещать его было некому. После самоубийства Карла Беккера фрау Ута уехала в Швеннинген, где у нее было имение. Больше никто из родных в Берлине не жил. Не осталось и друзей — Иоганн Радлов погиб, Вилли Айнбиндер застрял в Розенхайме, шлет обнадеживающие письма. Но он-то, Хохмайстер, догадывался, что без него мельница впустую машет крыльями. Вызывала недоумение позиция Леша. Генерал явно затягивал работы над «фаустом», отдавая предпочтение тяжелым противотанковым пушкам. Казалось бы, ему выгодней продвигать фаустпатрон. Как-никак этот младенец родился в его училище. Но ребенок явно пребывал в положении пасынка. Если что и делал Леш ради него, то по указанию свыше: сначала Шираха, потом Шпеера…
Зазвенело в ушах. Новый звук насторожил Маркуса, он напряг слух. Это звонил телефон. Маркус снял трубку.
— Господин майор? Вас беспокоит адъютант генерала Леша. Рейхсминистр ждет сегодня в три. В половине третьего мы заедем за вами.
— Жду, — Маркус положил трубку и обнаружил, что кое-что видит. Он бросился к зеркалу, с трудом узнал себя — обросшего, с ввалившимися щеками, обострившимся носом и лысеющим лбом. По телефону он попросил прислать парикмахера.
…За те месяцы, что прошли с момента первого знакомства, Альберт Шпеер кроме поста министра вооружений и боеприпасов получил должности генерального уполномоченного по вооружению в управлении четырехлетнего плана, председателя имперского совета, генерального инспектора шоссейных дорог и водной энергии. К прежнему званию Главного архитектора рейха он прибавил себе чин руководителя отдела эстетики труда в нацистской организации «Сила через радость».
Как всегда перед встречей с людьми столь высокого ранга, Леш робел и нервничал. Генерал знал, что, еще не занимая никаких официальных постов, рейхсминистр был задушевным собеседником и другом фюрера. Шпеер построил в Нюрнберге громадный «партейтаггеленде» с трибунами, рассчитанными на тысячи лет, за что был удостоен «Гран-при». По его проектам возводились имперская канцелярия в Берлине, здание германского посольства в Лондоне, немецкий павильон на Всемирной выставке в Париже. То и дело вытирая потеющую лысину клетчатым платком, Леш призывал: