Страница 43 из 55
Он проживал на Фронт-стрит, у подножия Спрус-Хилл, в весьма симпатичном старомодном доме, куда моряку так приятно возвращаться из далеких странствий. Позади здания к реке круто спускалась лужайка. С южной стороны располагались пристань и склады, а на северной были разбиты фруктовый сад и огород, разросшиеся пышным цветом. Крыльцо и часть лужайки укрывали два больших каштановых дерева, и так приятно было в жаркий летний день сидеть в их тени, устремив взгляд вниз, где сквозь заросли самшита поблескивала река.
К тому времени, когда начинается наше повествование, — то есть приблизительно к 1820 году — сия собственность значительно поднялась в цене, и капитан не раз получал заманчивые предложения. Но поскольку дом этот принадлежал его предкам с давних времен, а сам Элиейзер Купер был достаточно богат, чтобы потакать своим прихотям, он даже и слышать не хотел о том, чтобы продать родовое гнездо, пусть даже сделка эта и сулила невероятную прибыль.
Как было сказано, капитан жил в симпатичном старомодном доме, который вдобавок поражал своей безупречной и какой-то всеохватывающей чистотой: ослепительно блестел дверной колокол; медные заклепки на кожаной мебели, которой была набита гостиная, сияли, словно звезды на небе; а деревянный, посыпанный мелким песком пол прихожей, где вечно царил стойкий, но ненавязчивый аромат мыла, был до такой степени истерт бесчисленными чистками, что шляпки гвоздей уже возвышались над досками.
Элиейзер Купер и его жена детей не имели, однако радостное оживление юности временами все-таки царило в этом огромном старинном доме. Супруги взяли на воспитание Люсинду Фэрбенкс, племянницу капитана Купера, дочь его единственной сестры. К тому времени, с которого начинается наш рассказ, Люсинда была хорошенькой бойкой девушкой лет восемнадцати-двадцати, всеобщей любимицей квакерской общины города.
«Он нашел, что капитан весьма приятен и общителен».
Иллюстрация Говарда Пайла к книге Томаса Джанвиера «Морские разбойники Нью-Йорка» (1894)
А теперь осталось представить читателю последнее и, пожалуй, самое главное действующее лицо повествования — лейтенанта Джеймса Мэйнваринга. Последние двенадцать месяцев или около того он был весьма частым гостем в доме Куперов. Это был широкоплечий, румяный и крепкий молодой человек лет двадцати шести — двадцати восьми. Его также уважали в городе, к тому же было одно обстоятельство, которое сделало его в глазах местного общества чуть ли не героем: во время памятного сражения с английским фрегатом «Герьер» (речь идет о событиях Англо-американской войны) лейтенант не только находился на борту «Конституции», но и лично поднес запал к первой выстрелившей пушке.
Мать Джеймса Мэйнваринга и Элиза Купер вот уже много лет были близкими подругами, так что визиты, которые молодой офицер во время отпуска наносил в дом капитана, никого особо не удивляли. По пять раз в неделю он по вечерам скрашивал одиночество дам или же, если капитану Куперу случалось оказаться дома, выкуривал трубочку-другую в обществе хозяина, пропускал рюмашку знаменитого ямайского рома старинной выдержки из его запасов либо же по вечерам играл вместе со всей семьей в роббер. Навряд ли кто из представителей старшего поколения догадывался об истинной причине его визитов, еще менее они подозревали, что Люсинда отвечает на чувства лейтенанта взаимностью.
Да, Мэйнваринг и юная леди полюбили друг друга всем сердцем, однако были вынуждены хранить это в полнейшем секрете. Как истинный квакер, Элиейзер Купер был убежденным пацифистом и вообще противником любого насилия, а потому он ни за что не разрешил бы любимой племяннице выйти замуж за представителя военной профессии. Да и вообще, если бы Люсинда вступила в брак с человеком, не являющимся квакером, то, согласно их правилам, она лишилась бы своего, принадлежащего ей по рождению права на членство в этой религиозной общине. Сама девушка, может, и пережила бы такую потерю, однако она глубоко уважала дядюшку и боялась пойти против его воли. Поэтому они с Мэйнварингом встречались тайком, и сколь сладки были для них эти украденные мгновения блаженства. А еще Люсинда, по просьбе своего возлюбленного, также тайно позировала миссис Грегори. Художница создала миниатюрный портрет, который лейтенант вставил в золотой медальон и носил на груди рядом с сердцем, получая кроткое и сентиментальное удовольствие от созерцания время от времени дорогого лица.
В апреле 1820 года Мэйнваринг получил предписание прибыть в Вашингтон. Осенью предыдущего года пираты, бесчинствовавшие в Вест-Индии, и в особенности капитан Джек Скарфилд, проявляли небывалую активность. Им приписывали исчезновение пакетбота «Марблхэд», о котором после того, как судно отплыло из Чарлстона, что в Южной Каролине, более не слыхивали. Кроме того, Скарфилд ограбил и сжег у побережья Джорджии еще два каботажных судна, и правительство наконец-то осознало необходимость принять действенные меры, чтобы обуздать морских разбойников и обезопасить воды Вест-Индии.
Мэйнварингу приказали принять командование над «Янки» — быстроходным, тяжеловооруженным военным бригом с малой осадкой — и курсировать подле Багамских островов с целью захвата и уничтожения всех обнаруженных там пиратских кораблей.
По дороге из Вашингтона в Нью-Йорк, где «Янки» ждал своего нового капитана, Мэйнваринг остановился в Филадельфии, дабы попрощаться с друзьями, которых у него в этом городе было множество. Разумеется, он нанес визит и в дом Куперов. Дело было в воскресенье. Весна выдалась ранняя, и погода в тот день была особенно славной, едва ли не по-летнему теплой. Яблони уже стояли в цвету и наполняли воздух своим благоуханием. Пели птицы, вовсю гудели пчелы, и все вокруг было залито теплым солнечным светом, навевавшим умиротворение.
Элиейзер Купер как раз накануне вернулся из необычайно удачного плавания к острову Антигуа. Мэйнваринг застал всю семью расположившейся под пока еще нераспустившимся каштаном. Хозяин дома покуривал длинную глиняную трубку и лениво листал последний выпуск «Нэшнл газетт». Он с величайшим интересом выслушал рассказ Мэйнваринга о его новом назначении. Сам капитан немало знал о пиратах и, вопреки обыкновению, необычайно оживился и принялся рассуждать о морских разбойниках, в том числе и о неуловимом капитане Скарфилде, который, судя по всему, особенно его интересовал.
К немалому удивлению Мэйнваринга, старый квакер выступил в роли защитника пиратов и провозгласил, что они далеко не так порочны, как это принято считать. Он также заявил, что очень хорошо знает некоторых флибустьеров и что в большинстве своем они всего лишь несчастные, сбившиеся с пути истинного бедолаги, не выдержавшие искушения каперством, которое, между прочим, было разрешено правительством в минувшую войну. Купер не отрицал, что капитан Скарфилд и впрямь совершил множество гнусных злодеяний, однако подчеркнул при этом, что на счету сего пирата немало и великодушных дел. Но мир их даже не замечает: все толкуют лишь о зле, которое он причинил. Да, Скарфилд действительно позволил своей команде разыграть в карты жену и дочь шкипера «Северной розы», но никто из его обвинителей почему-то не спешит поведать, как он, рискуя жизнями членов команды и своей собственной, пришел на выручку «Галифаксу», когда обнаружил шхуну дрейфующей, поскольку весь ее экипаж заболел желтой лихорадкой. Увы, пиратам адвокаты не полагаются, а потому некому рассказать, как Скарфилд со своей шайкой привел корабль почти прямиком в безопасные воды Кингстонской гавани. Да, Скарфилда справедливо обвиняют в том, что он привязал шкипера «Балтиморской красавицы» обнаженным к фок-мачте его же собственного брига и разрешил своим головорезам, к тому времени уже изрядно напившимся, бросаться бутылками в беспомощного пленника, который в ту же ночь скончался от полученных ранений. Сей поступок, несомненно, заслуживает осуждения, но вот кто воздаст капитану пиратов хвалу за то, что он с риском для жизни, под самым носом у властей, после великого урагана 1818 года доставил на остров Белла-Виста купленный в заливе Тампа Бэй, заметьте, на свои собственные средства груз продовольствия? Скарфилд тогда с большим трудом ушел от погони: его двое суток преследовал британский фрегат «Церера», капитан которого, доведись ему настигнуть пиратов, немедленно вздернул бы несчастного на нок-рее, несмотря на то что он в тот раз занимался благотворительностью.