Страница 4 из 85
Его сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда вдруг распахнулись высокие створчатые двери, и в бальный зал стремительно вошла графиня.
Батори распустила на шее узел плаща и небрежно перекинула его через плечо, позволив своей фигуре предстать во всей красе. Она была одета в вечерний костюм, дополняли который белоснежная накрахмаленная рубашка с воротником-стойкой и черный галстук. Портной сумел добиться того, чтобы строгие линии костюма подчеркивали роскошные женственные формы графини и одновременно вызывали представление о мужской силе.
Она направилась к двум другим женщинам.
— Мои милые… — За томными интонациями ее голоса Сьюард почувствовал что-то зловещее. Он поежился, когда Батори страстно поцеловала каждую из «женщин в белом» в губы. — Что за игрушку вы мне принесли?
Светловолосая дама голыми руками взломала замок на моряцком сундуке; для женщины столь изящной наружности жест выглядел ошеломляюще небрежным. Затем она рывком откинула крышку — точно официант, с гордостью демонстрирующий посетителю главное блюдо в меню. В сундуке лежала молодая девушка — с кляпом во рту, связанная и явно напуганная до смерти.
Батори вытащила из голенища сапога изогнутое металлическое лезвие. Сьюард мгновенно узнал его: это был ланцет, которым медики делают серьезные операции.
При виде ланцета глаза девушки расширились. Едва уловимым для Сьюарда движением Батори полоснула лезвием вдоль тела девушки. Кляп и веревки упали на дно сундука. Графиня прижала кончик ланцета к подбородку жертвы. Сьюард крепко сжал ручку своего серебряного метательного ножа.
Батори мягко, даже и не намереваясь поранить девушку, при помощи лезвия вынудила ее вылезти из сундука. Доктор немного ослабил хватку. Девушка прикоснулась к лицу и запястьям в тех местах, где к ним прикоснулся ланцет. По всей видимости, там не осталось ни царапины.
Графиня принялась ходить вокруг девушки, оценивая ее наряд. На той было серо-зеленое шерстяное платье французского покроя, целомудренно закрывающее тело от шеи до щиколоток. Сьюард пришел в ярость от мысли, чем все это представлялось Батори — красивой упаковкой, которая так и ждет, чтобы ее развернули.
Жертва стояла совершенно неподвижно. Пошел в дело ланцет. Платье и нижнее белье стали распадаться, как разрезная головоломка, но кожа оставалась нетронутой. Несмотря на лихорадочные усилия девушки удержать ткань, та спадала с нее обрывок за обрывком, пока не открылось все тело.
Батори смотрела не моргая, упиваясь зрелищем. Девушка забилась в тень, ее колотила дрожь. «Женщины в белом» расхохотались.
Сьюард скользнул к соседнему окну, откуда открывался лучший обзор. Глаза Батори сузились в щелочки. В мерцании свечей блеснуло золотое распятие на шее девушки. Ланцет метнулся вперед и назад с такой скоростью, что Сьюард засомневался, не почудилось ли ему. Но тут звякнул, ударившись о мраморный пол, крестик, и разорванная цепочка собралась возле него аккуратной кучкой. Девушка вскрикнула от неожиданности: в нижней части горла выступила, словно рубин, небольшая капелька крови.
«Женщины в белом» накинулись на жертву, будто бешеные собаки.
— Дева Мария, защити ее, — прошептал Сьюард, но его молитва больше походила на жалобное хныканье. Он с ужасом наблюдал, как «женщины в белом» связали обнаженной девушке лодыжки и при помощи системы блоков подвесили ее вверх ногами под потолком. Темноволосая демоница подала Батори черную кожаную плетку-девятихвостку; на конце каждого ремешка крепились изогнутые металлические крючки. Алые губы графини сложились в кривую ухмылку, в которой не было ничего веселого, ее непостижимые глаза все так же неотрывно смотрели на единственную каплю крови, которая теперь скользила по шее жертвы. Молниеносный взмах — и плетка Батори обожгла беззащитную плоть, а сама графиня алчно воззрилась на кровь, которая потекла сильнее.
Сьюард отвернулся, однако не слышать криков он не мог. Он вцепился в крест, висевший у него на шее — без толку, тот не приносил никакого утешения. Первым его порывом было ворваться внутрь и спасти бедняжку, впрочем, более опрометчивого решения сложно себе и представить. Одинокому старику не под силу тягаться с этим тремя. Они разорвут его на части.
«Что бы вы ни увидели, что бы ни почувствовали, ничто не должно помешать вам исполнить свой долг», — говорилось в последнем послании Благодетеля. Наконец Сьюард набрался духу, чтобы снова заглянуть за стекло и столкнуться с извращенным безумием.
Батори била, ни на мгновение не сбиваясь с темпа, ремешки со свистом рассекали воздух. В ударах было столько силы, что от каждого юную жертву графини относило в сторону, словно маятник. Кровь уже не капала, а текла ручьями. «Женщины в белом» тем временем улеглись на пол и открыли рты, ловя капли драгоценной алой жидкости, которая падала на них, точно какой-то дьявольский дождь.
На вилле творилось сущее безумие. Когда взойдет солнце, эти три создания будут лежать в своих гробах, погруженные в сон и уязвимые. Ему представится единственная возможность избавить мир от зла. Он вонзит серебряное лезвие в их сердца, отрежет им головы, набьет им рты чесноком и сожжет их останки.
И все же его мучило чувство вины, потому что на его глазах пытали невинную девушку, а он просто стоял и смотрел. Доктор взял свой нож за лезвие и сжимал руку, пока между пальцев не стала сочиться кровь. Если он не избавит эту молодую женщину от мук, то по крайней мере разделит их с ней. Крики наконец стихли — однако продолжали жутким эхом отдаваться в его голове, пробуждая невыносимые воспоминания о второй смерти Люси. Смерти, свершиться которой помог уже сам Сьюард.
И снова в мозг хлынули видения из прошлого: ярость, охватившая его при известии, что гробница любимой осквернена; потрясение при виде ее тела — теплого и не тронутого мертвой бледностью, на первый взгляд полного жизни; Артур, вонзающий кол ей в сердце, и ужасающие вопли, которые издавало это существо, так похожее на Люси; наконец, слезы, которые текли — незаметно для всех — по его лицу, когда он набивал рот чудовища чесноком и навечно запечатывал склеп. Но ни одна из этих эмоций не вызывала в нем такого чувства стыда, как та, что он скрывал все эти годы, даже от себя — тайная удовлетворенность при виде Артура, навсегда теряющего Люси. Она не досталась Сьюарду; теперь она не достанется никому. Это было ужасное чувство, и каждую толику тьмы, заполонившей его жизнь в последующие годы, он заслужил сполна. И за эту последнюю миссию он взялся в знак раскаяния.
Из раздумий его вырвала неожиданная тишина. От боли девушка в бальном зале потеряла сознание. Однако ее грудь все еще вздымалась, так что она была жива. Батори отшвырнула плетку — с раздражением кошки, сломавшей мышке хребет, но еще не наигравшейся. Сьюард почувствовал на лице какую-то горячую влагу, прикоснулся ладонью к щеке и только тогда понял, что плачет.
— Подготовьте мою ванну! — приказала Батори.
Девушку протащили в соседнюю комнату вдоль укрепленного на потолке рельса. Батори обернулась и при этом — явно намеренно — наступила на золотой крестик и смяла его каблуком. И лишь тогда, удовлетворенная, двинулась в соседнее помещение, на ходу скидывая с себя одежду.
Сьюард перегнулся через перила балкона, выискивая окно в примыкающую к залу комнату. Дождь тем временем прекратился, теперь звук его шагов по глиняной черепице ничто не заглушало. Медленно и очень осторожно он все же прокрался к ближайшему окну и заглянул внутрь. Рельс заканчивался прямо над ванной в римском стиле. Здесь уже горели многие дюжины свечей. В их мерцании грациозная Батори высвободила ноги из брюк. Сьюарду впервые представилась возможность рассмотреть ее во всей красе — и совсем без одежды. Она ничем не походила на проституток, с которыми ему приходилось иметь дело в борделях центрального Лондона. Чувственные изгибы тела, белого и гладкого как фарфор, сбили бы с толку любого наблюдателя, отвлекли бы от расчетливой жестокости в ее глазах — только не Сьюарда. С подобным взглядом ему уже приходилось сталкиваться.