Манадзуру

Решив поработать, я раскрыла на кухонном столе ноутбук. Момо раньше звала этот отливающий серебром аппарат маленьким Киндзо.

— Выходит он мальчик, а не девочка? — спросила я.

— У нас в семье же нет мальчиков, поэтому я так решила, — ответила она. Момо любила придумывать прозвища в начале средней школы. С тех пор прошло всего три года, но за это время она успела превратиться в хмурого подростка.

Мой взгляд упал на маргарин, который я забыла убрать в холодильник. Он стоял на другом краю стола от ноутбука. Крышка была закрыта не до конца. Решив закрыть плотнее, я взяла коробочку в руки, размякшее содержимое виднелось через открытую щель. Обычно твердая и холодная бледно-желтая масса подтаяла и манила прикоснуться к себе. Я едва удержалась, чтобы не погрузить в неё палец, а потом слизнуть приставший к пальцу маргарин. Плотно закрыв крышку, я убрала коробочку в холодильник. В ответ он издал жужжание.

Когда у головастиков, у которых уже выросли задние конечности, наметились передние лапки, четверо из них один за другим умерли. Момо плакала. Мы завернули уже почти бесхвостых головастиков в марлю и закопали на заднем дворе.

— Выходит, это твои первые домашние питомцы, Момо, — проговорила мама и погладила её по голове.

— Давным-давно у тебя, Кэй, был пёсик, помнишь? Мы даже будку смастерили. Она продавалась в магазине в разобранном виде. Крышу покрасили в красный цвет, — сказала мама. Момо подняла глаза.

— А какой породы был пёс? — спросила она.

— Дворняга.

— Как его звали?

— Дзиро.

— А когда он жил у нас?

— Дзиро умер лет двадцать назад.

— Он был хорошеньким?

— Ну, да.

В стеклянной банке плавали три оставшихся в живых головастика. Их хвосты по сравнению с хвостами издохших собратьев были значительно длиннее.

— Когда хвосты отваляться, они тоже, наверняка, умрут. Наверное, им не подходит корм, — проговорила Момо и начала куда-то собираться.

— Пойду спрошу в зоомагазине на станции. Может там есть специальные аквариумы.

— Да? Мне тоже надо сходить по делам. Выйдем вместе, — засобиралась мама.

— Я не хочу заводить собачку, — промолвила Момо и потом добавила: — Страшно, ведь собачки такие хорошенькие.

— Страшно? — переспросила мама.

— Да, страшно, что она умрет.

Мама замолчала. Я тоже молчала. Момо, не поднимая глаз, застегивала пуговицы своего легкого пальто. Мы никогда специально не заводили речь об исчезновении Рэя, но в последнее время перестали избегать в разговоре этой темы. Дзиро был умной собакой. Он понимал, когда можно лаять, а когда нельзя. Его топорщащаяся шерсть была постоянно всклокоченной. Когда его гладили, он радовался, виляя хвостом.

Земля на заднем дворе, куда мы закопали головастиков, покрылась от сырости темно-зеленым налетом. От каждого движения совка она рыхло разваливалась.

Это был темно-зеленый жакет. Последнее, что купил Рэй, летний жакет.

— На работе пятницу объявили днём без галстуков. Как будто без этого мало хлопот! — ворча по дороге, Рэй отправился в универмаг. Он терпеть не мог выбирать одежду. После свадьбы он поручил эту заботу мне.

— Но должны же у тебя быть предпочтения хотя бы в галстуках? — допытывалась я, он только качал головой.

— Мне все пойдёт, лишь бы на них не было леопардов и драконов.

— Куплю жакет, пожалуй, белого цвета, — неожиданно сам решил Рэй.

— Я думаю, к твоим брюкам больше подойдут тёмные оттенки, — сказала я.

— Да, наверное, — сразу согласился со мной Рэй.

На мгновение он заколебался. Я поняла это потом. Но тогда я не обратила внимания на то, что он колеблется.

Когда мы вернулись домой, я извлекла из шкафа висящие на плечиках брюки и приложила к ним жакет.

— Я была права, хорошо, что мы купили этот цвет, — сказала я. Рэй промолчал. «Не услышал», — подумала я.

Он надел жакет лишь несколько раз. Вместо него стал опять носить пиджак.

— Хоть и объявили день без галстуков, половина всё равно ходят в костюмах. Мне больше по душе официальный стиль, — проворчал Рэй.

Рэй пропал на исходе того лета. Незадолго до его исчезновения я решила отнести его жакет в чистку, проверяя карманы, я обнаружила во внутреннем кармашке клочок бумаги. На клочке были написаны цифры, похожие на обозначение времени. 21:00. Мелкие цифры в уголке бумажки величиной с визитку. Я смяла её и выбросила. После того, как стало ясно, что Рэй исчез, жакет пролежал в химчистке ещё целый месяц. Обнаружив сложенную во много раз квитанцию в одном из отделов своего кошелька, я нехотя отправилась его забирать. Вдруг я вспомнила цифры 21:00, и моё сердце заколотилось. Ощущая бешеное биение сердца, я открыла дверь прачечной. Женщина, заведующая химчисткой, обливалась потом.

— Не переношу кондиционеров, — постоянно бормотала она извинения в преддверие лета. «Почему здесь так жарко!» — видимо, такие жалобы ей частенько приходилось выслушивать от клиентов. Но даже когда лето уходило, женщина продолжала потеть. Доносился слабый запах пота. Я закрыла жакет в стенной шкаф, даже не снимая виниловой упаковки. После этого я ни разу к нему не прикоснулась до тех пор, пока не стала готовить вещи к переезду в дом к маме.

Сейчас я размышляла, о чём думал Рэй, выводя на бумаге цифры 21:00. Но мысли мои сразу наталкивались на непреодолимую преграду. Время шло, и следов, что оставил после себя Рэй, становилось всё меньше и меньше. Жакет я несколько лет назад выбросила. Кроме него, однако, вокруг меня оставалось сколько угодно напоминаний о том, что Рэй существовал.

— Сэйдзи, — позвала я в телефон. Произнося его имя в телефонную трубку, я становилась к нему ближе. Ближе, чем если бы я позвала его, стоя прямо перед ним. Наверное, так казалось, потому что ухо напрямую и полностью поглощало звук моего голоса.

— Что?

— Мы когда-нибудь с тобой расстанемся?

— Странный вопрос, — произнёс Сэйдзи. — Ты хочешь расстаться?

— Да нет, так просто, вспомнила…

Сэйдзи знал, что эти мои воспоминания связаны не с ним, а с Рэем. «Отвратительная женщина», — подумала я сама про себя.

А Сэйдзи был очень добрым. Он не сказал мне ни одного дурного слова. Поэтому мне становилось страшно. Но природа этого страха была совсем иной, чем страх, который я испытывала рядом с Рэем.

— Если бы ты договорился о свидании с кем-нибудь на 9 часов вечера, где бы вы встретились, — задала я вопрос.

— Дай подумать. Кафе в 9 уже закрываются. Наверное, в холле гостиницы, или в клубе, а может быть, и в баре, — получила я вежливый ответ.

Я даже не была до конца уверена, что цифры 21:00 обозначают время встречи. Я только пыталась мыслям, мечущимся в тупике, дать хоть какую-то зацепку.

— Кстати, сегодня вечером у меня назначена встреча как раз на 9 часов, — донесся голос Сэйдзи с другого конца телефонной трубки.

— А?

— С младшими коллегами. В баре гостиницы.

— Ну, береги себя, — сказала я. Сэйдзи засмеялся. По своему обыкновению он засмеялся беззвучно, но я почувствовала, от его губ исходят волны воздуха.

«Береги себя», — смогли бы эти слова предотвратить исчезновение Рэя, скажи я ему их тогда. Опять меня мучили ни к чему не ведущие предположения. Я потянулась, пытаясь глубже спрятать ребяческое самоутешение. Затем живо поинтересовалась у Сэйдзи насчет следующего нашего свидания.

— В этом месяце я буду очень занят. Боюсь, что времени встретиться не будет. Прости, — проговорил Сэйдзи.

— А, понятно, — покорно ответила я. Сэйдзи опять засмеялся.

— Ты сегодня какая-то тихая.

В тот миг, когда я услышала отказ, мою грудь пронзила острая боль. Любви я не чувствовала, только боль.

Кроме записки, существовало еще кое-что. Это был дневник Рэя. Он стоял среди словарей в первом ряду книжной полки. Раз в месяц я доставала его и листала страницы.

Дневник представлял собой отрывочные заметки. «Сменные лезвия — одна пачка. Вечером Торигэн[4]. Такамацу. Кавахара. Ужин с начальником. Игрушечную лошадку для Момо». И тому подобные вещи были сухо набросаны на бумаге. В словах отсутствовала какая-либо связность, но каждый раз, когда я перечитывала их, они больно ранили меня. Даже сами буквы, выстраиваясь рядками, наносили мне раны.

4

Название закусочных, где подают якитори.