Линкольн

Оппозиция учитывала, что предстоит долгая борьба. Им придется отнять у президента контроль над партией. Им придется лишить президента поддержки нескольких могущественных концернов, которые не только выиграли от действий Линкольна, но надеялись и впредь получать привилегии. Оппозиции придется подорвать огромную популярность президента в народе.

Филлипс, Самнэр, Уэйд, Стивенс не знали, какая стратегия поможет им преодолеть эту популярность президента. Они еще не сумели понять, в чем заключается политический гений Линкольна, с помощью которого он расстраивал планы всех, кто пытался вышибить его из седла.

К оппозиции присоединился первостатейный хамелеон Бен Батлер, выдающийся политический оборотень. В строй стал и Грили, хотя трудно было, как обычно, предвидеть, куда он дальше повернет. Со временем он станет настолько рьяно защищать Джефферсона Дэвиса, что ему придется услышать популярную песенку: «Мы повесим Гораса Грили на закисшей яблоне». Грили был очень недоволен в то время тем, что Линкольн медлил с назначением его министром почты и телеграфа.

По несчастной случайности или, вероятнее всего, по желанию и настоянию Грили письмо, посланное им Линкольну непосредственно перед предполагавшейся мирной конференцией в Ниагаре, было отправлено в Англию. В письме он требовал мира для нашей «истекающей кровью, обанкротившейся, разоренной страны». Неожиданно английская печать опубликовала это письмо в марте, сенсационно обставив американские газеты.

Редактор Уэллес оценил это по-своему: «Бедняга Грили конченый человек. У него болезненная страсть к дурной славе. Он хочет быть первым и самым заметным во всех спектаклях… То он настаивает на решительном форсировании всех боевых операций, то неожиданно требует мира и расхода в 400 миллионов, чтобы достичь этого. Честность его побуждений сомнительна. Он просто жадно добивается крупного поста». И в самом деле, мнение Уэллеса в основном оправдалось. Грили очень хотел назначения на пост министра. Более того, Грили был уверен, что из него получится превосходный президент.

Теперь Грили примкнул к оппозиции. С ней он будет идти до тех пор, пока у него не изменится настроение или какой-нибудь каприз не толкнет его к другой группировке.

При обсуждении деталей организации новых правительств южных штатов Сьюард услышал мнение президента:

— Мы не можем взять на себя назначение правительств во всех южных штатах. Их люди должны сами это сделать… хотя я считаю, что поначалу некоторые из них не справятся со своими делами.

На этом заседание закончилось; все были уверены, что следующее заседание состоится во вторник 18 апреля.

В Вашингтон приехал новый британский посол, сэр Фредерик Брюс. Он ждал приема у президента. Линкольн сказал молодому Сьюарду:

— Завтра в два часа.

Сьюард предложил принять посла в Синем зале, и Линкольн подтвердил — да, в Синем зале.

Линкольн вызвал к себе вице-президента. Они очень редко встречались. Несколько раз он отказывал Джонсону в приеме. Сейчас он сделал несколько шагов ему навстречу и пожал ему руку.

Негритянка пробилась через нескольких стражников и достигла входа в Белый дом.

— Ни шагу дальше, мадам! — крикнул дежурный у дверей, но она нырнула ему под руку и бросилась в коридор. Дорогу ей преградил охранник.

— Ради бога, пропустите меня к мистеру Линкольну.

— Мадам, президент занят. Он не может вас принять.

То ли она вскрикнула, то ли шум проник за двери кабинета, но как она потом передавала: «Вдруг на порог вышел мистер Линкольн лично. Он стоял и смотрел на меня. Я его признала сразу. По странной улыбке… и лицо благостное. И он сказал этак сердечно, нежно: «У меня есть время для всех, кто во мне нуждается. Пропустите эту достойную женщину».

Нэнси Бушрод рассказала президенту о своей жизни, о своем муже Томе, о их рабской жизни на плантации Гарвуда под Ричмондом, о их бегстве в Вашингтон после Декларации об освобождении. Том ушел в армию, а Нэнси осталась с мальчиками-двойняшками и малюткой девочкой. Вначале она получала его жалованье каждый месяц. А потом все прекратилось. Правительство задержало выплату солдатам. Она обошла весь город в поисках работы, но Вашингтон был переполнен слугами неграми. Не может ли президент помочь ей получить жалованье Тома?

Линкольн ее выслушал и предложил прийти на следующий день, когда все документы будут готовы. И как Нэнси рассказала:

«Я не могла открыть рот, чтобы сказать ему, что буду вечно помнить его слова. Я даже не видела его как следует… все время слезы капали.

— Достойная женщина, — сказал Линкольн, — возможно, что у вас будет не один трудный день, когда в доме будет один-единственный каравай хлеба. Все же раздайте детям по ломтику хлеба и пошлите их в школу».

Затем президент поклонился, «как будто я была всамделишная знатная дама».

Помощник военного министра Дана получил сообщение, что Джейкоб Томпсон, резидент разведки конфедератов в Канаде, который инспирировал налеты, диверсии и различного рода нарушения в районе Великих озер, должен был в ночь на 14 апреля сесть на пароход в Портланде. Стентон немедленно крикнул:

— Арестуйте его! Нет, подождите. Посоветуйтесь с президентом.

Линкольн спросил:

— Что говорит Стентон?

— Он предлагает арестовать его.

— М-да… Пожалуй, не стоит, — сказал президент. — Если поймать слона за заднюю ногу и он попытается вырваться, чтобы убежать, лучше отпустить ногу.

Узнав решение президента, Стентон счел за благо не ответить начальнику военной полиции в Портланде. Если начальник по своей инициативе произведет арест, Томпсон будет под замком, но без приказа Стентона об аресте.

Последовал перерыв в государственных делах, и Линкольн предпринял длительную поездку по городу наедине с женой в экипаже. Он отказался пригласить посторонних. Он говорил о том, что намерен после истечения срока второго президентства поехать за границу, затем заняться снова практикой в Спрингфилде и сельским хозяйством на берегах Сэнгамона. Миссис Линкольн отметила его радостное настроение, такое необычное и странное, что она не могла понять его, и это ее беспокоило.

— Я никогда в жизни не был так счастлив, — сказал он.

Страх охватил ее, и она напомнила ему:

— А разве у тебя не было такого же настроения перед самой смертью нашего мальчика?

Перед вечером Линкольн пошел пешком в военное министерство.

Линкольн обернулся к сопровождавшему его охраннику и сказал:

— Знаете, Крук, я убежден, что есть люди, которые хотят лишить меня жизни.

И, выдержав паузу, он добавил как бы про себя:

— И я не сомневаюсь, что они это сделают.

Линкольн сказал это так спокойно и уверенно, что Крук не мог не спросить:

— Мистер президент, почему вы так думаете?

— Ведь были же случаи убийств и раньше, — сказал он так же спокойно. — Я абсолютно уверен в каждом человеке из моего окружения. Никто не может совершить покушение и скрыться безнаказанно. Но если этому дано совершиться, ничем его не предотвратить.

После беседы со Стентоном Линкольн вышел к Круку. Охранник заметил, что состояние депрессии у президента кончилось. «Он говорил со мной, как обычно во время прогулок». О предполагаемом посещении театра он сказал:

— Газеты разрекламировали, что я там буду, и я не хочу обмануть ожидания публики. Иначе я не пошел бы: я не хочу идти туда.

Крука это удивило, ибо он знал, что театр всегда доставлял президенту удовольствие, в театре он обретал покой. У дверей Белого дома Линкольн посмотрел на охранника и сказал:

— Прощайте, Крук!

Это несколько озадачило охранника. Обычно президент ему говорил: «Спокойной ночи, Крук!»

В Белом доме его ждал конгрессмен Шелабарджер из Огайо. Несколько заискивая, он попросил назначить на армейскую штабную должность одного из своих избирателей. Линкольн, приятно улыбаясь, в ответ сказал, что этот случай ему напоминает одного молодого человека из Иллинойса. Некий ирландец заказал швее белую рубашку для парадного вечера. Женщина сшила ее, выстирала и отослала заказчику. Ирландец увидел, что накрахмалена не только манишка, а вся рубаха. Он ее вернул со словами, что ему не нужна рубашка, которая вовсе не рубаха, а вся воротник.