Линкольн

Стентон и Лэймон чаще других предупреждали Линкольна, что существует угроза его личной безопасности. Лэймону он возражал шутками. В конверте с надписью «Убийство» к концу марта лежало уже 80 письменных угроз.

Лэймона все это очень беспокоило. Он помнил о сне, который видел Линкольн. У себя дома, в Спрингфилде, в 1860 году Линкольну в зеркале показалось двойное его изображение. В одном лицо светилось жизненной силой, в другом оно было смертельно бледным, как у привидения. Линкольну «…было ясно значение этого… Жизненное изображение предвещало, что он целым и невредимым закончит первый срок президентства, а появление привидения означало, что смерть его поразит до конца второго срока».

Будучи абсолютно практичным в повседневной жизни, следуя логике вещей, беспощадно оценивая факты, Линкольн тем не менее верил в сны. По словам Лэймона, Линкольн считал, что у каждого сна был свой смысл; нужно было быть достаточно умным, чтобы его найти.

2. Страстная пятница

В Гринсборо, в простом доме, в комнате на втором этаже, в которой стояла кровать, несколько стульев и стол, в последний раз совещались Джефферсон Дэвис, четыре министра и два генерала. Они обсуждали положение Конфедеративных Штатов Америки, его правительства, армий и дальнейшие перспективы. Они пришли к выводу, что нужно письменно запросить Шермана об условиях заключения мира. Джонстон попросил Дэвиса написать письмо, что тот и сделал. Затем они расстались.

Дэвис паковал свой личный багаж. Он имел в виду скрыться на Юге. Знал он, что немало было людей на Севере, жаждавших видеть его повешенным на бесплодной яблоне.

В Вашингтоне Линкольн снова уселся перед фотокамерой; на сей раз, впервые за четыре года президентства, он разрешил себе улыбнуться. В будущем предстояло еще бороться с бурями, но самое худшее осталось позади и уже не могло повториться.

Крестоносцы оппозиции понимали, что впереди их ждут жестокие битвы с президентом. Они намеревались подорвать руководство Линкольна республиканской партией. Они все еще не смогли разгадать существа политического гения Линкольна, посредством которого ему удавалось отражать наскоки тех, кто хотел выбить его из седла. Филлипс, Самнэр, Уэйд, Стивенс знали, что без боя дело не обойдется; каким-то образом нужно было лишить президента власти.

На календаре значилось, что пришла святая неделя, и страстная пятница выпала на 14 апреля. Люди говорили, что никогда еще они не видели президента таким сияющим, светящимся, как в эту неделю. От него остались лишь кожа да кости, ему не хватало 30 фунтов до нормального веса, щеки очень запали, но в душе у него все пело о мире на земле и благоволении к людям. И все это отразилось на фотографии, которую снял Гарднер.

План на этот день был намечен заранее: работа в кабинете до восьми утра; завтрак и прием посетителей до заседания кабинета министров в одиннадцать; ленч, возобновление приема посетителей, поездка во второй половине дня с миссис Линкольн; неофициальная встреча со старыми друзьями из Иллинойса; в течение дня и вечера одно или несколько посещений военного министерства; снова прием посетителей, затем в театр с миссис Линкольн и небольшой компанией. Таков был намеченный президентом график в день страстной пятницы.

Генерал Грант приехал с фронта. Улицы были полны ликующими людьми, его встречали приветственными криками. Он попытался добраться пешком из отеля в военное министерство, но ему трудно было продвигаться сквозь толпы любопытных и приветствовавших его людей; ему пришлось обратиться за помощью к полиции, которая расчищала перед ним путь. Военный министр и генерал-лейтенант посовещались и решили прекратить дальнейший призыв в армию.

За завтраком Линкольн выслушал рассказ своего сына Роберта о жизни на фронте и вглядывался в привезенный сыном портрет генерала Ли.

— Хорошее у него лицо, — сказал президент. — Я рад, что война кончилась.

После завтрака пришел спикер Колфакс, конгрессмены, сенаторы. Некоторые из них просили о помилованиях, об освобождении из плена и из тюрем «заблудших», «случайных», «сделавших ошибку» мятежников, и Линкольн шел им навстречу, ибо теперь ему это легче было сделать, чем во время войны.

«Вашингтон находился как бы в бреду», — записал Крук. Все праздновали, каждый по-своему. Люди делились на две категории: на опьяненных духовно и на пьяных физически. К президенту шел поток посетителей, желавших поздравить его.

Линкольну не хотелось идти в театр, где показывалась слабая пьеса «Наш американский кузен». Но миссис Линкольн горела желанием посмотреть Лору Кин в главной роли. Линкольн предложил ей пригласить Гранта с женой. Генерал принял приглашение, и сообщение об этом попало в газеты.

Но Грант потом отказался. По всей вероятности, миссис Грант сказала мужу, что чем больше она думала об этом, тем яснее ей становилось, что она не в состоянии будет выдержать вечер в обществе взбалмошной женщины, отметившей свой визит в Сити-Пойнт взрывами гнева и приступами ревности.

В страстную пятницу утром Грант впервые присутствовал на заседании кабинета под председательством президента. Если в описании Уэллеса заменить третье лицо на первое, то речь Линкольна выглядела так:

— Считаю, что само провидение помогло нам подавить мятеж после того, как конгресс прервал свою сессию, и беспокойные элементы этого органа не могут помешать нам или затруднить наши действия. Если мы проявим мудрость и благоразумие, мы сумеем вдохнуть новую жизнь в штаты и побудить их правительства успешно повести дела. Мы восстановим порядок и Союз в прежнем составе еще до того, как конгресс соберется в декабре… Надеюсь, что нам не придется применять наказания и заниматься кровавыми делами после окончания войны. Пусть ни у кого не будет надежды на то, что я приму участие в повешении или убийстве этих людей, даже худших из них. Напугайте их так, чтобы они бежали из страны, откройте им ворота, сбросьте засовы, вселите в них панику…

Он взмахнул руками, как будто пугал овец:

— Достаточно жизней было принесено в жертву войне.

Фредерик Сьюард участвовал на этом заседании в качестве исполняющего обязанности министра иностранных дел вместо своего отца, все еще прикованного к постели из-за сломанной челюсти. Молодой Сьюард добавил некоторые детали, не замеченные Уэллесом. «Все, кто присутствовал, полагали, что для установления общего доброжелательства и дружбы хорошо бы ограничиться минимальным количеством судебных процессов». Генеральный почтмейстер Денисон спросил:

— Я полагаю, мистер президент, что вы нисколько не пожалели бы, если бы они все бежали из страны?

— Что ж, — не спеша ответил президент, — конечно, я нисколько об этом не сожалел бы; но я стою за то, чтобы их преследовали очень энергично до тех пор, пока точно не удостоверятся, что они действительно бежали.

Нужен был исчезнувший Дэвис. Живой представил бы затруднения, мертвый стал бы укором.

Хотя Линкольн опасался, что вместо гражданской начнется расовая война, он широко опубликовал свою «Прокламацию об освобождении». Линкольн понимал, что его политика в отношении южан кажется многим извилистой, его поведение — загадкой, но он добивался прочного положения в стране, имея в виду, что имущественные интересы, размеры конфискаций будут играть большую роль в восстановительном процессе.

Шаг за шагом, но цепи рабства сломали. И теперь возник конфликт между освободителями: дать неграм полную политическую свободу немедленно или попозже?

Восстановительные планы Линкольна вызвали огромное сопротивление. Радикальным республиканцам они были просто противны. Уэнделл Филлипс считал, что президент «первоклассный второстепенный деятель», медлительный, мешающий, требующий постоянного присмотра. Филлипс опасался, что президент предоставит избирательные права лишь неграм, умеющим читать и писать, и солдатам союзной армии.

Если бы противники Линкольна были только политиками, то их оппозиция потерпела бы фиаско с самого начала. Но они были еще и крестоносцами, которые считали, что это они вызвали освободительную войну, и в этом они были частично правы. Но теперь они уверовали, что это они и песня о Джоне Брауне разгромили южан, и в этом они полностью ошибались.