Страница 31 из 40
— Как вы считаете, доктор, — шепотом поинтересовался Дмитрий Петрович, — могу я ее сейчас допросить?
— Сразу не рекомендовал бы, — чуть поморщился тот, — все-таки нервное потрясение, да и возраст солидный. Посидите здесь, обождите немного, она скоро окончательно придет в себя.
Спустя некоторое время состояние больной несколько улучшилось, и он осторожно стал ее расспрашивать о случившемся.
— Знаешь, сынок, — с трудом ответила она, — мне ведь шестьдесят девятый пошел, но страшней дня в своей жизни я не видела. Утром ты приезжал, все пытал насчет Валентины, к вечеру тело ее бедное увидела) а сейчас еще чище.
Голос ее сорвался. Она минуту помолчала.
Максимов погладил старушку по руке, помогая ей справиться с волнением. Успокоившись, она продолжала свой рассказ:
— Пришла я от соседки часов в десять вечера. Поужинала, потом прилегла, задремала. Вдруг со сна слышу в комнате, где квартиранты жили, шаги. Ходит вроде бы кто-то. Ну, думаю, от такого дня мерещиться мне стало. Прислушалась, опять вроде звуки какие-то, правда, потише. Страх одолел, не знаю, как встала, как к двери подошла, толкнула что сил было, и у самой сердце обмерло. Вижу — у гардероба фигура какая-то тёмная нагнулась, из ящиков вещи выбрасывает. Как закричу я, и все. Больше ничего не помню. Очнулась — ты уж в комнате был с доктором.
— И это все! — разочарованно протянул Максимов. — Больше вы ничего не видели?
— Да вот все тут.
— Кто же все-таки находился в комнате, не узнали?
— Да как тебе сказать. Не хочется греха на душу брать, вдруг совру по старости, на человека напраслину возведу. На Константина похож, Валюшиного мужа, — Правда, видела я его всего ничего, да еще в темноте. Ума не приложу, чего ему тут копаться, что искал он. Видать, и сам здорово напугался — в окно сиганул, сломал раму.
Максимов стал внимательно изучать каждый сантиметр комнаты. Вокруг царил беспорядок. Вся кровать перерыта: поднят матрац, смята подушка, брошено на пол одеяло. Переворошены даже вещи хозяйки в ящиках гардероба, выброшены с этажерки пылившиеся с незапамятных времен книги. Взгляд упал на небольшую икону, стоящую в углу на прикрепленной к стене подставке. Икона была сдвинута. Максимов встал на табуретку. Подставку покрывал густой слой пыли, но в одном месте она оказалась свежестертой. Икону недавно передвигали. Осторожно просунув за нее руку, Максимов нащупал небольшой бумажный пакет и вытащил его. Затем в присутствии врача и шофера оперативной машины он развернул тугой сверток. В нем оказалась пачка денег, состоящая в основном из пятидесятирублевых купюр — ровно двадцать одна тысяча.
“Вот и ответ на вопрос, почему Горбачев не уехал”, — догадался Максимов, завертывая деньги.
В сенях неожиданно послышались тяжелые шаги. Все насторожились. В узкую дверь с трудом протиснулся Вальков. В ответ на вопросительный взгляд Максимова он отрицательно качнул головой и процедил сквозь зубы:
— Сбежал морячок, как испарился, но далеко ему все равно не уйти, дороги перекрыты, физиономия его известна каждому постовому.
— Дай бог, — с надеждой сказал Максимов. — Боюсь только, как бы не упустили. Он ведь озверел теперь. Будет пробиваться из города любыми способами.
Говоря эти слова, Максимов словно в воду смотрел — Горбачева так и не удалось разыскать ни в этот, ни в последующие дни. Ушел, растворился он в человеческой массе. Часто еще возвращался Максимов к делу об убийстве на Прорве, но безуспешно. Потом, когда все сроки вышли, следствие было приостановлено.
Часть II
1
Вечером, под конец работы, Вершинина вызвал прокурор. Он только что вернулся из райкома и был не в духе. Мельком взглянув на вошедшего серыми пронзительными глазами, протянул ему какую-то бумажку.
— Дело у нас одно лежит в архиве, приобщите к нему и прекратите. Сообщите родителям потерпевшей, если они живы.
После этих слов он углубился в изучение лежащих на столе документов, словно забыв о присутствующем. Павел Петрович Зацепин был человеком угрюмым, и поэтому сослуживцы опасались лезть к нему с расспросами, и общение с ним сводилось к чисто служебному.
Бумага пришла издалека. В ней сообщалось, что гражданин Горбачев Константин Афанасьевич скончался в поселке Погари Усть-Камского района в результате несчастного случая.
Вячеслав потоптался на месте. Зацепин поднял голову, пояснил недовольно:
— У нас в архиве есть дело об убийстве на озере Прорва. Оно приостановлено. Убийца находился в розыске около десяти лет. Думали, искусно скрывается, но оказалось, что умер. Искали живого, а он давно покойник. Так что напишите постановление о прекращении дела и приобщите к нему справку о смерти.
Вернувшись к себе в кабинет, Вершинин написал постановление о прекращении дела, запросил стол справок, поморщившись, выслушал ответ. Оказывается, отец Валентины Горбачевой был жив и проживал теперь в благоустроенной части города.
Вершинину стало немного грустно. Дела последнее время шли все больше легкие: то изобьют кого по пьянке, то часы отнимут. Разве о таком он мечтал? Год как работает следователем, классный чин недавно получил, а стоящего дела и в глаза не видел.
2
На другой день Вершинин поехал по адресу отца потерпевшей. На звонок открыл сутулый старик с дымящейся козьей ножкой в руке. Не спрашивая ничего, пропустил Вячеслава в комнату и только после этого вопросительно взглянул. Глубокие борозды на его лбу, казалось, изогнулись в вопросе.
— Вы, вероятно, Иван Платонович Семкин? — спросил Вячеслав.
Тот едва кивнул головой.
— Я насчет зятя вашего — Константина. Известна вам его судьба?
В глазах хозяина квартиры мелькнул интерес.
— Помер Константин. Годов восемь как помер.
— Почему же вы тогда не сообщили о его смерти в прокуратуру?
— Ах, вот ты откуда. Давненько ваш брат меня не беспокоил. Почитай, годов десять с лишком. — Старик помолчал. — Вот и Марью Федотовну свою уже месяц как схоронил, самому пора собираться. — Он тяжело присел на диван.
Вячеславу стало жаль его.
— На лесосплаве Константин работал, на Оби, там и утонул, справиться можете. — Старик повернулся спиной, показывая, что разговор окончен.
Уже у порога, увидев уныло опущенные плечи Семкина, Вершинин сказал:
— Ты бы, дедушка, с людьми жил, квартирантов пустил, что ли, а то от одиночества свихнуться можно.
— А кто тебе сказал, будто я один собираюсь жить. На Марьи Федотовны сорок дней Валюша приедет с внучатами и зятем. Квартиру разменяю и уеду к ним в Сибирь. Я еще им пригожусь.
Вячеславу показалось, что он ослышался.
— Какая Валюша? У вас ведь одна дочь была.
— Она и есть. Валя. Жена Константина. После его смерти второй раз замуж вышла. Сейчас троих детей имеет.
— Постойте, но ведь десять лет назад она была убита. Вы сами ее тогда опознали.
— Вот ты о чем, сынок. А я уж думать забыл про то. У вас, оказывается, ничего не знают. — Старик запыхал затухавшей козьей ножкой. — Ошибся я тогда. Слезы застили глаза, да платье вроде ее. Сослуживцы тоже вот узнали. Так и оплакали мы тогда чужую дочку, как свою, а оно-то, глянь, все по-другому обернулось.
Вячеслав слушал не шевелясь. Слова Семкина походили на фантастику.
— Года через полтора после похорон, — продолжал Иван Платонович, — постучался поздно вечером к нам мужчина, здоровый такой, как медведь. Ящик подает. От кого — не сказал. Повернулся и был таков. Сначала мы боялись трогать, вдруг не нам, потом открыли. Шаль там была, носки шерстяные, детские вещи и письмо. Да цело оно у меня — сам почитай.
Старик снял со старого сундука плюшевую тряпку, открыл его и, покопавшись, достал со дна пачку писем. Нацепив на уши самодельные петли очков, он вытащил из папки сложенный в несколько раз лист бумаги. Им оказалось письмо от Валентины Горбачевой.
“…Родные мои мамочка, папочка и Натусенька! Вину мою перед вами не измерить ничем. Бог никогда не простит мне этого. Но сделанного не воротишь. Я жива, здорова. Виной всему Константин. Знаю, не по нраву он был вам, и правильно, но я сделать с собой ничего не могла. Думала, наладим жизнь, напишу вам, заберу Наталку, все изменится. Поэтому и уехала неожиданно. Заставил меня Константин взять выручку из кассы на первое обзаведение — ведь на голое место приедем, не устояла я, взяла деньги, но перед самым отъездом стыдно стало перед товарищами, ведь воровкой посчитают, оставила деньги дома, думала, найдут. Костя на вокзале узнал, что нет у меня денег, разъярился — и на квартиру. Вернулся — руки в крови, злой. Милиция, говорит, кругом, дом оцепили. Найдут тебя, посадят. Дальше я себя не помнила, он где-то чужие документы раздобыл, по ним и жил. Устроились в Сибири в глухом поселке. Недели не прошло, пить стал еще больше, домой не приходил, а вскоре утонул на лесосплаве. Месяц назад вышла я замуж за одного хорошего человека. Наташу скоро заберу. Простите меня, родные мои, если сможете”.