Страница 32 из 40
— Письмо я у вас заберу, Иван Платонович. — Вершинин сложил листок и спрятал в карман. — Но, честно говоря, непонятно, почему вы не сообщили в прокуратуру о таком обороте.
— За дочку боялся, сынок. Ну как посадят. Да и в глаза тогдашнему следователю, имя забыл, смотреть стыдно. Честный он был человек, совестливый. Года через два я его как-то в городе встретил, так поверишь, бежал, как черт от ладана. А Вале долго мы со старухой не могли простить.
3
— История занятная, — без особого восторга констатировал Зацепин, мельком выслушав начинающего следователя.
— Обратите внимание, Пал Петрович, — Вершинин отделил листов десять пухлого тома, — все остальное к убийству отношения не имеет. Пустая работа. — Он выжидательно замолчал. Лицо Зацепина стало непроницаемым. Почти не разжимая тонких губ, он сказал:
— Понимаю, таинственное убийство. Руки чешутся. Но не забывайте, что у вас и так немало дел и, насколько мне помнится, по двум сроки на исходе. А поэтому шансов мало. Подумайте, десять лет прошло.
Вершинин застыл в нерешительности.
— Я все-таки попробую, — наконец сказал он. — А для начала разыщу Максимова и поговорю с ним.
— Попробуйте, только не в ущерб остальному, а пока принесите все, что у вас в производстве. Посмотрим, как продвигается работа, — хмуро выдавил из себя прокурор.
Домишко Максимова Вершинин отыскал без труда, но на стук железной щеколды никто не отозвался. Тогда по тропинке, выложенной серыми плитами, он обогнул дом и очутился в большом заросшем саду. Откуда-то из глубины раздавался тоненький детский голосок.
Сделав шагов двадцать, Вершинин остановился. Между деревьями стояло несколько ульев. К одному из них склонился высокий, как видно, пожилой мужчина с закрытым сеткой лицом. Шагах в десяти от него за грубо сколоченным некрашеным столом сидела девочка лет четырех. Болтая ногами, малышка доставала что-то из чашки и усердно жевала. Встретившись взглядом с неизвестным человеком, она округлила глаза и застыла с раскрытым ртом.
Видимо, удивленный необычным молчанием девочки, пасечник выпрямился, посмотрел в ее сторону и в тот же момент заметил незнакомца.
— Извините за неожиданное вторжение, — сказал Вячеслав. — Я разыскиваю Дмитрия Петровича Максимова. Не вы ли будете?
Человек осторожно снял заскорузлыми пальцами маску, положил ее на стол рядом с девочкой, а уж потом неторопливо произнес:
— Я буду.
Вершинин молча вынул из кармана удостоверение и протянул Максимову. Тот вытер руки о вафельное полотенце, осторожно взял красную книжечку и, привычным жестом поправив на переносице очки, раскрыл.
— Ну-с, хорошо, Вячеслав Владимирович. Зачем пожаловали? Уж не на работу ли звать? Так я ведь теперь изрядно поотстал.
— К вам я, собственно, за советом, Дмитрий Петрович, есть один серьезный разговор.
— Да вы садитесь рядом с внучкой, угощайтесь, — Максимов подвинул ему тарелку с аккуратно нарезанными, сочащимися медом сотами,
Вершинин не отказался. Девчушка, вся перемазанная медом, сразу же потеряла к посетителю интерес. Она вновь принялась сосредоточенно пережевывать воск. Гость занялся тем же. Старик его не торопил, давая возможность привыкнуть к обстановке.
— Вы, Дмитрий Петрович, дело об убийстве на озере Прорва помните? — выплюнув пережеванный воск, наконец спросил Вершинин.
Помедлив не более минуты, Максимов кивнул головой:
— Помню, как же. А чем вас, собственно, оно заинтересовало?
— Да знаете, дело в руки случайно попало, я и заинтересовался.
Сказав это, Вершинин вдруг пожалел о своем приходе.
“Да и зачем я, собственно, притащился сюда? — мелькнула недовольная мысль. — Огорошить сенсацией? Ему это безразлично. Укорить? Имею ли на это право? Узнать подробности? Максимов может их и не помнить. Сколько лет прошло!”
Словно поняв мысли Вершинина, старик насупился и, неожиданно перейдя на “ты”, сказал:
— Давай, молодой человек, уж коли пришел, от дела меня оторвал — рассказывай зачем. Случайно дела о том убийстве в руки тебе попасть не могло. Хватит сказки рассказывать. Выкладывай, зачем пришел. — В его голосе прозвучали повелительные нотки. — Или, может, Горбачев объявился?
Вершинин поразился памяти Максимова, не забывшего спустя столько лет фамилии случайного человека.
— Горбачев, Дмитрий Петрович, не объявился, да и не объявится больше. Погиб он вскоре после того случая, утонул.
— Сама жизнь наказала, значит.
— Наказать-то она наказала, только не слишком ли строго.
— Как не строго? — В глазах собеседника мелькнуло удивление. — За убийство жены не строго?
— Жива она, Дмитрий Петрович, жива и умирать не думает. Замуж второй раз вышла, приедет скоро. На могилке своей побывает, — не удержался от легкого укола Вершинин.
— Как жива? — Пальцы старика, разминавшие кусок воска, вдруг, казалось, заледенели. — Не может быть, ее ведь опознали тогда.
— Опознать-то опознали, да не она оказалась.
— Вот так история. — Максимов покачал головой. — По правде сказать, это дело меня самого за живое схватило. Долго тогда я им занимался. Когда всесоюзный розыск объявили ее мужу, я еще несколько месяцев бил во все колокола, искать заставлял, а потом на пенсию ушел по инвалидности. И что же теперь думаете делать? — спросил вдруг без всякого перехода.
— Думаю попытаться раскрыть это преступление. — Вячеслав с вызовом взглянул на Максимова.
— Ну, ну, попытайся, может, и получится, правда, маловероятно… Сам знаешь почему. Но одно только могу сказать — раз взяло за живое, не бросай, делай, а то потом всю жизнь совесть мучить будет, дегтем на душе осядет, как у меня. Ты, наверно, думал, когда шел ко мне, — вот, мол, безграмотные работали десять лет назад, дело угробили, а око ведь мне большого куска жизни стоило. Обстановочка тогда была не дай бог. Нас два следователя работало — задыхались. С восьми утра до поздней ночи крутились, да не успевали. И все равно, если бы не ушел по инвалидности, еще не раз к этому делу вернулся бы.
Старик разволновался, привычным жестом открутил крышку небольшого стеклянного пенала и сунул под язык таблетку валидола.
— Вот так постоянно, особенно последний год, чуть понервничаешь, сердце сожмет, и не вздохнешь, — пожаловался он.
— Может, не стоит тогда говорить? — забеспокоился Вершинин.
— Стоит, стоит. Не зря и шел. Помощь моя нужна, наверное. Постараюсь вспомнить, что смогу. Я ведь, Вячеслав Владимирович, и сам до конца не был уверен тогда. Смущал носовой платок, найденный в кармане платья убитой. На нем имя было: “Лида”. Поломал я голову с этим именем. Всех подруг обошли, знакомых — ни одна ей такого платка не дарила. Так и осталось неясным, откуда он появился. Убедило меня одно: уж больно уверенно все ее опознали. Вот я и закрыл, честно говоря, глаза на платок, а в нем, как теперь выясняется, и был ключ. Не зря все-таки сомнения меня мучили. Конечно, это он сейчас так заиграл, а при приостановленном деле, да еще когда убийца вроде известен, в бегах находится, все по-другому смотрится…
— Неужели у вас не было другой версии? — прервал его воспоминания Вершинин.
— Были и другие, но они отпали после опознания трупа. В то время участковым по Окуневской зоне работал Шустов. Он считал, что убийство могла совершить группа ребят, проживавших в Окуневе. Народ отчаянный, все судимые.
— Это какой Шустов? — вновь перебил Вячеслав.
— Теперешний начальник уголовного розыска в отделе.
4
Зацепин без особой радости воспринял желание подчиненного.
— Такое дело нам не по зубам при теперешней нагрузке, — сказал он. — Поезжайте в областную прокуратуру, посоветуйтесь. Я уверен — они поручат. его старшему следователю,
С тем Вершинин и ушел к себе. Вскоре его невеселые мысли прервал резкий телефонный звонок.
— Привет, старик! — прогремела мембрана голосом Стрельникова. — Ты как в воду канул.
— Заботы, Витек, засосали. Понимаешь, дело я одно раскопал, убийство дазнишнее. В свое время приостановили его. Ну а я случайно выяснил, что убита не та и убийца не тот.