Страница 72 из 90
— В последний раз: вы-пей во-ды, Кло. — Он так и сказал: по слогам. И совершенно уже бесстрастно.
— А-а-а-а-а! — дурным голосом заревела Эмма Ивановна, а Станислав Леопольдович вдруг выплеснул воду эту прямо в крохотную ее сморщенную физиономию. Старуха, опешив на секунду, вскочила и, как кошка, впилась ногтями в его лицо.
Ребята кинулись к ним, чтобы оторвать озверевшую Эмму Ивановну от магистра, но, едва они подбежали, как та уменьшилась уже чуть ли не вполовину — тень же ее ровно вполовину выросла. И в мгновение ока полностью перелившись в тень, тенью поползла Эмма Ивановна Франк по полу, по стене — и в открытую форточку…
Спокойная как хирург, Бес уже прикладывала влажный носовой платок к окровавленному лицу Станислава Леопольдовича и говорила страшно внятно:
— Ее надо было убить. Зачем Вы так долго ее испытывали? Ведь уже в первую секунду, когда она отстранила меня, все стало ясно. Почему вы не убили ее? Рапирой…
— У нее была внешность Кло… я не мог. Я не мог убить Клотильду.
— Лицо его, изрезанное ногтями, кровоточило, кровь не останавливалась.
— Что это было, магистр? — У Павла язык заплетался.
Станислав Леопольдович усмехнулся, но вышла гримаса, а не усмешка.
— Что?.. Контактная метаморфоза, мое открытие. Вот как выглядит оно на практике. Уф… Мне не надо было так сильно желать, чтобы приехала Эмма Ивановна: я сам вызвал к жизни ее образ, которым тень и воспользовалась… заманить меня на улицу, где темно совсем, а там уж и до Атлантиды рукой подать!
— Но, Станислав Леопольдович, если это контактная метаморфоза, значит, мы-то видеть Эмму Ивановну не должны были… А мы видели! — Стаc был совсем бледным.
— Почему не должны? Вы ведь тоже ее ждали — вот она и явилась во всей красе. — И темен голос его, ой как темен! — Эффект оправданного ожидания…
На улице давно уже гудела машина.
— Стаc… кто-нибудь, отпустите такси. Заплатите ему, вот деньги. — Стаc побрел к двери.
— Спасибо, Бес. — Станислав Леопольдович взял влажный платок из ее рук. — Довольно, ничего не исправишь уже… все-таки я живой человек! — он опять попытался усмехнуться — и опять не вышло.
— А вы тоже сразу поняли, что это не Эмма Ивановна? — Сергей наливал всем кофе.
— Почти сразу, но соглашаться не хотел… Она начала говорить про ворона, а ворон этот — мой старый знакомый, по тем еще временам. Он, конечно, говорящий, но произносит лишь отдельные слова, максимум — несколько предложений, однако рассказать что-нибудь связно… очень сомнительно. Правда, слов он знает довольно много и, может быть, даже частично понимает звучащую речь. Думаю, он в состоянии скопировать и целую тираду, но только скопировать, а не построить самостоятельно. Так-то… Это была первая большая ошибка тени. Но я все хотел убеждаться — еще и еще! Наверное, Бес, Вы правы, проверять ее водой вряд ли стоило.
— А что получилось с водой? — спросил Женя. — Почему Вы так настаивали, чтобы она ее выпила?
— Тень не может ни пить, ни есть… это ведь только облик. — Станислав Леопольдович сел: кончились силы… все. — Боже мой, пора бы утру уже наступать, длинная ночь какая! Бес…
— Да, магистр?
— Бес, милая, то, что Вы говорили — насчет умереть… это ведь маневр был? Вы решили тянуть время?
— Не знаю, — сказала Бес. — Наверное.
В зал вошел Павел, держа за плечи трясущуюся, измученную Эмму Ивановну — одетую наспех, плохо, постаревшую лет на сто. Она засеменила к Станиславу Леопольдовичу, молча обняла его сзади и ничего, ничего никому не сказала. Смотреть на нее, после всего, что было, никто уже не мог.
— Я отпустил машину, — сказал Стас. — И подобрал у порога Эмму Ивановну.
— Эх, надо было с водителем поговорить на всякий случай, — спохватилась Бес.
— Я поговорил — и очень успешно. Машина была вызвана на дом. Адрес, по которому ее заказывали, он мне дал. И телефон тоже… У телефона номер странный — восьмерки одни, кроме двух первых цифр. Но это центр…
— Восьмерки… — повторил Станислав Леопольдович. — Знаки бесконечности. Приятная символика, ничего не скажешь… Позвонить бы сейчас, да поздно очень. А фамилию не узнали Вы?
— Ой… — сказал Стас.
— Ну, ничего, главное — адрес… адрес — это много уже. Не знаю, правда, как мы им воспользуемся… Ты пешком пришла, Кло? — спросил магистр спиной, держа спереди на груди холодные руки Эммы Ивановны.
— Пешком. До такси не дозвониться. А ты знаешь, чей это телефон?
— Нет, — ответил Станислав Леопольдович.
«Зато я знаю», — хотела сказать Эмма Ивановна, но не успела. Громко захлопали крылья — и на перекладину форточки плюхнулся голубой ворон.
— Спасайтесь! — крикнул он и сиганул с перекладины в зал.
А из форточки по стене ползла тень — вне всякого сомнения, та же самая тень, только невероятно выросшая за это время.
Никто не шевелился. Тень ползла по полу, добралась до плинтуса, перегнулась и взгромоздилась на стену. Загипнотизированные движением ее, присутствующие как по команде начали отступать к противоположной стене. Эмма Ивановна, загородив собой Станислава Леопольдовича, который растерянно поднялся, пятилась вместе со всеми. На огромной светлой стене они стояли друг против друга — тени живых и тень мертвого. Внезапно в вытянутых руках ее обозначилась тень автомата, медленно наводимого на тени противников — без разбора…
— Сейчас нас расстреляют всех, — спокойно сказала Бес.
Станислав Леопольдович рванулся к выключателю, попутно выдернув штепсель прожектора из розетки.
Стало совсем темно.
Глава СЕМНАДЦАТАЯ
Радуйтесь, ТЕПЕРЬ ВЫ не бессмертны
Гипс обещали снять в июне. Полет с балкона третьего этажа закончился для Петра переломом ноги… не осознают все-таки герои этого романа, насколько милостива к ним судьба! До настоящего момента, как помнят любезные и просто-таки разлюбезные уже читатели, в романе нашем окончательно не умер еще никто, что, в общем-то, весьма гуманно, не правда ли?
Однако — и с этим уж ничего не поделаешь! — Петр загремел в больницу именно тогда, когда присутствие его на улицах Москвы было бы очень и очень желательно, что он, впрочем, и сам понимал. За стенами четырехместной палаты все время происходили важные какие-то события, о которых Петру не рассказывали, делая вид, что ничего чрезвычайного вообще не бывает в мире. Посетители сговорились врать и врали исправно, незадолго до посещения определенно проходя основательный чей-то инструктаж. Эмма Ивановна часто приходила вместе с Эвридикой: вдвоем они врали особенно правдоподобно. Иногда к хору врущих присоединялся сухой голос Аида Александровича: сухим голосом, само собой, врать гораздо проще, чем, например, влажным. Только мама и папа-с-почечной-коликой не врали, но они и не знали, должно быть, ничего.
Станислав Леопольдович не пришел ни разу. Ах-Петр-мы-отправили-его-на-юг-в-замечательный-один-санаторий! Путевки-знаете-ли-такая-редкость-тем-более-сердечно-сосудистая-система-спецлечение! Он-звонит-регулярно-если-бы-у-вас-тут-был-телефон… И так далее: туфта. Как будто можно представить себе Станислава Леопольдовича думающим о сердечно-сосудистой системе, когда голова его совсем другим занята! Да к тому же согласившимся на спец(!) лечение…
«А-еще-Эвридика!» — дразнил Эвридику Петр, давая понять, что не верит ни единому слову — ни-чье-му. Но дразни не дразни: каменная-баба-скифская… Про университет (защиту-диплома-перенесли-на-будущий-год), про маму-папу-бабушку (они тоже как-то приходили — все вместе), про весна-весна-на-улице — подробнейшим образом. А о восьмерках — два слова. Ровно два: «Нет дома» или «Не отвечают» — с вариантами то есть. Могла бы и рассказать, между прочим, кое-что (это уже автор от себя, любезные читатели!): много всякого они там на воле вокруг восьмерок накрутили… Петр попросил принести Марка Теренция Варрона. Принесли.
— Ну, друг, на тебя последняя надежда, рассказывай!
Но молчал и ворон: как рыба.
— Рыба ты! — обругал его Петр и отвернулся к стене.