Книга теней

Все рассказали сестры, которые уже приняли необходимые экстренные меры и так далее… Аид Александрович, выслушав и поблагодарив их, принялся кругами ходить по следам няньки Персефоны и успокаивать ее сухими словами:

— Довольно, довольно уже, никто не виноват, у нее был прилив сил, а тогда невозможно справиться, это нечеловеческая энергия, энергия безумия, Вы же опытный человек, Вас не осуждают… а? какой телефон?

И нянька Персефона на память назвала номер.

— Вы уверены, Серафима Ивановна?

Но та уже опять ходила кругами. Аид Александрович набрал номер.

— Да. — Голос был низким — ниже, чем у Рекрутова, хоть ниже не бывает.

— Добрый вечер.

— Уже ночь, — сказала трубка.

— Извините, но дело огромной срочности.

— Говорите, пожалуйста.

— Вы знакомы с Эвридикой, Эвридикой Александровной Эристави?

— Да, немного… А кто это говорит?

— Аид Александрович Медынский, врач из Склифосовского. Заведующий отделением соматической психиатрии.

— Очень рад, Аид Александрович.

— Простите, с кем имею честь?

— Это я имею честь, Аид Александрович! Чем могу служить?

— Вы, кажется, не ответили на мой вопрос. Сослужите такую службу: ответьте.

— А Вы считайте, что я уклонился. Но, прошу поверить, у меня есть веские причины.

— Перевешивающие правила вежливости?

— Вежливость не единственное достоинство, Аид Александрович. К тому же, имя мое ничего Вам не скажет… Ну хорошо, извините меня. Предположим, Антон Павлович — устроит Вас?

— Только в том случае, если фамилия — Чехов.

— Нет, фамилия Некрасов.

— М-да. Вам повезло с предками.

— А Вам — нет, Аид Александрович. Но довольно уже, наверное, с любезностями. Вас что конкретно интересует насчет Эвридики?

— Дело в том, что полчаса назад она сбежала из больницы — и, кажется, из-за Вас.

— Вряд ли из-за меня, мы не в таких отношениях, чтобы в подобных ситуациях принимать меня в расчет. Тем не менее… молодец девчонка! Героический, между прочим, характер.

— Трудно разделить Ваш восторг. Девочка выскочила босая на снег… в легком халате, в тоненькой ночной рубашке — и это может плохо кончиться.

— Простите, но от меня-то Вы чего хотите?

— От Вас… некоторых объяснений — всего лишь. Эвридика просила сиделку передать Вам, чтобы Вы все отменили. О чем шла речь, никто не понял.

— А почему Вы рассчитываете получить объяснения? Просто передайте ей, когда найдете… если найдете, что я все отменю. Что я все уже отменил. Правда, я тоже не совсем понимаю, чего именно она хочет… Эвридика ничего больше не говорила?

— Нет, ничего. Хотя… подождите, я спрошу. — И — через паузу: — Я не разобрался в точности, но она, вроде, просила Вас самому решить, как быть, и, если ничего уже нельзя изменить, то… как это… раскрутить все обратно. О чем шла речь?

— Прошу прощения, я не могу посвятить Вас в некоторые подробности… Да Вам это и не нужно. Достаточно будет, если я скажу, что знаю, о чем идет речь?

— Достаточно! — почти крикнул Аид Александрович, хотел бросить трубку, но сдержался и, как мог миролюбиво, добавил: — Только хочу уведомить Вас: мне неприятно, что у Эвридики такие знакомые. Это один из самых скверных разговоров, в которых я участвовал. Будь моя воля… я подозреваю, что здесь что-то нечисто, и вряд ли ошибаюсь: поверьте, мне бы доставило огромное удовольствие испортить Вам жизнь!

— Не думаю, что Вы действительно испытали бы от этого удовольствие, дорогой Аид Александрович… У каждого из нас есть какая-нибудь тайна. Кто-то связан с людьми непонятными для посторонних или непосвященных отношениями, кто-то прячет в столе дневник, в который записывает странные для посторонних или непосвященных вещи… А между тем часто оказывается, что ни тот, ни другой отнюдь не делают ничего криминального — даже напротив.

— Откуда Вам известно про дневник? — с олимпийским презрением спросил Аид Александрович.

— Дневник взят как пример. Никакого конкретного дневника я в виду не имел.

— Ну, знаете ли… Вы кому-нибудь другому об этом расскажите! — И дальше — спокойно-спокойно, внятно-внятно: — Стало быть, и за медициной потихоньку следим? Добро. Большое, как говорится, человеческое спасибо. Ловкий Вы товарищ! Но даже если так — девочку-то Вы на чем поймали?.. Эх, добраться бы до Вас!

— А нам с Вами все равно так или иначе придется встретиться, Аид Александрович: это неизбежно уже. Не теперь — позднее. До свиданья. Не забудьте передать Эвридике то, что я сказал. — И прекратили разговор.

— Чтоб тебя… — крикнул Аид Александрович в опустевшую трубку.

— В чем дело? — Рекрутов вернулся из палаты Эвридики.

— Да вот, поговорил с каким-то… Хотя… Хотя, хотя, хотя! Сейчас я установлю, кто это был. Имя-то он, конечно, придумал, но есть ведь телефон! Аид Александрович набрал ноль-девять.

— Восьмая, — откликнулось готовое пространство.

— Милая восьмая! — на том конце засмеялись. — У меня к Вам необычная просьба: Вы не могли бы назвать мне имя и адрес человека, если мне известен телефон?

— Таких справок не даем. — И частые гудки.

— Идиотка, — сказал Аид Александрович. Почти до утра они просидели в больнице с Рекрутовым. Сестры разошлись по местам. Даму-дежурного врача отпустили домой: у нее многократно принималась быть истерика. Нянька Персефона дежурила в пустой палате и не хотела выходить.

Сведений не поступало ниоткуда, хотя милиция довольно быстро включилась в ситуацию.

На рассвете отправились походить по улицам. Валил снег.

— Какие уж тут следы! — с тоской говорил Аид Александрович, провожая отчаянным взглядом чуть ли не каждую снежинку в отдельности. И совсем скоро должны были уже прийти родители Эвридики, Петр… Скандал. С расстройством центральной нервной системы в перспективе. С воспалением легких и никто не знает чем еще на фоне расстройства. Расстрелять няньку Персефону, да не поможет.

— Который час?

— Девятый, — отозвался Рекрутов из-под снега. Аид Александрович начинал чувствовать дурноту. На пенсию надо.

— Рекрутов, — позвал он, — я на пенсию хочу…

— Валидол дать? — предложил Рекрутов. Понял, называется…

К половине девятого вернулись назад. Служебный телефон надрывался — Аид Александрович снял трубку.

— … там Вас молодой человек какой-то требует. Петр Ставский. Утверждает, что Вы с ним договаривались…

— Пустите.

Вошел Петр со своим «что-нибудь-произошло»: сразу понял, шельмец!

— Эвридика убежала. Ночью. Босая. В халатике. По снегу.

— Кошмар, — сказал Петр. — Разве… разве это отсюда возможно?

— При желании отовсюду возможно. Даже с того света.

Рекрутов хмыкнул.

— Но ведь персонал… — начал было Петр.

— Если Вы сейчас начнете упрекать персонал, я убью Вас, — пообещал Аид Александрович.

И Петр тогда не стал упрекать, а сказал:

— У меня три апельсина есть.

— Люблю-три-апельсина, — спел Аид Александрович. — Давайте нам с Рекрутовым два.

Они ели три апельсина.

— А почему, Вы думаете, она убежала?

— Я думаю, — без готовности откликнулся Аид, — что было нервное потрясение — во сне, должно быть. Она ведь периодически впадала в состояние шока, выводили как могли… В промежутках — сон: наверное, во сне увидела что-нибудь. Напугалась или обрадовалась. А телефона… телефона вот этого, — Аид вынул из нагрудного кармана пиджака бумажку, — Вы не знаете?

— Да-да, — сказал Петр, — восьмерки… Я звонил по нему: спрашивал адрес Эвридики — родителям сообщить… мы ведь, как бы это сказать, не знакомы с Эвридикой.

— Понятно, — усмехнулся Аид. — Чей же оказался телефон?

— По-моему, какой-то приятель Эвридики. Странный довольно… И немолодой, вроде бы.

— Он негодяй. — Аид жевал уже апельсиновую кожуру. — Чуть ли не шантажировал меня — причем такими вещами… ну ладно. А Эвридику Вашу он, кажется, поймал на крючок.

— То есть что значит — на крючок?

— Попалась-рыбка-на-крючок-потрепыхалась-и-молчок, — сумрачно пошутил, что ли, Аид Александрович и с неприятной серьезностью продолжил: — На самом деле, я не могу Вам этого объяснить. Тут, прежде чем объяснить, надо хорошо знать Эвридику. Но у меня такое впечатление, что их связывает какая-то очень скверная история. Вы запишите на всякий случай телефон.