Страница 46 из 48
Это был настоящий тиран, причем ужас наводило не высокое качество работы, которого он требовал, а ее количество. В конюшне содержалось тридцать лошадей. Одна находилась на попечении старшего конюха, а старший сопровождающий Конюх, он же водитель фургона, вообще ни к одной лошади приписан не был. Таким образом, на семь конюхов приходилось двадцать девять лошадей. Помимо этого, они должны были содержать в порядке скаковую дорожку и вообще следить за чистотой на всей территории -конюшни. В дни скачек, когда кто-то из конюхов уезжал, остальным приходилось присматривать за шестью лошадьми.
Если Хамбер видел, что кто-то пытается сачковать, он посылал его на какую-нибудь противную работу и с едкой миной скрежетал, что раз он платит больше, так извольте больше работать, а кому не нравится, скатертью дорога. Каждый знал — в другую конюшню его почти наверняка не возьмут, уходишь от Хамбера — прощаешься со скачками. Люди уходили и все, что узнали об этой "конюшне, уносили с собой. Хамбер понимал, что делал.
Моих коллег в этой волчьей яме мало кто назвал бы дружелюбными или приятными людьми. Лучшим из них был почти полоумный паренек, которого я видел в Стаффорде на День благодарения. Звали его Джерри, и он был своего рода козлом отпущения.
Еще двое отсидели срок в тюрьме, и рядом с ними Супи Тарлтон выглядел бы пай-мальчиком из воскресной школы. У одного из них, Джимми, мне и пришлось с боем отвоевывать свои одеяла, а у другого, ширококостного грубияна Чарли, — подушку. Эти двое были отпетыми уголовниками, им ничего не стоило пустить в ход сапоги, а если дело доходило до наказания, они могли бесстыдно оболгать другого и свалить всю вину на него.
122
Регги был мастер красть с чужой тарелки. У этого худого белолицего парня с. дергающимся левым веком. были длинные цепкие пальцы, и он мог стянуть хлеб с тарелки в мгновение ока. Он здорово поживился за мой счет, прежде чем я его застукал, и для меня всегда оставалось тайной, почему он, хотя- и ел больше всех, оставался самым худющим.
ОдинчКонюх был глухим. Однажды он с флегматичным выражением на лице монотонно пробубнил мне, что оглох из-за отца, который как-то в детстве слишком сильно оттягал его за уши. Звалк его Берт, иногда он мочился под себя, и пахло от него ужасно.
Седьмой, Джефф, провел у Хамбера уже два с половиной
месяца — старожил — и- пока об уходе не помышлял.
У него была привычка украдкой оглядываться по сторонам,
и, как только Джимми или Чарли начинали травить тюрем
ные байки, в глазах у него вставали слезы. Видимо, он со
вершил какое-то преступление и панически боялся, что его
найдут и посадят в тюрьму.
Джуд Уилсон, старший сопровождающий конюх, всем им обо мне рассказал. То, что я человек бесчестный, они восприняли как нечто Вполне естественное, но считали, что мне еще крупно повезло — если история насчет дочки Октобера не брехня, меня свободно могли упечь за решетку. Они без конца подкалывали-меня по этому поводу и отпускали безжалостные похабные шуточки, слишко часто попадавшие в цель.
Постоянное общение с ними стало для меня пыткой, пища была отвратительной, работа валила с ног, cqh не приносил облегчения, а холод пробирал до костей.
До поступления к Хамберу я часто ломал голову: почему находятся дураки, которые платят гонорар этому стабильно неудачливому тренеру? Теперь я начал понимать, в чем дело. Во-первых, удивляла сама конюшня. Когда я видел лошадей Хамбера в дни скачек, я думал: что может окружать их дома? Мокрый, грязный песок, обветшалые денники со сломанными запорами, облупившаяся краска. Но в действительности благодаря конюхам, не знавшим послеобеденного отдыха, конюшня была аккуратной и ухоженной.
Иногда в конюшню приезжали владельцы лошадей, и Хамбер держался с ними авторитетно и уверенно; брал он, как я выяснил, меньше других тренеров, поэтому клиентов у него хватало. Кроме того, помимо скаковых лошадей, в конюшне находились и охотничьи лошади, и Хамбер получал, большие суммы на их содержание, прокорм и объездку без необходимости тренировать.
На скачки в этом сезоне было записано всего семь лошадей, но этой семерке приходилось отдуваться за всю конюшню, в среднем каждая выступала раз в десять дней. За весь сезон в активе конюшни имелось одно первое место, два вторых и одно третье.
Среди моих четырех подопечных из этой семерки не было никого. Мой. квартет состоял из двух скаковых лошадей, принадлежавших, кажется, самому Хамберу, и двух охот-
123
ничьих. Скакуны были гнедыми, обоим лет по семь. Я упросил Касса, старшего конюха, сказать мне их клички, и оказалось, что зовут их Грузчик и Ржавый. Эти нетипичные для скаковых лошадей клички в справочнике не значились, не было их и в списке Хамбера. Вполне возможно, что Редьярд, Супермен, Уголь и остальные жили здесь под такими же неброскими псевдонимами.
Конюху, навсегда распростившемуся со скачками, и в голову не придет, что какой-нибудь Грузчик или Ржавый, его бывший подопечный, — это и есть Редьярд, который два года спустя выиграл какой-то заезд под началом другого тренера.
Но почему, почему он выиграл два года спустя? Ответ на этот вопрос был покрыт полным мраком.
Пришли холода, побушевали, да так и остались. Но это еще цветочки, говорили конюхи, вот придет зима, тогда держись! А у себя в Австралии я бы весь январь и февраль нежился под нежарким летним солнцем. Интересно, как там без меня Белинда, Хелен и Филип? Хорошо ли им? Что бы они подумали, если бы увидели, какое жалкое, низменное существование я здесь влачу?
Один унылый день сменялся другим, и меня все чаще стали посещать тягостные мысли. Понимал ли я, что меня ждет, когда соглашался на этот маскарад?
Мне приходилось постоянно следить за своими манерами, речью, движениями: никто вокруг не должен был усомниться в том, что я неотесанный простолюдин. Я обрывал себя: во время работы — не спеши, во время упражнений болтался в седле, словно тряпичная кукла — твой высокий класс здесь не нужен. Но шли дни, и я вживался в образ.
Случай с Джеффом Смитом подтвердил мою догадку насчет того, что после трех месяцев конюхам здесь намекают, и довольно-таки прозрачно, что пора уходить.
Как-то утром, вернувшись иосЛе тренировки, мы застали Хамбера во дворе. Он, как это часто бывало, недовольно хмурился.
— Ты, Смит и ты, Рок, отведите лошадей в денники и
быстро сюда.
Мы выполнили приказание.
Рок.
Слушаю, сэр.
У всех твоих лошадей кормушки в отвратительном со
стоянии. Вычисти их.
Хорошо, сэр.
А чтобы впредь сам следил за порядком, следующую
неделю будешь подниматься в половине шестого.
Да, сор.
Я вздохнул про себя, но переживать не стал: в раннем подъеме я не вижу ничего страшного, и эта форма наказа-ния-раздранштеля была для меня приемлемой. Мне предстояло каждое утро в течение часа стоять посреди двора, ничего не делая. Темно, холодно и скучно. Хамбер и сам был ранней пташкой. Окно его спальни выходило прямо во двор,
124
и без двадцати шесть он знал, стоит наказанный или нет, — в это время у него уже горел свет.
Теперь ты. — Он посмотрел на Джеффа, как бы взве
шивая что-то в уме. — В седьмом деннике пол заляпан
грязью. Вычистишь солому -и выдраишь пол с порошком пе
ред обедом.
Но, сэр, — неосторожно запротестовал Джефф, —
если я не пойду обедать со всеми, мне ничего не останется.