Страница 25 из 47
Энно видел: оставалось метров тридцать до поверхности, когда Валентины не стало.
* * *
Навигатор исследовательского судна «Гондвана» Энно Рюон — руководству Международного географического центра:
«23 ноября с. г. в 8.09 в точке, расположенной в тридцати километрах к северо-востоку от атолла Эаурипик, обнаружено изменение окраски водной поверхности. Накануне в этом районе отмечены тектонические сдвиги, зарегистрировано извержение подводного вулкана.
Пятно с окраской желто-зеленого цвета достигло на следующий день двенадцати километров в диаметре и было хорошо различимо на фоне ярко-синей океанской поверхности. Предположение об образовании нового острова вскоре подтвердилось. Ввиду того, что над океаном опустился гуман, отдельные этапы рождения острова проследить не удалось. Общий ход явлений напоминал поднятие океанского дна вблизи острова Нисинод-зима в 1973 году.
Направленный к месту событий геофизический терраплан подтвердил вывод о рождении нового острова и произвел съемку в инфракрасных лучах. Собраны образцы изверженных пород, уточнен новый профиль дна. Над тремя кратерами вулкана просматриваются воронки водоворотов. Отчетливо видны черные частицы вулканического пепла и обширные белые полосы — легкие изверженные породы, близкие по составу и свойствам к
пемзе. Съемки завершены. Координаты острова уточнены.
64
Особое мнение: предлагаю назвать новый остров именем Валентины Ануровой, выполнявшей задание по охране дельфиноа согласно программе «Афалина» и погибшей во время извержения*
• ,* *
О чем мы говорили с ней в день знакомства?..
Я вдруг вспомнил: она говорила о потопе, о наводнении из-за таяния льдов. Когда-то девчонкой пыталась вычислить содержание углекислого газа в воздухе — тогда об этом писали чаще, чем сейчас. Она признавалась: ей было страшно, что океан будет наступать. Две-три неосторожные статьи — ив ней поселилась тревога. Странная прихоть — думать о вопросах, волнующих взрослых. Она рассказывала:
— Мне представилось, что я смогу в этом разобраться. То, что писали и говорили, постепенно стало казаться несерьезным. Сжав кулаки, я готова была спорить с кем угодно. Я помнила: за полтора столетия углекислоты в атмосфере стало больше на одну четверть. Из-за этого планета могла превратиться в гигантскую теплицу: молекулы углекислоты задерживали инфракрасное излучение от поверхности Земли. Словно кто-то накинул на земной шар теплое покрывало. Действовал и другой фактор: пылевое облако над континентами...
Как все это влияло на климат? Пылевое облако не пропускало солнечный свет к Земле, способствовало остыванию планеты. Углекислота и пыль оказывали прямо противоположное действие. Общая же картина почти не поддавалась расчету. Если бы растаяли льды Северного Ледовитого океана, беды еще не было бы: общий уровень океана поднялся бы на 20—30 сантиметров. Это не страшно. Но вот если бы начали таять двухкилометровые льды Гренландии и Антарктиды — последствия могли бы • быть катастрофическими. Вода поднялась бы на 50—70 метров. Дном моря стали бы Нидерланды, часть Северной Европы, Канады...
И как ни парадоксально, защиту от вод океана человек мог
найти у океана же. Он очищал воздушные массы от углекислого
газа и от пыли.
Но углекислый газ, содержащийся в воде, при некоторой критической концентрации мог привести к растворению твердых форм карбоната кальция. Это значило, что начали бы растворяться раковины моллюсков...
...Все перекрестки ее рассуждений вели к тайнам океана.
СКОЛЬЗНУЛА ПТИЦА ЧЕРНОЙ ТЕНЬЮ.»
Прошла зима, затем весна.
Дули северные морские ветры. Ночами шли быстрые шумные дожди, потом до полудня бежали над городом низкие облака, и лишь к вечеру прибавлялось света — проглядывало маленькое желтое солнце, подавая надежду на хорошую погоду. Ночью, однако, все повторялось, и я уж начал думать, что все лето будет таким.
65
Навещали друзья, приносили лесные ягоды, какие-то необыкновенные сувениры из древесной коры, из амурского бархата. Один раз подарили живую белку. Я открыл окно, хотел выпустить ее на свободу, но белка осталась и прижилась. Я кормил ее орехами, конфетами, сушеными грибами, она привыкла ко мне и не убегала, даже когда кто-то приходил. Я махнул рукой на портьеры, занавески, отдал их в полное распоряжение зверьку. Так мы и жили вдвоем.
Как-то появилась Соолли, обаятельная, заботливая, с важными слухами и новостями о проекте, об экспериментах на побережье, которые покажут всем, что бояться Солнца не надо... Глядя на нее, я думал, что только такие вот красивые женщины и могут узнавать самые важные новости еще до опубликования и, узнавая, убеждать в их значимости всех. Я был ей несказанно благодарен: она ни слова не сказала о Валентине.
Чаще всего я откладывал работу до вечера. Я нашел себе место недалеко от северной пристани: две-три минуты для проворного эля. Там был заросший редкой травой сухой склон, камни и песок, редкие сосны, зеленая лощина с родником под валунами, узкая безлюдная тропа. Я бывал там до заката солнца. Место называлось по-старинному: Приморский парк. Здесь дышалось легко. И вдруг однажды — приступ, беспамятство и сердечная боль. А над морем плыли широкие белоснежные паруса, парили гидропланы, у горизонта — далекий синий' корабль.
Я на время забыл дорогу к парку. Прошло дней пять; пока я выздоровел.
И снова знакомые сосны и белые цветы — пять дней назад их не было, они распустились без меня. Здесь все изменилось. А в зеленой лощине — говор и смех, веселье, белый нарядный эль, невеста, вечерние тени.
# * #
Прошла неделя, и установилась жаркая погода, море потеплело, все вокруг стало желтым, оранжевым, золотым, в ярких точках света, как на картинах импрессионистов.
Рано утром в воскресенье мы полетели к Уссури — Андрей Никитин, Даниил Розов, я, еще двое или трое наших, какие-то незнакомые девушки в ослепительных платьях. Выбрали песчаную косу, зачем-то развели костер, забросили удочки. Никитин с видом старшего учил меня премудрости рыбной ловли. Потом ему это надоело, и он ушел. Я побрел по песку, к изумрудным зарослям. Здесь, у самого берега, среди подводных трав алели огни рыбьих плавников,. и поднимали со дна муть ключевые струи. Рыбу здесь можно было ловить руками. Удивительный залив с прохладной водой и легкой дымкой тумана над ней. Следы от моих ног на старом сером песке быстро заполнялись водой. Тонко жужжали осы. Среди светлых стволов с ободранной корой, вынесенных половодьем, — кусты жимолости с длинными сизыми ягодами.
Краем глаза увидел я человека, не из наших. Постукивали камешки, шевелились кусты, мелькали темные волосы. Это была женщина. Она быстро прошла вдоль берега, скрылась из виду. Потом на миг показалось — солнце выхватило ее платье в чаще,
66
за поваленным деревом. Там просека ведет через такую глухомань, что страшно. но она шла не по просеке. Нет... Шла сто- роной.
К вечеру за чащей взлетел эль, повисел-повисел и исчез. У меня возникла странная догадка. Стал соображать. Да нет, отмахнулся я, не может быть! Но ведь я знаю ее, видел... на «Гондване» И раньше. На кадрах, отснятых в фитотроне. Откуда она здесь? А как же, вспомни про письмо, не зря же она писала о проекте. Ее это интересует не меньше нашего. Значит, она осталась где-то здесь, на побережье. Где-то здесь...
Я вошел в воду и машинально побрел вдоль берега. Слева от меня, в маленькой луже, соединявшейся с заливом, ходили легкие волны Рыба, догадался я. Нагнулся и осторожно приблизился. Тень от меня падала так, чго рыба не испугалась и про-, должала ходить в заводи. Я опустил руки в воду и стал понемногу сгребать камни и песок. Получалась маленькая плотина. Я делал это машинально. И очень удивился, когда рыба оказалась запертой в луже. По-моему, это была стая хариусов. Я перегородил заводь сухими стволами, вода стала мутной, и мне удалось поймать руками несколько рыбин, остальных я выпустил на волю. Прошел час. Я услышал крики. Меня искали. Я поднялся и пошел к своим Из голубой долины дул лесной ветер с ароматами голубики и грибов