Улыбка женщины

Французы понятия не имели о том, что такое очередь, и никогда не говорили о погоде. Почему? У них были более интересные темы для разговоров и никаких табу. Они хотели знать, почему, дожив до тридцати с лишним лет, он так и не обзавелся детьми: «Как? Нет ни одного? Zero?» А что он думает о политике американцев в Афганистане, о проблеме детского труда в Индии, о том, не слишком ли гексагональны работы Владимира Врошта из пенополистирола и конопли, выставленные в галерее «Ля Борг» (он не знал ни художника с такой фамилией, ни галереи с таким названием, ни значения слова «гексагональный»)? Наконец, их интересовало, доволен ли он своей сексуальной жизнью и нравится ли ему, когда женщины красят волосы на лобке.

Другими словами, наш герой был близок к обмороку.

Как истинный английский джентльмен, он был, в общем-то, немногословным. А тут вдруг оказался втянутым во множество самых разнообразных дискуссий. В офисе, в кафе, в лифте (пяти этажей вполне достаточно, чтобы обсудить проблему поджога автомобилей в пригородах Парижа!), в мужском туалете (глобализация — это хорошо или плохо?). И конечно, в такси, потому что парижский таксист, в отличие от лондонского коллеги, на все имеет собственное мнение и считает своим долгом донести его до пассажира, который, в свою очередь, не имеет права отмалчиваться.

Он должен говорить!

Хорошо, что у нашего героя хватило самообладания отнестись ко всему этому с английским чувством юмора. Впоследствии, по уши влюбившись в очаровательную, хотя и капризную девушку по имени Софи, британский подданный сталкивается со множеством недоразумений, происходящих из-за особенностей французского характера.

Все заканчивается сердечным соглашением, пусть и не в офисе «Мини-купер», а в ресторане со скатертями в красно-белую клетку под названием «Время вишен», что на улице Принцессы.

В моем ресторане, в этом нет никаких сомнений!

Я захлопнула книгу в шесть часов утра, снова поверив в любовь. Я прочитала триста двадцать страниц и совсем не устала. Этот роман стал для меня путешествием в параллельный мир, который тем не менее казался мне до странности знакомым.

Ведь если этот англичанин сумел так описать заведение, которое, в отличие, например, от «Куполь» или «Брассери Липп», можно найти далеко не в каждом путеводителе, то, вне всякого сомнения, он там побывал.

И если героиня романа так похожа на хозяйку ресторана — вплоть до темно-зеленого шелкового платья, что висит у нее в шкафу, и жемчужного ожерелья с большим овальным камнем, которое она получила в подарок на свое восемнадцатилетие, — то это можно объяснить либо чудовищно невероятным совпадением, либо тем, что он видел эту женщину!

Но вот то, что она в самый несчастливый день своей жизни выбрала в магазине именно эту книгу из сотен других, никак нельзя считать совпадением.

Это моя судьба говорила со мной. Но что она хотела мне сказать?

В задумчивости я посмотрела на обложку с фотографией симпатичного улыбающегося мужчины, который сидел в каком-то английском парке, небрежно откинувшись на спинку скамейки. Но сколько я ни рылась в своей памяти, выдвигая один за другим ее ящики, этого лица я там не находила. Имя автора — Роберт Миллер — также ни о чем мне не говорило.

Я не знала никакого Роберта Миллера, да и вообще не водила знакомств с англичанами, за исключением туристов, время от времени заглядывавших в мой ресторан, и одного парня из Уэльса, прибывшего в Париж по студенческому обмену, когда я была еще школьницей. Он походил на друга дельфина Флиппера: [7]с такими же огненно-рыжими волосами и усеянным веснушками лицом.

Я внимательно вчитывалась в биографию автора: «Роберт Миллер, до того как написал свой первый роман „Улыбка женщины“, работал инженером в крупной британской автомобильной фирме. Он любит старые машины, Париж и французскую кухню и живет вместе со своим йоркширским терьером Роки в коттедже неподалеку от Лондона».

— Кто ты, Роберт Миллер? — вполголоса спросила я и снова посмотрела на фотографию. — Кто ты и откуда меня знаешь?

И тут в моей голове появилась одна идея, которая нравилась мне все больше и больше. Я захотела познакомиться с этим автором, который в самые тяжелые часы моей жизни не только вселил в меня мужество, но и, похоже, оказался каким-то загадочным образом со мной связан. Я решила написать ему. Для начала поблагодарить, а потом пригласить его провести волшебный вечер в моем ресторане, чтобы выяснить все насчет этого романа.

Я села и, приставив указательный палец к груди писателя, который в этот момент, должно быть, выгуливал свою собачку где-нибудь в Котсуолдсе, произнесла вслух:

— Что ж, посмотрим, мистер Миллер.

Мистер Миллер улыбался как ни в чем не бывало. Странно, однако я ни секунды не сомневалась в том, что мне удастся разыскать своего, пока единственного, биографа. Могла ли я тогда знать, что именно этот писатель боится публичности как чумы?

2

— Писатель как чумы боится публичности? Что вы имеете в виду? — Месье Монсиньяк вскочил на ноги. Его огромный живот дрожал от волнения, а громоподобный голос заставил членов редакционного совета еще больше вжаться в кресла. — На сегодняшний день мы продали почти пятьдесят тысяч экземпляров его дурацкой книги! Этот Миллер вот-вот прыгнет в начало рейтинга. «Фигаро» собирается делать о нем большой материал. — Монсиньяк на мгновение успокоился, уставился куда-то в пустоту и пальцем начертал в воздухе огромные буквы газетного заголовка. — «Англичанин в Париже»: невиданный успех издательства «Опаль». — После чего так громко хлопнул рукой по столу, что мадам Пети, ведущая протокол заседания, уронила карандаш. — И вы всерьез меня уверяете, что он не в состоянии на денек оторвать от стула свою английскую задницу и переместить ее в Париж! Андре, скажите же мне, что это не так!

Лицо Жана Поля Монсиньяка, директора и владельца издательства «Опаль», раскраснелось, светлые глаза метали молнии. Казалось, еще немного — и его хватит удар.

А виноват буду я.

— Месье Монсиньяк, прошу вас, успокойтесь. — Я нервничал, ломая руки. — Доверьтесь мне, и я сделаю все, что в моих силах. Месье Миллер — англичанин. My home is my castle [8]— вы же понимаете. Он живет очень уединенно, в основном занимается своей машиной. Он не привык иметь дело с прессой и очень неуютно чувствует себя в центре внимания. Все это, на мой взгляд, только добавляет ему привлекательности.

Я чувствовал, что говорю скорее о себе. Почему было не сказать просто: «Роберт Миллер уехал в кругосветное путешествие на год и не взял с собой телефона»?

— Бла-бла-бла… Прекратите болтать, Андре. Сделайте так, чтобы этот англичанин сел в поезд, пересек канал, ответил здесь на несколько вопросов и подписал несколько книг. Неужели это так сложно? В конце концов, этот человек… — Месье Монсиньяк взял роман, взглянул на фотографию на задней стороне обложки и снова бросил книгу на стол. — Бывший автомеханик, нет — даже инженер! Полагаю, раньше он контактировал с представителями рода человеческого. Или он аутист?

Габриэль Мерсье, одна из двух ведущих редакторов, захихикала в кулачок. Я был готов придушить глупую гусыню.

— Разумеется, он не аутист, — поспешил поправить я. — Просто немного… сторонится людей.

— Как и любой разумный человек. «С тех пор как я узнал людей, полюбил животных». Кто это сказал? Знает кто-нибудь?

Месье Монсиньяк обвел глазами притихший зал.

Разумеется, он не мог упустить случай продемонстрировать нам свою образованность. Месье Монсиньяк учился в «Эколь нормаль» — элитной парижской школе, и не проходило ни дня, чтобы он не процитировал какого-нибудь великого философа или писателя.

Но самое странное, что память месье Монсиньяка была очень избирательной. Она хранила имена великих литераторов, мыслителей и лауреатов Гонкуровской премии, а также их высказывания, которыми Монсиньяк действовал нам на нервы, однако в отношении развлекательной литературы работала со скрипом. Он либо сразу же забывал фамилии популярных писателей и называл их «этот мужчина», «тот англичанин» или «этот автор „Кода да Винчи“», либо чудовищно искажал их: «Ларе Стигссон» вместо «Стиг Ларссон», «Николя Барк» вместо «Николас Спарк» или «Стефан Ларк» вместо «Стефан Кларк».