Падение королевств

Никто не умер в Ораносе ни от голода, ни от ненастья. Йонасу и Томасу всегда становилось тошно от подобного неравенства. Они ненавидели оранийцев, особенно вельмож. Но эта ненависть была бесформенной, безымянной, случайной. Это была общая неприязнь к людям, с которыми Йонас никогда раньше знаком не был.

Теперь его ненависть обрела сущность. Теперь у неё было имя.

Он посмотрел на лицо старшего брата. Кровь растеклась по загорелой коже Томаса и его губам. У Йонаса защипало глаза, но он сдержался и не заплакал. Он должен быть сильным сейчас, ради Томаса. Он всегда хотел, чтобы младший брат был сильным. Их разделили лишь четыре года, но именно он вырастил Йонаса, после того как их мать умерла десять лет назад.

Томас научил его всему, что Йонас сейчас умел — как охотиться, как ругаться, как обхаживать девчонок. Вместе они обеспечивали семью. Вместе воровали, вместе браконьерствовали, вместе делали все для того, чтобы выжить, в то время как все остальные в деревне понапрасну тратили своё время.

 — Если тебе что-то нужно, — всегда говорил Томас, — тебе придется это взять самому. Потому что никто ничего тебе не даст. Запомни это, братишка.

Йонас запомнил. Всегда будет помнить.

Томас перестал дергаться и кровь (так много крови) перестала быстро течь по рукам Йонаса.

В глазах Томаса было что-то. Что-то после того, как ушла боль. Это была ярость.

Не только из-за несправедливости произошедшего, не только из-за его смерти от руки оранийского лорда. Нет… еще из-за несправедливости всей жизни, в течение которой им приходилось каждый день бороться. Бороться, чтобы добывать пищу, чтобы дышать, чтобы выживать. И чем все закончилось?

Столетие назад вождь Паэльсии направился к государям Лимероса и Ораноса, граничащих с Паэльсией на севере и юге, и попросил о помощи. Лимерос отказал, ссылаясь на то, что у них и так достаточно проблем, им нужно поднимать на ноги свой собственный народ после недавней войны с Ораносом. Процветающий Оранос, однако, заключил с Паэльсией договор. Они вложат деньги в виноградники по всем плодородным землям Паэльсии, землям, урожаем с которых можно будет прокормить народ и скот. Взамен они будут покупать у Паэльсии вино по льготной цене. Это позволит Паэльсии импортировать с Ораноса зерновые культуры тоже по выгодным расценкам. Потом король Ораноса сказал, что это поможет обеим экономикам, а наивный пальэльсиец скрепил договор рукопожатием.

Но у сделки был срок. Пятьдесят лет. По истечении этого времени истекли и цены на экспорт и импорт. Теперь паэльсийцы не могли уже импортировать оранийское продовольствие. Особенно после того, как начали падать цены на вино. Оранос был их единственным покупателем, они безжалостно устанавливали ту стоимость, какую хотели. А она становилась все ниже и ниже. У Паэльсии не было достаточно кораблей, чтобы экспортировать вино в другие королевства через Серебряное Море. В Лимеросе же были очень строгие правила на счет вина, поскольку их богиня не одобряла пьянство. Так что земли десятилетиями продолжали умирать. Паэльсийцам оставалось лишь смотреть, как все умирает.

Рыдания сестры в день, который должен был стать самым счастливым в её жизни, разбивали Йонасу сердце.

 — Борись, — прошептал Йонас брату: — Борись ради меня. Цепляйся за жизнь.

Томас пытался что-то сказать, когда свет почти померк в его глазах. Он не мог говорить. Его гортань была разрезана оранийским клинком. «Борись за Паэльсию. За всех нас. Пусть это будет не конец. Не позволь им победить».

Йонас постарался сдержать рыдания, рвущиеся наружу из глубины самого сердца, но не смог. Он заплакал, звук был совершенно незнаком и непривычен для его ушей. На том месте, где прежде была скорбь, появилась черная дыра, которая заполнялась темной, безграничной яростью.

Лорд Арон Лагарис за это заплатит.

И его светловолосая подружка — Принцесса Клиона. Она стояла с такой холодной и насмешливой улыбочкой на красивом личике и смотрела, как её друг убивает Томаса.

 — Клянусь, я отомщу, Томас, — пробормотал Йонас сквозь стиснутые зубы. — Это лишь начало.

Отец коснулся его плеча и Йонас напрягался.

 — Он ушел, сын мой.

Йонас, наконец, оторвал дрожащие окровавленные руки от разорванного горла брата. Он дал обещание тому, чья душа уже отделилась от тела. От Томаса осталась лишь оболочка.

Йонас посмотрел вверх на безоблачное голубое небо над рынком и у него вырвался хриплый, полный горя, крик. Золотой ястреб взлетел с насеста, в качестве которого использовал прилавок отца.

  Глава 3  

Кто-то задал Магнусу вопрос, но он не обратил на него внимания. Через какое-то время на банкете, подобном этому, все становится похожим на рой жужжащих плодовых мух. Раздражают, но их невозможно прихлопнуть легко и быстро.

Он надеялся, что прилепил на лицо приятное выражение и повернулся налево к одному из наиболее громких насекомых. Он взял еще кусочек каана и проглотил не разжевывая, чтобы не почувствовать вкуса. Он едва взглянул на кусочек соленой говядины, лежащей на его оловянной тарелке. Магнус быстро потерял аппетит.

 — Простите, миледи, — сказал он. — Я не расслышал.

 — Ваша сестра, Люсия, — сказала Леди София, вытирая уголок рта расшитой жаккардовой салфеткой. — Она выросла и стала хорошенькой юной леди, не так ли?

Магнус зажмурился. Треп ни о чем тяготил его:

 — На самом деле так.

 — Подскажите мне еще раз, сколько ей сегодня исполнилось?

 — Шестнадцать.

 — Прелестная девушка. И такая вежливая.

 — Её хорошо воспитали.

 — Конечно. Она обручена уже с кем-нибудь?

 — Пока нет.

 — Хм. Мой сын, Бернардо, он многого достиг, весьма привлекателен, а недостаток роста он прекрасно компенсирует своим интеллектом. Думаю, они могли бы составить хорошую партию.

 — Эту тему, миледи, я думаю, Вам нужно обсуждать с моим отцом.

Почему его посадили именно рядом с этой женщиной? Она была древней, и от неё пахло прахом и еще, по какой-то странной причине, морскими водорослями. Возможно, она плыла через Серебряное Море и добиралась до замерзшего гранитного замка Лимерос по скалистым утесам, а не по заледенелым полям, как все остальные.

Ленардо, её муж, оторвался от высокой спинки сидения и наклонился вперед:

 — Жена, хватит уже о партиях. Мне интересно знать, что принц думает о проблемах в Паэльсии.

 — Проблемах? — ответил Магнус.

 — Беспорядки, происходящие в последнее время и вызванные убийством сына бедняка-винодела на рынке неделю назад на глазах у всех.

Магнус небрежно провел пальцем по краю своего бокала:

 — Убийство сына бедняка-винодела. Простите моё кажущееся безразличие, но это не выглядит чем-то необычным. Паэльсию населяет дикий народ, скорый на расправу. Я слышал, что они с удовольствием едят мясо сырым, если нужно очень долго разводить костер.

Лорд Ленардо криво усмехнулся:

 — Все так. Вот только этот случай необычный, потому что он умер от рук оранийского вельможи.

Это становилось интересным. Чуть-чуть:

 — Вот как? Кто?

 — Я не знаю, но ходят слухи, что сама Принцесса Клиона принимала участие в перепалке.

 — Ах. Я считаю, что слухи — это пустое. Очень редко в них есть хоть доля правды.

Разве что эти слухи были правдой.

Магнус был хорошо наслышан о младшей принцессе Ораноса. Она была очень красивой девушкой такого же возраста, как и его сестра — он однажды встречался с ней, когда они были детьми. Желания снова посетить Оранос у него не возникало. Кроме того, отцу очень не нравился оранийский король и, насколько Магнусу было известно, чувства были взаимны.

Его взгляд метнулся через большой зал, где он встретился глазами с отцом, который смотрел на него в ответ с холодным осуждением. Отец презирал то, какой вид бывал у Магнуса, когда тому становится скучно при исполнении государственных обязанностей, подобно сегодняшнему. Он считал это дерзостью. Для Магнуса было трудно спрятать свои чувства, хотя, нужно было признать, он не особенно и старался.