Колесо Фортуны

Дно ямы было мягким и неровным. Опершись рукой на небольшую насыпь, я обнаружил под ней лицо мертвого американца. Я чуть не потерял хладнокровие. Ненависть так душила меня, что я готов был заключить договор с самим Сатаной, если бы он дал мне сил для отмщения.

Ксавьер окликнул меня из другого угла ямы.

— Укроти свой гнев, не позволяй ему руководить собой или ты не сможешь контролировать то, что должно сейчас произойти.

Я закрыл глаза и попытался думать о счастливых днях. Мне вспомнилась юность, прошедшая в Эймсе на ферме родителей. Я скучал по той жизни. Обрывочные воспоминания об отце и матери замелькали перед моим мысленным взором. За несколько секунд я нащупал в памяти два ключевых момента. Во-первых, отца, который панически боялся разозлиться, а во-вторых, мать, которая все, бывало, молилась поздно ночью Богу, чтобы он избавил ее от провидческих снов. Моя семья очень точно подходила под ксавьеровское описание ТИГАРов, наделенных даром средней силы, но не знающих об этом. Я почувствовал, как разум освобождается от гнева, как я получаю дар и готов совершить то, чего хочет от меня Господь.

Мои пальцы слегка онемели от напряжения, а в голове зазвенело, как звенит одеревеневшая конечность, когда в нее хлынет кровь. Я открыл глаза. Каждое мельчайшее движение вокруг меня, казалось, длилось минуты, и я мог различать мельчайшие нюансы поведения, начиная с еле заметного тика, подергивавшего губу Цузуки, до нелепо задравшейся шпаги Мацукаты.

В таком измененном состоянии восприятия я увидел Секине с двумя японскими штыками в руках. Каждая черточка этого тщедушного человечка проявилась как под микроскопом, вплоть до запаха рисовых лепешек изо рта и щелкающего звука, который он издавал зубами, возбужденно сжимая челюсти.

Пребывая в таком временном искажении, я замечал и регистрировал про себя все действия других одиннадцати японских солдат. Их возбуждение было ощутимо, словно легкий ветерок. Их мельчайшие чувства страха и сомнения касались меня, как рассеянные в воздухе частички тумана. Их гомон на родном языке, когда они спорили, делали ставки и ссорились, был для меня темен, неясен и раздражал, но я тем не менее мог различать биение сердца каждого из них. Я замечал, куда переключается их внимание, и предвидел все возможные реакции.

Не помню уже, в какой момент я осознал, что мы с Ксавьером собираемся выступить против дюжины хорошо вооруженных вражеских солдат, но хорошо помню свое намерение убить их всех, если Ксавьер погибнет до того, как расправится со своими противниками.

Секине что-то сказал товарищам, и ставки прекратились. Шестеро солдат навели на нас ружья, и Секине бросил штыки в середину ямы.

Во время их медленного падения мои глаза встретились со светящимися зрачками другого ТИГАРа, находившегося в яме. Ксавьер кивнул мне, и я увидел клыки, вырастающие из его вытянувшейся челюсти. Его пальцы превратились в изогнутые когти, и с боевым кличем, который мог бы составить славу ангелу или демону, он выпрыгнул из ямы прямо на ближайшую к нему кучку людей. Ныряя за падающими штыками, я ощутил волну паники, пробежавшую по изумленным солдатам.

Все мое тело заныло от притока энергии; я схватил длинные стальные лезвия, прежде чем они коснулись земли, и, используя инерцию, бросился к стене ямы. Я взлетел на нее под углом и обрушился на замедленно двигавшийся силуэт Секине.

Его голова со ртом, округлившимся для произнесения команды, упала на землю.

Цузуки не успел понять, что все ставки пошли насмарку, когда я выпустил ему кишки обоими штыками. Смех толстяка застрял в горле и превратился в предсмертный хрип. В этот момент я услышал выстрелы из нескольких ружей. Японские солдаты среагировали быстрее, чем я ожидал. Пули, быстро покрывавшие пространство между стволами и мишенью, то есть мной, чертили в воздухе раскаленные белые полосы. Я попытался отклониться от их траектории, но все же почувствовал два острых удара в бок и ногу, когда пули достигли цели. Мгновенно возникшие рубцы болели, как мышечные спазмы, но гораздо меньше, чем я ожидал. Я заблокировал мозг от боли и заполнил его одной мыслью: если мне суждено умереть этой ночью, то каждый япошка в радиусе пятнадцати миль умрет вместе со мной.

Я перекатился на ноги и взглянул на стрелявших. На них уже налетел ястребом преобразившийся темный силуэт Ксавьера, и зрелище последовавшей затем бойни превзошло мои самые кровожадные фантазии. Я затрудняюсь выразить словами, что его клыки сотворили с этими людьми. Могу только сказать, что потрясение от увиденного не лишило меня боевого запала.

Скорость окружающего мира вернулась к нормальной, я едва увернулся от смертельного удара шпагой. Мацуката был весь в крови от раны на правом плече. В глазах у него была смерть, и следующий выпад должен был прийтись мне в голову. Я скрестил два штыка и заблокировал удар в дюйме от своего черепа. Затем я выбросил руки влево и ударил японца правой ногой по почкам, когда он слегка повернулся, чтобы восстановить равновесие. Он упал на колени. Этому меня учили в армейском лагере. Я дернул штыки с глубокими зазубринами вниз и вырвал шпагу из ослабевших рук Мацукаты. Он только бросил на меня мгновенный взгляд перед тем, как опустить голову, обнажая шею.

Удар был точен, и я остался один.

Вокруг меня валялись изломанные и истерзанные тела дюжины людей. Ксавьер исчез. Я чувствовал безмерную усталость. Последнее звенящее ощущение в теле растворилось, пока я плелся обратно к ангару и перерубал цепь на двери шпагой Мацукаты. Люди в ангаре смотрели на меня, словно я был монстром, гораздо более ужасным, нежели те, кто пытал их последние недели. Они отпрянули назад во тьму и безопасность тюрьмы.

— Идите на юг, — сказал я. Это было все, что я мог придумать. Я надеялся, что в них осталось еще достаточно храбрости хотя бы для того, чтобы попробовать сбежать. — Держитесь подальше от дорог, и да благословит вас Господь.

Мне было настолько отвратительно их поведение, что я просто повернулся и пошел прочь. Проходя мимо ямы, я взял у мертвого японца то, что меня интересовало, доказав, что Сацука все же проиграл свою последнюю игру. После этого я направился через поле камотек нагорью Лузона.

С тех пор прошло двенадцать лет. Президентом сейчас Кеннеди, и Батаан остался далеко позади. С тех пор я никогда не пользовался своим даром ТИГАРа и никогда о нем ни с кем не говорил. Но то, что я узнал о себе и человеческой природе в ту роковую ночь, определило сферу моей деятельности.

Больше всего меня тревожит не мысль о моей физической трансформации, которую я пережил. Меня продолжает пугать и обескураживать испытанное мной тогда ощущение отделенности от человечества. Отвращение, которое я почувствовал по отношению к моим товарищам по несчастью, когда они отпрянули от меня в душную тропическую ночь, продолжает преследовать меня во сне. В ту минуту я почувствовал прельстительный зов того, во что я мог превратиться. Мне показалось, что я совсем иное существо, а мои товарищи гораздо ниже меня.

Теперь я знаю: дар ТИГАРа заложен в непереводимых кодах кислот в наших организмах. Я знаю, что такое явление существует и что другие люди научились его использовать. Иной раз они это делают во благо человечества, иной раз во вред, так что это, похоже, зависит от случая и от индивидуальной реакции на обстоятельства. Мне пришлось это испытать. И я предпочел никогда не возвращаться к этому. Пусть другие превращают свою жизнь в легенду. Не хочу больше играть с моим даром, если это грозит отдалить меня от человечества. Лучше оставаться с людьми. Понять это и обрести покой — вот все, чего я хочу с той ночи, полной крови и замедленных движений, ради этого я и работаю. Словом, я полагаю, что ТИГАРы таковы, какими они себя делают. К черту легенды.

Ксавьер Альтербен часто приходит к нам в гости. Он стал высокопоставленным государственным чиновником, работает в Лэнгли, штат Вирджиния, но говорить о своей работе не любит. Когда он второй раз возник в моей жизни, то заставил меня испытать несколько неприятных минут, заговорив о проявлениях ТИГАР, которые он называет «орцих». Но с тех пор он никогда не заводит разговор о нашем даре, если я сам первый не касаюсь этой темы; кстати, благодаря ему я познакомился с его сестрой Жанетт. Когда мы впервые встретились глазами, между нами возникла сладчайшая химическая реакция. Мы женаты семь лет, у нас трое прелестных ребятишек.