Страница 38 из 47
— Конечно — Алёна благодарно кивнула и убрала в чистую тряпицу кусок мяса с ладонь и кусок хлеба, потом уселась, глядя в огонь и отвернувшись от стола.
— Эй, ты чего, мать твою за ногу! Ну-ка жри давай! — рассердился Фёдор — свою долю, типа, дочери отдала? Так бы и врезал тебе! Ешь, говорю! Хватит нам — заморим червячка, и всё — ночью всё равно спать надо, а не жрать! И вина хватани всё-таки, разбавь пополам и попей — легче будет, нервы отпустит.
— Боюсь вино пить — несмело ответила женщина — на голодный желудок, да после этой всей…опьянею.
— Пару глотков — ничего не будет. Доедай, пей, и давай в фургон, а я с Андрюхой останусь. Давай, давай, а то девчонка проснётся в чужом месте, перепугается, она ведь помнит только что её похитили, может крепко напугаться.
Алёна ушла в фургон, а Фёдор улёгся рядом с другом, глядя на языки костра.
В голову лезли всякие гадкие мысли — например — что будет с Андреем если он выживет? Он ведь обязательно заразится от кикиморы — его раны были залиты её кровью так, что он буквально плавал к крови. Это стопроцентная гарантия заражения. И что дальше? Ну вот превратится он в кровавого монстра, и что тогда? Неужели и правда он не сможет сдержать свою убийственную натуру — ведь и тогда, когда он был якобы обычным человеком, более страшного бойца Фёдор не видал — он не разъярялся, не пускал пену и слюни, не орал для поднятия боевого духа — спокойно и эффективно убивал.
А если к этому присоединится жажда крови, жажда убийства, а более всего — невероятная скорость, сила, реакция, регенерация кикиморы — что получится? Кто сможет с ним совладать? А если в момент «озверения» радом окажется некий усатый друг? Куда только усы полетят… ну друг-то ладно — а если посторонние, совершенно невинные люди? Ох, Андрей, задал ты мне задачку! Что делать, а? Ну что делать?! Может отрезать ему голову, пока он без сознания? Рраз! — и нет проблемы! А как я буду потом жить с мыслью, что убил беспомощного друга? Зачем тогда я его вообще лечил? Ну — лечил-то по инерции — друг, в беде, раненый, а сейчас вот задумался — а может зря он мучается, а если выживет — скажет ли он мне спасибо за то, что дал ему превратиться в дикого зверя?
Фёдор поднялся с одеяла, наклонился над Андреем, вынул кинжал, попробовал на остроту его лезвие и замер с клинком в руках, как изваяние — внешне спокойный, как смерть, а внутри раздираемый противоречивыми мыслями и сомнениями.
Вдруг, резко, он отбросил кинжал и тот воткнул в землю, уйдя в заросший плотной травяной порослью дёрн более чем до половины:
— Нет, не могу! — солдат закрыл лицо руками и замер над больным, дрожащим в лихорадке.
Фёдор прислушался — Андрей что-то бормотал на неизвестном языке — вроде напоминающем местный, но непонятном.
Послушав, пошёл, взял своё одеяло и накрыл дрожащего мужчину:
— Тепло сегодня, да и костёр — перебьюсь.
Он лёг на подстилку и замер, глядя в звёздное небо — ему было грустно и хорошо — за последние годы впервые он находился в компании людей, которым мог доверять, и с кем ему хотелось жить рядом…увы, всё так иллюзорно — думал он, но буду жить этим днём, брать всё хорошее, что могу, а там будь что будет. Скоро его глаза стали смыкаться и он заснул тяжёлым, тревожным сном.
Глава 8
Всю ночь Фёдор время от времени вскакивал, подходил к раненому щупал лоб, смотрел на его раны — кровь уже не сочилась, но Андрей был горяч, как печка. Пульс его то частил, то стучал медленно, как будто сердце замирало и норовило остановиться совсем.
Уже под утро солдат снова уснул, и проснулся, когда его ноздрей коснулся запах дыма — рядом горел костёр, а на нём в сковороде жарилась яичница, великолепно скворча и разбрасывая брызги жира.
Он поморгал глазами, потом посмотрел на хлопочущую у костра Алёну и спросил:
— Откуда яйца-то взяла?
— Сходила на болота, поискала утиные гнёзда. Жаль, конечно, разорять было, но есть-то хочется. А свиной жир у тебя нашла, в фургоне. Садись, позавтракаем! Настёне я отложила, так что это всё нам с тобой. Как там Андрей?
— Живой Андрей…пока живой…
Алёна кивнул головой, нахмурилась и сказала:
— Я видела, как ты стоял над ним с кинжалом. Боишься, да? И я боюсь. Не за себя, за Настёну боюсь. Одного раза мне уже хватило.
— Это мои проблемы — угрюмо сказал Фёдор, присаживаясь к костру и снимая с камней сковороду с яичницей — приедем в город, иди, куда хочешь, раз боишься. Я тебя не удерживаю. Обещал помочь — помогу, денег дам на обзаведение. Заработаешь — отдашь когда-нибудь, не отдашь — демон с ними.
— Федь, не обижайся, а? Я за всех нас боюсь, и его жалко ужасно…могла бы — я бы никого не звала, сама бы убила эту тварь! — Алёна тихонько заплакала, а у Фёдора сжалось сердце — женские слёзы страшное оружие…
— Ну ладно, чего ты разнюнилась! Придумаем чего-нибудь…положим его в отдельную комнату, посмотрим, что с ним будет, не бойся. Я вас с Настёной в обиду не дам, вы же как-никак уже почти родня! — Фёдор усмехнулся, встал и пошевелил палкой угли костра — кончились ваши несчастья, не плачь.
Алёна порывисто поднялась, обняла солдата и зарыдала ему в плечо, орошая рубаху горячими слезами:
— Спасибо тебе! Спасибо! Век тебе благодарна буду, пока жива! Спасибо!
— Ну-ну, перестань — Фёдор смущённо похлопал женщину по спине и осторожно отстранил от себя — вон, промочила всего насквозь. Утри слёзы! — он протянул руку и тыльной стороной мозолистой сильной руки осторожно вытер ей глаза и щёки от влаги — давай-ка собираться, да надо будет грузить Андрея. Девчонку подымай — покормить надо, да в дорогу. Уходить отсюда надо — ты не допускаешь, что староста может прислать сюда людей, чтобы посмотреть, что там с его дочерью? Без Андрея я могу и не справиться…
— Да-да, конечно, сейчас разбужу! — женщина побежала в фургон и оттуда послышался её голос:
— Дочка, вставай! Вставай! Завтракать будем! Ох ты…потягушки! Идём скорее, умоешься, пописаешь и кушать будешь. Пошли, пошли!
Через несколько минут Алёна появилась из-за борта повозки, вылезла из фургона и приняла на руки девочку.
Это было прелестнейшее создание — с кудряшками, с пухлым розовым лицом, чистенькая и красивая, как с картинки в детской книжке.
Фёдор усмехнулся: «Мамкина радость…и папкина — тоже. Я бы не отказался, чтобы у меня была такая дочь… Хммм…чего это я? Старый холостяк, потянуло в семейное гнёздышко? Старею, однако, размяк…»
— Мама, а где мы? Мне снилось, что собачка меня унесла…а кто этот дядя?
— Тссс…это хороший дядя, дядя Фёдор его звать. Он нас на лошадках покатает! Хочешь на лошадках покататься?
— Хочу… а ещё писать хочу!
Фёдор усмехнулся в усы и пошёл ловить лошадей, бросив на ходу:
— Завтракайте и собирайте тут всё. Сейчас уезжаем.
Лошади разбрелись далеко друг от друга по лугу, и совершенно не желали вновь залезать в упряжку, поэтому скоро воздух огласился крепкой руганью, впрочем — Фёдор тут же вспомнил о присутствии маленького существа в сарафанчике и прикусил язык — негоже девчонке в таком возрасте узнавать название частей тела и процессов, происходящих со взрослыми и некоторыми упрямыми лошадьми, происшедшими явно из породы лошадиных шлюх!
Наконец, лошади были запряжены, вещи уложены — в фургоне расчистили место для Андрея, подложив одеяла на дне повозки.
Фёдор озабоченно посмотрел на Андрея — как бы раны не открылись, перетащить его в фургон безболезненно и без последствий вряд ли удастся — солдат не был слабым человеком, но одно дело поднять груз — мешок или бочку, весом восемьдесят килограммов, и другое — больного человека, который висит, как сопля, да ещё и хрупок, как стекло — со своими ранами, в любой момент норовящими открыться.
— Давай так — я беру его за плечи, а ты за ноги, доносим до фургона, я перехватываю, а ты залезай в повозку и принимай его там. Перевалим на дно, ну а потом уже уложим как следует. Поняла?
— Ага! Ты не бойся, я сильная! Видишь, какие мышцы! Ещё и с мужиками поспорю в силе! — Алёна согнула руку в локте и показала, какие у неё «здоровенные» мускулы.