Южный Крест

Официант принес заказанное — кофе и двойную рюмку граппы. В помещении было тепло, тихо, бармен за стойкой шелестел газетой, изредка переговариваясь вполголоса с кем-то из посетителей. Прошло около получаса, Полунин спросил еще кофе и пачку сигарет, ожидание начинало казаться ему бесцельным. Он сидел боком к окну — так, чтобы видеть в лицо прохожих, идущих по направлению ко входу в конторское здание. К счастью, их было не так много, и следить было не утомительно; но ведь в самом деле Дитмар мог подойти сзади — со стороны магазина…

Он приехал на машине, — этого Полунин почему-то не предусмотрел и за подъезжавшими машинами не следил. Затормозивший у самого кафе новенький светло-серый пикап ИКА-»Растрохеро» привлек его внимание только тем, что на дверце — таким же точно курсивом, как и на табличке у входа, — было выведено название фирмы «Консэлек». Увидев надпись, Полунин почти машинально, еще не успев даже сообразить, кто мог приехать в этой машине, перевел взгляд выше и увидел за стеклом кабины лицо со шрамом на правой щеке.

Словно нарочно выставляя напоказ свою примету, Дитмар довольно долго говорил что-то, повернувшись к водителю, потом распахнул дверцу и вышел. Он почти не изменился за эти одиннадцать лет, разве что только чуть раздобрел, раздался в плечах. Лицо было то же — сухощавое, с широким тонкогубым ртом и орлиным носом. Скорее приятное лицо, недаром он тогда всем понравился. Дино, правда, перебежчика сразу невзлюбил — просто так, каким-то шестым чувством; комиссар даже проводил с ним разъяснительную работу: не умеешь, мол, подняться выше мелкобуржуазных национальных предрассудков, как будто немец не может быть настоящим антифашистом…

Водитель пикапа тоже вышел, выгрузил из кузова большую картонную коробку, маркированную круглым вензелем «Дженерал электрик», поставил ее на край тротуара и подошел к Дитмару. Тот достал сигареты, протянул водителю, закурил сам. Потом водитель снова забрался в кабину и уехал, а Дитмар поднял коробку и, держа перед собой, пошел к двери.

Полунин одним глотком допил остывший кофе. Обернувшись, он нашел взглядом официанта, показал на свою пустую рюмку — повторить. Тот принес новую. Полунин выплеснул ее в рот, невольно передернувшись от резкого сивушного запаха виноградной водки, расплатился и вышел. По дороге в гостиницу он зашел на почту и отправил две телеграммы — одну Филиппу, а другую Дуняше — с сообщением, что возвращается завтра, и просьбой заказать билет на ближайший гидросамолет до Асунсьона.

— И ты сам его видел? — спросил Филипп.

— Как тебя. Я же говорю — он стоял вот так, метрах в четырех от окна. Если бы оно было открыто, я бы слышал, о чем они разговаривают.

— Фантастика, — Филипп покачал головой — Воображаю, что ты почувствовал, когда увидел его физиономию…

— Можешь мне поверить, ничего приятного. Но ты все-таки расскажи подробнее о здешних делах. Что это за история с грабежом?

— Какой к черту грабеж! Это был обыск. Мне кажется, они все поняли и теперь просто разглядывают нас, как блоху под микроскопом…

Филипп рассказал о случившемся за время отсутствия Полунина. Тот слушал, рассеянно поглядывал в окно, где тощая коза лениво общипывала куст и стайка босоногих мальчишек с воплями гоняла тряпичный мяч. В Асунсьоне было солнечно и жарко, — что значит север, зима совсем не ощущается.

— Ну что ж, — сказал он, выслушав до конца, — этого следовало ожидать. Разве что, может, не так скоро. Плохо, что Астрид умолчала о полученном от Лернера адресе.

— Мы ведь так договорились, ты помнишь.

— Да нет, я ее не виню, это уж мы сами сглупили… Нужно было подобрать более гибкий вариант. А как ей показалось, Кнобльмайер очень настойчиво интересовался результатами поездки?

— В первый раз — нет. Но она снова побывала у него накануне отъезда в Монтевидео.

— А это еще зачем?

— Ну, видишь ли… Мы просто подумали, что такой «прощальный визит» будет выглядеть естественно, — раз уж она взяла определенную роль, нужно играть до конца. Словом, она поехала к нему, и вот тут он опять задал тот же вопрос: не называл ли ей Лернер кого-либо из сослуживцев отца? Понимаешь? Астрид, естественно, опять сказала «нет» — чтобы не противоречить самой себе… Толстяк, возможно, именно на это и рассчитывал — поймать ее на противоречиях. Так или иначе, это уже подозрительная настойчивость. Это, скажем прямо, уже настораживает.

— Да, это плохо, — сказал Полунин, помолчав. — Если они узнали о письме, Дитмар наверняка предупрежден. Тот пьяница, скорее всего, был просто подсадной уткой.

— Чепуха, — возразил Филипп, — тогда бы он не дал адреса. Я сам думал, но это не вяжется. Такой ход — сообщить нам координаты Дитмара как приманку — мог бы быть ими предусмотрен только в том случае, если бы они знали, что нам нужен именно Дитмар. А этого они никак знать не могли. Уже хотя бы потому, что сама Астрид услышала впервые это имя накануне разговора с Лернером. Иначе можно было бы предположить, что она случайно сболтнула его там, в Колонии Гарай, и что немцы, услышав от нее это имя, быстро смекнули, что к чему. Французская экспедиция — Дитмар действовал во Франции — тут все как дважды два. Но в том-то и дело, что Астрид про Дитмара не знала, немцы не знали, Лернер тоже не знал; следовательно, его реакция на вопрос о Дитмаре была спонтанной, а не согласованной с кем-то заранее…

— Все это так, — согласился Полунин. — Однако тебе и самому кажется, что они что-то пронюхали…

— У меня такое ощущение.

— У меня тоже. Поэтому будем лучше исходить из того, что Дитмар предупрежден и врасплох его не застать. Я считаю, надо дать ему время успокоиться, — пусть решит, что это была ложная тревога.

— Он может использовать это время, чтобы скрыться.

— Никуда он не скроется, если за ним будут следить. Вот тут-то и может пригодиться Келли со своими «соратниками»…

— Прости, я не понял, ты уже с ним говорил?

— Только по телефону, вчера. Договорились встретиться в понедельник. Так вот, я постараюсь заинтересовать его этим делом, пусть они и ведут за ним наблюдение — пока. А что касается экспедиции, то ты прав, пора ее сворачивать. Только без спешки, чтобы это не выглядело бегством. И побольше шума, понимаешь? Ты как-то говорил насчет пресс-конференции, — сейчас, пожалуй, самое время… А как это вообще делается?

— Ну как, собираешь журналистов, говоришь им то, что хочешь сказать, отвечаешь на вопросы… Ты прав, конференция была бы кстати… — Филипп задумался, потом сказал решительно: — Вызову-ка я Астрид обратно! Без переводчицы мне не обойтись, а в смысле опасности — сейчас, думаю, она не так уж и велика. Шестнадцатого я, признаться, струхнул. Стресснер ведь так тесно связан с вашим Пероном, что переворот в Аргентине мог бы создать кризисную ситуацию здесь, вплоть до беспорядков, и уж тогда-то боши не упустили бы случая свести счеты и с нами — если они действительно нас расшифровали. Поэтому-то я и прогнал ее в Монтевидео… хотя она, надо сказать, отбрыкивалась до последнего. А сейчас положение, судя по всему, более или менее стабилизировалось.

— Боюсь, ненадолго.

— Скажи, а как настроения в Буэнос-Айресе?

— В политическом смысле? Я, признаться, не особенно интересовался, да и времени не было. Из Кордовы я вернулся только двадцать второго, что это было — среда? Ну, правильно. Что можно узнать за три дня? Вот поговорю завтра с Келли, уж он то должен чувствовать обстановку. Но мне кажется, эта стабилизация ненадолго, — повторил Полунин. — Похоже на то, что шестнадцатого была только первая попытка.

— Некоторые обозреватели считают, что падение Перона — вопрос месяцев, — сказал Филипп. — Я тут все время слушаю радио. Когда это случится, боши побегут из Аргентины, как крысы. И вот тогда мы действительно можем потерять след.

— Да, это опасность реальная. Но действовать прямо сейчас мы не можем, ты согласен? Словом, вызывай Астрид, ликвидируйте экспедиционные дела и уезжайте отсюда. Это время вам лучше побыть в Монтевидео, пока я все подготовлю.