Страница 50 из 101
Телефонная связь с Буэнос-Айресом восстановилась лишь на следующий день, к вечеру; на переговорных пунктах образовались такие очереди, что Полунин смог дозвониться лишь около полуночи.
— Евдокия! — закричал он обрадованно, услышав наконец ее сонный голос — Это я! Как ты там?! У тебя все благополучно?!
— Ну да, — отозвалась она, — а что такое? Почему ты так поздно?
— Хорошенькое дело — поздно! Я сижу на телефоне с восьми часов! Что у вас там делается? Где ты была вчера?
— Вчера? Дай сообразить… О, конечно, — вчера я была за городом, меня пригласили на асадо [52], — беззаботно сообщила Дуняша — А что у тебя?
— У меня все в порядке, только я очень беспокоился вчера, когда узнал! Я боялся, ты попадешь в какую-нибудь историю…
— Нет, я никуда не попала, я была с Синеоковой в Сан-Исидро, она меня знакомила с родителями своей будущей belle-fille. Вообрази, ее сын женится на аргентинке! Приятная, впрочем, девушка, хоть и глупа на вид. Хорошо, если поглупела от любви, а иначе… Хотя, между нами, молодой Синеоков тоже ведь не блещет. Сплетницей я стала ужасной, не хуже княгини… Ой, я ведь совсем забыла — можешь себе представить, пока мы там прохлаждались, здесь без меня произошла революция. Представляешь? То есть она не произошла, ее только хотели сделать. — прилетели авионы и стали бросать бомбы на Плас-де-Майо, вообрази — среди бела дня! Говорят, там все вверх дном. Я сама не видела, туда не пускают, да и не такой уж это приятный спектакль, согласись сам. Летом сорок четвертого года я однажды поехала к подруге в Бийянкур — там главная парижская гар-де-триаж [53], не знаю как это по-русски, — все забито немецким военным материалом, пушки, камионы [54], танки и всякое такое — они уже бежали, это было за месяц до либерасьон, — и вдруг, вообрази, налетают американцы и начинают бросать свои бомбы куда попало. Кошмар! Я потом видела один такой кратер — в него поместилась бы вся Тур Эффель, не веришь?
— Насчет Эйфелевой башни ты, конечно, загнула, но вообще воронки от американских фугасок бывали здоровенные.
— Фантастические! То есть я в тот день — в Бийянкуре — осталась жива просто за счет чуда, но напугалась ужасно. Поэтому, как ты догадываешься, у меня нет ровно никакого желания идти смотреть, как выглядит сегодня Плас-де-Майо. А курию сожгли!
— Какую курию?
— Апостолическую курию, это вроде амбассады Ватикана, не знаю. Ее сожгла толпа, потому что, говорят, все это безобразие устроили иезуиты — ну, в смысле бомбардировки. Странно, правда? Никогда не думала, что попы летают на авионах, — но, разумеется, от этих жезюитов можно ждать всего решительно. Кошмарная публика, недаром их отовсюду повыгоняли. Ну, а как там ты? Я сегодня читала газету, про Кордову ничего не сообщают, значит у вас спокойно. Ты вообще скоро думаешь вернуться?
Полунин сказал, что скоро, пожелал ей покойной ночи и повесил трубку — в стекло кабины уже нетерпеливо постукивали.
Успокоенный насчет Дуняши, он мог теперь заняться делами, но впереди, как назло, было три нерабочих дня: суббота, воскресенье и понедельник — двадцатого июня аргентинцы празднуют День флага. Единственное, что можно было сделать до вторника, это выписать из телефонной книги все имеющиеся в Кордове электромонтажные фирмы. Список получился довольно длинный.
Во вторник с утра Полунин засел за телефон Он набирал номер, спрашивал, выслушивал ответ: «Простите, вы, вероятно, ошиблись, этот сеньор у нас не работает» — и вычеркивал еще одну строчку в своем списке. Вычеркнув уже шесть, он набрал очередной номер.
— «Консэлек лимитада», добрый день, — отозвалась телефонистка, — чем могу служить?
— Пожалуйста, соедините меня с сеньором Дитмаром, — произнес Полунин в седьмой раз и, уже приготовившись зачеркнуть «Консэлек», вдруг услышал:
— Очень сожалею, но сеньора Дитмара сейчас нет в конторе, он будет после обеда. Что ему передать?
— Нет-нет, спасибо… я зайду сам, — не сразу оправившись от неожиданности, сказал Полунин и осторожно, словно боясь спугнуть удачу, опустил трубку на рычаги. Вскочив, он постоял, снова сел и с размаху влепил кулак в раскрытую левую ладонь. Есть, черт возьми! Наконец-то! Но тут же им овладела неуверенность: слишком уж легко все получилось, — а что, если Лернеру писали про какого-нибудь совершенно другого Дитмара, однофамильца?
Он снова набрал номер и, услышав знакомый голос, сказал:
— Простите, сеньорита, это опять я. В котором часу должен вернуться дон Густаво, вы сказали?
— Обещал приехать к трем, — ответила телефонистка, — но вы лучше зайдите пораньше, в половине третьего…
Полунин переписал в книжку адрес «Консэлек лимитада», а остальной список сжег над пепельницей. Потом задумался, глядя в окно на плоские крыши-асотеи с развешанным на веревках бельем, косую штриховку телевизионных антенн и туманно синеющие вдали мягкие очертания окрестных гор. Действительно, что ли, есть на свете какая-то высшая справедливость, или просто сработал его величество случай? Встретиться здесь, на другом краю земли, через столько лет…
А все произошло потому, что в тот день — два года назад — шел проливной дождь, а портативная «Электра», которую надо было отнести клиенту, не лезла в портфель. Он упаковал приемник в газету, но сообразил, что газета размокнет, пока он добежит до станции метро, и в поисках более плотной бумаги полез в стенной шкаф в прихожей, куда Свенсон бросал старые журналы. Вытащив наугад один, он развернул его, прикидывая на глаз, хватит ли для упаковки, и на крупной — вполстраницы — фотографии увидел Дитмара.
Он даже не понял сразу, кто это такой. Просто что-то очень знакомое показалось ему в этом человеке, сфотографированном в очереди. Все были с чемоданами, многие в длинных пальто европейского покроя — явно иммигранты. Этот, привлекший его внимание, тоже стоял с чемоданом в руке и, повернув голову, смотрел прямо в объектив. Полунин прочитал подпись под снимком, она гласила: «Через час-другой, покончив с таможенными формальностями, эти новые аргентинцы окажутся на улицах гостеприимного, но чужого им Буэнос-Айреса. Что ждет здесь этих людей, покинувших разоренный войной Старый Свет? » И только потом, не веря еще своим глазам, он понял, кто этот, улыбающийся фоторепортеру, «новый аргентинец»…
Был уже второй час. Полунин спустился в ресторан, пообедал и вышел на улицу, доказывая себе, что попытаться увидеть Дитмара — по меньшей мере неосторожно. Кто знает, хорошая ли у того память на лица? Мог, конечно, и не запомнить, но если узнает, это плохо. Нет, идти к нему нельзя. Разве что взглянуть издали…
День был солнечный, но холодный, почти морозный, по аргентинским понятиям. Градуса три-четыре выше нуля, пожалуй, не больше. Жители Буэнос-Айреса при такой температуре мерзнут до костей, в сухом климате Кордовы зима переносится легче — если нет ветра. Сегодня ветра не было, и Полунин даже без шляпы не чувствовал холода. Впрочем, возможно, ему было жарко от возбуждения.
Прохожий объяснил, как пройти на улицу Доррего, это оказалось совсем близко. Контора Дитмара помещалась в новом пятиэтажном здании, между кафе и магазином готового платья; среди дюжины металлических, мраморных и стеклянных дощечек с названиями разместившихся здесь фирм Полунин сразу увидел нужную ему — залитый чернью крупный курсив «КОНСЭЛЕК ЛТДА» резко выделялся на зеркально надраенной латуни. Ниже, мелкими буквами, было указано: «3-й эт. ком. 85».
Войдя в кафе, Полунин сел за столик у крайнего окна. Если Дитмар подойдет с этой стороны, можно успеть заметить его среди прохожих; шансов не так много, но ведь не прогуливаться же по тротуару. А если тот будет идти оттуда, мимо магазина? Да, место для наблюдения не самое лучшее. Проще было бы приехать на такси к концу рабочего дня и подождать на той стороне улицы — тогда все выходящие из дверей будут ему видны. Впрочем, узнает ли он Дитмара на таком расстоянии…
52
Asado — вид шашлыка (исп.).
53
Gare de triage — сортировочная станция (фр.).
54
Camion — грузовик (фр.).