Страница 20 из 82
Огородник его перебил. Все, даже не глядит Огородник на Вольфа:
– Слушай мою команду! За мной отбивать караульное помещение бего-ом… марш!
– Стойте! Да стойте же вы! Это неподчинение офицеру!
Но больше народу Огородника послушалось. Я послушался, и Боунз послушался, и Полина, и Мойша Кауфман, и Гвоздь, и еще от Вольфа олдермен Петер отцепился, с нами побежал, и еще Яна заводская, и еще Джон Филд, и молодой парень, которого я не видел ни разу.
Вот, добежали, чуть только с ног не падаем.
У хибары полкрыши нет, а что осталось – дымится, и огоньки под дымом ходят. И в стене дыра большая, даже не дыра – дырища. А у дырищи копошатся людаки. Много же их, очень много, целая толпа людачья!
Огородник кричит:
– Огонь!
И мы все прямо по куче людаков палим! И я палю – с одного ствола, потом с другого! Я пока перезаряжаю-перезаряжаю, никак в ствол заряд не лезет, почему так? Я его толкаю пальцами, а он не лезет… Неровные они. И все вокруг стреляют, палят, а людаки к нам бегут. Ай! Как ужасно! Они не как люди, они, как кузнечики, прыгают… Точно людаки, как боголомы, на нас… Упал один! А у меня заряд все никак не лезет…
И тут – р-раз! Я заряд выронил. А один людак прямо на меня прыгнул, я с краешку стоял… Вот он совсем рядом. Я ружьем его – бам! – по руке… ну, по лапе, опять – бам! Прикладом. И он меня чем-то тоже отшвырнул… Все, сейчас убьет! Я лежу, он надо мной…
Вдруг голова его, людачья, брызгом во все стороны разлетается, а он на меня падает. Прямо на меня. О-ох!
Я отскочил. И даже дробовик не потерял. Другой заряд засовываю. Кто ж меня спас? Вроде Гвоздь. Спасибо ему огромное! Отстрелил голову гаду…
– Вперед!
Все, я зарядил один ствол. Смотрю, куда стрелять, куда вперед идти… А людаки-то разбегаются! К седловине бегут, на Равнину хотят, обратно! А многие уже совсем не бегут никуда, они лежат, мы их поубивали.
Огородник к хибаре людей ведет, и я за ними пошел. Все тут наши? Нет, не все. Мойшу Кауфмана я не вижу.
– А Мойша где? – я у Боунза спросил.
– Убит.
Огородник у дыры остановился, которая в стене, и кричит:
– Если жив кто-то из наших, отзовитесь! Не стреляйте по нам! А оттуда – только мычание и кряхтение.
– Это Огородник и еще наши…
Опять мычание и кряхтение. Потом оттуда доносится хрипло так:
– Быстрей! И я говорю:
– Вроде Таракан…
Огородник внутрь сунулся, а потом и Гвоздь за ним, и Полина. А потом – я.
Внутри все в крови, сплошная кровь. Рябой Джон лежит, совсем мертвый, у него лицо прострелено. И Сэм с Холма лежит, он живой, это он мычал. За руку схватился за свою, из руки кровь хлещет. Протез лежит, а у него та нога, где у него как раз протез-то и был, оторвана, а вторую ногу ему людак грызет. И Протез лежит белый-белый, не шевелится. Еще два людака лежат мертвые или почти совсем мертвые – не шевелятся тоже. Чужой человек рядом с ними лежит. А Таракан и здоровый людачина в углу возятся. Таракан ножик ему в плечо вгоняет и кряхтит от натуги, а людак одной лапой ножик из плеча тащит, а другой лапой Таракана душит.
Я эту всю гадость одну секунду видел. Но на всю жизнь запомнил.
Гвоздь с Полиной – раз! раз! – застрелили обоих людаков: и на Таракане, и на Протезе. Таракан на нас глядит, глаза у него дикие, ужасные, я даже отвернулся. А потом он принялся хохотать. Очень громко. Хохочет-хохочет, никак не остановится. Полуголый, вся одежда на нем разорвана, кровь из царапин цедится, лицо перепачкано чем-то, а он все хохочет. Огородник ему:
– Встать!
Таракан вроде успокоился. Встает.
– Где Капитан?
– Прорыв… где Труба… затыкает… А тебе… Огородник… век не забуду… Считай… должен.
– Потом сочтемся. Почему Вольф…
Таракан Огороднику договорить не дал, Таракан сказал, чем Вольфа его, Вольфова, мать родила. Я Вольфову мать знал, это была хорошая женщина, совсем не грубая. Она так неприлично сделать не могла.
– Ладно… – Огородник ему отвечает, – что дозоры на Первой и Второй точках?
И Таракан ему быстро все говорит, будто бы начальнику. Уже совсем в себя пришел Таракан.
Оказывается, на нашей, на Первой точке дозорной смене пришел конец. Там был Ахмед, и его сожгли из какой-то гадости. И еще там был Рябой Джон, он дополз до хибары, но в хибаре концы отдал. А на Второй что делается, никто не знает. Может, все живы. Хитрые, говорит Таракан, разбойники, не пошли по самому удобному месту, в обход пошли…
– Боунз, Филд и Дистроф! Останетесь здесь. Охранять караулку, дожидаться подкрепления. Старший – Боунз… Все, кто сюда еще доберется – твои.
Я, только когда Огородник молодого парня Дистрофом назвал, вспомнил, кто это. Да.
– …Таракан, возьми с собой Капрала, Петера, Яну и Полину. Дуй Капитану на помощь. А ты, Гвоздь, со мной. У нас особенная работенка будет.
Таракан добавлять ничего не стал. Ствол свой поднял и говорит:
– Слыхали? Двигаем отсюда. Живей мослами трепыхать! И мы Капитана спасать побежали.
Ну, не побежали, потрюхали… Сил уже бегать никаких нет.
У самой Третьей точки – дистрикт Труба. Маленький. Домов там старых, целых, для житья пригодных много. Но селиться никто не хочет: уж больно близко к Равнине. Оказалось, правильно не хотят.
Там улица одна была, почти сплошь целая. Крэнстон-стрит называется. На ней целых четыре дома жилых. Она дальше к Поселку тянется, до Станции, а потом до Центра. Только от Станции она называется по-другому. И там как раз самая пальба. Мы до Крэнстон-стрит добежали, до ее угла со Сноу-роуд. Таракан за угол заглядывает, ругается. Я тоже выглянул…
– Ой-ой!
– Что там, Капрал? – у меня Яна спрашивает.
– Там их сто! Ну, может, пятьдесят. Но очень-очень много…
– Кого?
За меня Таракан ответил:
– Быкунов. Две твари трупами играются, две из огнеметов дом Тощей Сары поливают, остальные в других домах разбойничают… Мама, если ты у них есть, роди каждого урода обратно!
Посмотрел еще.
– Из Сариного дома кто-то из наших отстреливается. Напротив, где-то на крыше, что ли, засели люди. Мразь, стрелки с Равнины за нашим барахлишком пришли… Это точно люди. Садят из старого крупнокалиберного пулемета «Веллер-2100»… Каждый заряд при ударе срабатывает как осколочная граната… плюс разрыв дает очень высокую температуру, кто рядом стоит, те просто поджариваются. Для быкуна – слишком сложная техника…
– Что делать-то будем, Таракан?
– Надо отвлечь на себя внимание. Чтоб наши ушли оттуда… кто бы там ни засел. Может, тогда выживут: терранцы с минуты на минуту будут здесь… Так. Выскакиваем и палим в упор, а потом обратно, за угол… во-он там спрячемся, там подвал со вторым выходом… На счет три… Ну, раз… два… три!
И мы выскакнули! Я только раз – бах! – потому что второй ствол не успел зарядить. Мы ж бегали. У Полины чего-то заклинило, она даже не выстрелила, сразу принялась заряд выковыривать…
Там не попасть никак нельзя. С огнеметом ходит очень большой быкун… этот… как Капитан говорил… быкун-конструктор. Три метра росту, наверное. Яна три раза бабахнула: у нее три ствола проволокой к деревяшке прикручены. Но вот она обратно из-за угла нейдет… Я уж опять один ствол зарядил, а она нейдет. И Таракан нейдет, он там ругается, и у него излучатель делает такой звук: шррх-шррх-шррх… И Петер нейдет.
И я тогда из-за угла выглянул.
И онемел.
О-ох…
Стреляли мы, стреляли, а только маленькому быкуну огнемет попортили, он сюда бежит как раз… И все. А большому быкуну, который конструктор, хоть бы хны. Зато он к нам повернулся, да. У него струя огненная прямо в Яну хлещет, а Яна бьется-бьется на земле, как сухой листик в костре… Пулемет лупит теперь по Петеру, а Петер рядом с Яной дрыгается, земля вокруг Петера – дыбом. А он даже не кричит. И только Таракан долбит и долбит по большому быкуну, а тот все не падает…
Тогда струя огня переходит на него. Быстро так. Таракан роняет излучатель свой и горит. Но тоже не падает и ругается очень громко. Горит и ругается. А потом упал лицом вниз…