Страница 213 из 215
Я словно в столбняк впал. Конечно, мой друг ободрил меня, у меня появилась надежда, что с помощью этой случайной покупки я заплачу хозяйке за следующие три месяца, ну, если уж очень повезет — может быть, даже рассчитаюсь за год, но кто мог подумать о столь баснословной сумме? Неужели это правда? Может быть, друг просто сыграл со мной недобрую шутку? Наверняка. Прошу прощения за банальную фразу, но в жизни так не бывает.
Голова у меня продолжала кружиться, и все же я позвонил другу. Голос его звучал как обычно, он от души поздравил меня с удачей, и я наконец-то поверил, что мое несметное богатство — явь. Стало быть, это все не шутка, не сон. На моем банковском счету не значился ни один пенс, да вдобавок был долг в размере 20 фунтов, у меня нет никаких ценных бумаг, кроме акций на сумму в сто пятьдесят фунтов, и вдруг — какое чудо! — по счастливой случайности я сделался обладателем листка бумаги, который можно обменять на тысячу восемьсот золотых соверенов! Нет, это еще надо понять, осмыслить, взять в толк. Я сел. Как ни взволнован я был, как ни метались мысли, одно было несомненно. Я не могу воспользоваться в своих корыстных целях невежеством барышень и неосведомленностью их древнего слуги. Я не имею права принять этот сказочный дар Судьбы только потому, что мне продали сокровище за полкроны.
Нужно непременно вернуть хотя бы половину суммы моим ничего не подозревающим благодетелям. Иначе я буду мучиться, что ограбил их, проник тайком ночью в лавку как вор и украл лягушку. Я вспомнил милые, доверчивые лица сестер. Поражу их удивительной новостью, то-то будет радости! Я чуть не кинулся прямо к ним, но у меня в тот день, как назло, слушалось дело в суде, пришлось тащиться в Темпл.[386] Подтвердив своей подписью правильность чека салона братьев Спэнк, я адресовал его своему банкиру, потом открыл свою чековую книжку и выписал 200 фунтов стерлингов на «Антикварную Лавку На Углу». Чек я положил в карман, решив заглянуть в нее вечером, когда буду возвращаться домой.
Освободился я в Доме правосудия поздно, и когда приблизился к лавке, то не очень удивился, хотя и огорчился, увидев, что она опять закрыта — на двери висела табличка. Может быть, старик слуга еще здесь, но что мне от него толку? Мне нужна его хозяйка. И, решив отложить визит на завтра, я мысленно заспешил домой, как будто меня там ждали, но дверь вдруг отворилась, и на пороге, вглядываясь в темноту, показался старик слуга.
— Вам что-то угодно, сэр?
Голос прозвучал еще более эфемерно, чем в прошлый раз. Я неожиданно понял, что все это время страшился встречи с ним, но какая-то неодолимая сила тянула меня зайти. Внутри было так же мрачно и холодно, как в прошлый раз. Меня начала колотить дрожь. Горело несколько свечей, явно только что зажженных, в их тусклом свете я увидел, что старик не отрывает от меня вопрошающих глаз. Боже мой, какое у него лицо! Глухая, непроницаемая тайна. В жизни не встречал существа столь странного, столь фантасмагорического. Неудивительно, что он мне всю ночь снился. И зачем только он открыл мне дверь?
— Желаете посмотреть что-нибудь, сэр? — прошелестел его голос.
— Нет, благодарю. Я пришел по поводу той фигурки, которую вы мне в прошлый раз продали. Представляете, оказывается, это необыкновенно дорогая вещь. Передайте, пожалуйста, вашей хозяйке, что завтра я приду и заплачу за нее достойную цену.
На лице старика расцвела чудесная улыбка. Я говорю «улыбка», потому что мне трудно найти слово, каким можно было бы описать красоту, непостижимым образом преобразившую это древнее лицо. Какое благородное торжество озарило его, какая глубокая радость! Казалось, выглянуло солнце и прямо на глазах растопило снег. Никогда в жизни мне не доводилось видеть, как сквозь окаменевший лик скорби пробивается сияние надежды. Мне начало открываться, что такое истинная красота. Не могу описать, какое впечатление произвело на меня это преобразившееся лицо. Это был миг высшей полноты чувств. Время остановилось, я постиг многое из того, что было неведомо мне раньше. Но вдруг тишину лавки нарушили сипящие звуки — это готовились бить старинные часы. Я повернул голову и увидел одно из чудес, сотворенных мастерами Средних веков, — нюрнбергские напольные часы. Из дверки под затейливо расписанным циферблатом выплыли причудливые фигурки, один из кавалеров стал звонить в колокол, другие грациозно кланялись в менуэте. Я был поглощен прелестным зрелищем. Но вот последние звуки замерли в тишине, и лишь тогда я повернулся к старику.
Старик исчез. Я был в лавке один. Странно, почему он бросил меня? Я стал искать его, оглядывая большое помещение лавки. И опять удивился: я-то думал, что камин давно потух, а он возьми да разгорись ярким пламенем, в лавке сразу стало весело и уютно. Но ни огонь камина, ни свет свечей не помогли мне найти старика. Как сквозь землю провалился.
— Послушайте! Где вы? — неуверенно позвал я.
Никто не отозвался. Ни звука, лишь громко тикают часы да деловито потрескивают поленья в камине. Я обошел лавку. Заглянул даже в кровать под балдахином, которая снилась мне в ту ночь во сне. За помещением лавки находилась еще одна комната, поменьше, и я, схватив свечу, решил исследовать ее. В дальнем углу обнаружилась лестница, которая, судя по всему, вела на галерею, окружающую комнату. Наверное, старик наверху, в какой-нибудь каморке. Пойду-ка я за ним. Я кое-как добрел до лестницы и стал подниматься, но ступеньки громко скрипели под ногами, казалось, они вот-вот проломятся; свеча погасла, лицо облепила паутина. Все это не слишком вдохновляло. Я остановился.
В конце концов, чего я так стараюсь? Если старику сторожу угодно прятаться — бог с ним. Я сказал ему все, что надо. Пойду теперь домой. Но когда я вернулся в главное помещение лавки, там было удивительно уютно и тепло. Почему оно раньше казалось мне мрачным и зловещим? До чего же не хочется уходить отсюда! Меня так и тянуло вернуться. Увидеть бы еще раз эту удивительную улыбку! Милый, славный чудак! А я-то его боялся, вот глупость!
В субботу я прямо с утра отправился в антикварную лавку, радостно предвкушая, как сердечно встретят меня благодарные сестры. Звякнул колокольчик на двери, возвестив о моем появлении. Сестры, деловито обметающие пыль со своих сокровищ, удивленно повернули головы — что это за ранний посетитель у них. Узнав меня, они, к моему недоумению, поклонились любезно, но сдержанно, как будто я был всего лишь случайный знакомый.
Мы все стали участниками чуда, и вдруг такой прием. Нет, конечно, они еще не знают об удивительном событии, и когда я сказал: «Я принес вам чек!», то сразу понял, что так оно и есть. Барышни широко открытыми глазами глядели на меня.
— Чек? — повторила старшая сестра. — Какой чек?
— За нефритовую лягушку, которую купил несколько дней назад.
— Лягушку? Разве вы покупали лягушку? Я помню только посеребренное блюдо.
Оказывается, они ровным счетом ничего не знают, — не знают, что я был в их лавке еще два раза! Я подробно рассказал им эту удивительную историю. Сестры были потрясены, особенно старшая.
— Не понимаю, ничего не понимаю! — твердила она. — Холмс не имеет права никого впускать сюда в наше отсутствие и уж тем более что-то продавать. Он выполняет обязанности сторожа в те вечера, когда мы уходим домой рано, и остается совсем недолго, пока полицейский патруль не начнет ночной обход. Не могу поверить, что он впустил вас в лавку, что-то продал, а нам ничего не сказал. Это совершенно исключено! Который был час?
— Помнится, около семи, — ответил я.
— Обычно он уходит около половины седьмого, — заметила старшая сестра. — Но, наверное, полицейские в тот вечер задержались.
— А вчера я заходил еще позже.
— Как, вы и вчера у нас были?
Я рассказал ей о моем вчерашнем визите, о вести, которую просил сторожа передать им.
— Невероятно! — воскликнула она. — У меня голова идет кругом; но пусть он все сам нам объяснит, он будет здесь с минуты на минуту. Он приходит по утрам мести полы.
386
Темпл — название двух из четырех лондонских «Судебных иннов» (корпораций барристеров); построены на месте, где в XII–XIV вв. жили рыцари-тамплиеры