Страница 55 из 69
Весь проект, от концепции альбома до отточенной Дэвидовской хореографии и духзахватывающих тур-декораций Джулза Фишера, стал настоящим триумфом. Основная идея, с ее узором из сай-фай-шок-тоталитарно-мутантских тем, был блестящим синтезом Кафки, Дали, Жене, Берроуза, Хаксли и прочих андеграунд-мыслителей, связавшихся воедино у Дэвида в голове; он сделал блестящую работу, переведя их идеи на язык хорошо раскупаемого, духовно объединяющего рок-н-ролльного театра. Песни были крепки, умны и эффективны: высокоэнергетический рок во всей своей ритмично-мелодичной красе. Группа – восемь инструменталистов и двое танцоров/подпевщиков – была замечательная. Костюмы и хореография – потрясающие. Декорации, освещение и спец-эффекты – просто не от мира сего. Никто до этого в роке никогда и не думал отправиться на гастроли с чем-то даже отдаленно напоминающим такую монументальность: все равно что каждый вечер монтировать и демонтировать бродвейское шоу. Дэвид не просто выступал с концертом: он был звездой многопланового драматического спектакля, первой рок-оперы, спродюсированной и исполненной как таковая. Когда он поднимался на сцену в Бостоне или Кливленде или где-то еще, он не просто представлял свои песни; он пел истории в фантастическом городе во вневременном времени.
Для рок-фэнов это была совершенно новая неосвоенная территория – не совсем неожиданное направление, принимая во внимание давно усиливавшуюся Дэвидовскую театральность, но все же революционное. До “Diamond Dogs”-турне фэны вынуждены были довольствоваться своими собственными визуальными фантазиями, какие только способен был вызвать самый обычный концертный зал. До Дэвида существовали лишь свето-шоу Пинк Флойд и психоделической братии из Сан-Франциско. А вот после Дэвида возникла целая куча разного рода придумок вплоть до сегодняшней поп-театральности типа Майкла Джексона, но не думаю, что когда-либо было что-либо, способное сравниться с “Diamond Dogs”. Множество спектаклей были размашистей, а их обеспечение дороже, но ни один из них не был умнее. Ни в одном из них не было столько смысла, ни один из них не доносил так эффективно этот смысл до зрителя.
Так что шоу было настоящим нокаутом и бестселлером; на каждом проданном месте сидел завзятый Боуифэн. С другой стороны, выступления Дэвида были неровны. Временами, когда кокаин работал на него, он был просто блистателен – почти так же хорош, каким он был без кокаина. В другой раз, если он недостаточно был под кайфом, или же был под кайфом слишком долго или же этот кайф уже успел перейти в паранойю, он пропускал слова, забывал движения и вообще халтурил. Но что потрясало, так это то, что его голос остался таким же сильным: не представляю себе, как это могло произойти, учитывая объем химикалий, количество сигарет и отсутствие сна. Его артисты тоже держались молодцом (эти люди просто велики), так что шоу срабатывали, не смотря ни на какие подвохи с его стороны. Он проделал такую блестящую работу, создавая и налаживая весь спектакль, что его личное выступление оказывалось просто вне оценки.
Он умел собраться с силами, когда это действительно было важно. Два его выступления в “Мэдисон Сквер Гардене” – воистину большое дело в мировом медиа-центре и его теперешнем родном городе – были настолько хороши, насколько только возможно было. Он был оживленным, энергичным и воодушевленным оба вечера, особенно во второй, когда в списке гостей Ар-Си-Эй и “Мэйн Мэн” были все важные нью-йоркские птицы – звезды, критики, кто угодно.
После второго концерта состоялась большая вечеринка в отеле “Плаза”. В те времена никто достойный внимания даже не помышлял выступать в Нью-Йорке, не устроив разорительной разгульной вечеринки как минимум в “Плазе” – глиттер был благосклонен к замечательным манхэттенским отелям. Я запомнила это событие из-за царившего там праздничного настроения и собравшихся милых людей – Хельмута Бергера, Рудольфа Нуреева и Хирама Келлера, – а вот о том, что считается теперь гвоздем этого вечера у меня очень смутные воспоминания: о том, как Дэвид исчез в шкафу-кладовке вместе с Миком Джэггером и Бетт Мидлер, и оставался там что-то между 30 минутами и часом.
Кажется, это сочли стильным, интригующим или еще-каким-то. Я – нет. Для меня это было простым примером грубости, эгоизма и наркозависимости. Я даже не была удивлена. Дэвиду, так замечательно продержавшемуся оба представления, теперь, по-видимому, нужно было как можно скорее сорваться с цепи, и Мик был его всегдашним дружком-приятелем, а Бетт – ну, хорошими манерами она никогда не отличалась, верно?
Не могу даже определить природу эго, нуждающегося в таких странных ситуациях: собрать вокруг себя кучу интереснейших своих современников вместе с важнейшими своими деловыми партнерами и самыми знаменитыми в мире сплетниками-журналистами, а потом продемонстрировать свою развращенность самым вопиющим и оскорбительным образом.
Ну да, я думаю, они получили, что хотели, эти трое. Когда они наконец выбрались оттуда, они выглядели обдолбанными в дым, так что даже не могли слова сказать, не навлекая на себя подозрений. Впрочем, это-то им и нравилось, я думаю.
Было замечательно уехать из Нью-Йорка. Это всегда хорошо, но в те даймонд-дожьи дни казалось особым облегчением.
Бегущая впереди открытая дорога, например, была освежающей переменой: лимузин урчит с постоянной скоростью в 75 [миль], мощная фигура старого доброго бруклинца-бодигарда Тони Масиа за рулем, Детройт остался позади, за нами раскручивается междуштатная магистраль, где-то впереди – Сент-Пол, Миннеаполис, раскинувшийся лунный небосвод, мощный телескоп нацелен в летнее ночное небо со своей трехногой подставки, инопланетяне где-то там наверху понимают, возможно, что мы не собираемся причинить им зла, что НАМ можно доверять...
А ведь им пришлось несладко. Одну из их тарелок перехватили где-то к северу от Детройта штатовские ве-ве-эс, а потом... никто не узнал, что случилось потом. Мы не знали, приземлилась ли тарелка сама, или ее сбили, или она просто упала на Землю. Мы не знали, были ли ее пассажиры – ее команда? – живы или мертвы или что-то среднее, хотя мы знали, что их было четверо.
Мы узнали все это из полуденных теленовостей, пока сидели в нашем детройтском гостиничном номере: НЛО упал на Землю неподалеку от Детройта с четырьмя пришельцами на борту, дальнейшие подробности – в шесть вечера.
Само собой, мы снова включили телевизор в шесть вечера, как и все в штате, и узнали еще кое-что, но не слишком много. Ведущие новостей подтвердили посадку НЛО, но избегали называть точное место, а не слишком обширную информацию, которой располагали, подавали с величайшей осторожностью, словно изо всех сил старались затушевать сенсационный и, возможно, вызывающий панику характер их сообщения – с подчеркнуто спокойными лицами. Это были постоянные ведущие новостей этого телеканала, популярные и уважаемые: они не стали бы делать это сообщение шутки ради, потому что могли все потерять и ничего не выиграть.
Однако именно так сказали нам, когда мы смотрели вечерний 11-часовой выпуск: команда дневных новостей устроила безответственную и ничем не оправдываемую мистификацию и была уволена с работы. Никаких НЛО не приземлялось, никаких элиенов, живых или мертвых, не находили, ве-ве-эс определенно не замечали и не задерживали никаких космических кораблей над Мичиганом: вот и все, официально и окончательно.
Трудно было понять, как нужно относиться к этому инциденту. С одной стороны, это могла быть просто раздутая космически-хиппически-кокаиновая мечта: следствие слишком больших странностей слишком долго вмешивавшихся в установленное восприятие реальности. С другой стороны, у нас была видеозапись.
Да, еще в 1974-м. Случилось так, что режиссер-документалист Элан Йентоб путешествовал вместе с нами, снимая фильм, позднее названный “Cracked Actor”, и его видеомагнитофон был подключен к телеку в номере нашего отеля, когда дневные новости впервые привлекли наше внимание. Так что позднее мы записали целиком и 6-часовой, и 11-часовой выпуски новостей. По крайней мере, нельзя отрицать, что сами передачи точно были.