Страница 54 из 69
Барбара пойдет этим вечером с нами, сказала Дана, так что ей тоже нужен наряд. Указывая очевидное, я сказала, что ей следует одеть что-нибудь с как можно более глубоким вырезом, чтобы продемонстрировать ее чудесную грудь: “Для маленькой девочки, знаешь, у тебя просто огромные сиськи”.
“Знаю, знаю, – засмеялась она. – Невероятно, да? Они меня просто сводят с ума.”
Я не стала говорить, что они делают со мной. Я только бросила на нее еще один долгий взгляд и, кивнув на Дановские арбузы, сказала: “Кажется, с вами я выгляжу странноватым аутсайдером, верно?”
Дана тут же подхватила эту шутку: “Совершенно верно, дорогая, думаю, ты здесь единственный мужчина.”
Она была не так уж неправа, и мы все расхохотались, но следующее, что я помню, это что Барбара обняла меня за шею и запустила свой язык глубоко мне в рот. Что за чудесный момент.
Как и следующие пять-шесть дней, которые мы с Барбарой провели вместе, спрятавшись у Даны. Особенно жарко стало, когда на третий день она сообщила мне, что не спала до этого с женщинами. Меня до сих пор дразнят и сама Барбара, и ее друзья, но мне плевать. Подсадить маленькую сестренку Лесли Шпитца на радости любви между женщинами – одно из моих самых замечательных достижений. До сих пор бросает в жар, как вспомню.
На чем я остановилась? Ах да, мои друзья. Мой список Челси-игроков.
Среди них – замечательные писатели, певцы и актеры: Лайонел Барт, Пол Джабара, Мэриэнн Фэйтфул, Брайан Ферри, Саймон Филлипс, Саймон Тернер, Крис Джэггер и еще больше двух дюжин. Затем – Уорхоловцы, работавшие теперь в “Мэйн Мэн” и присоединявшиеся к играм каждый раз, как бывали в городе: Лии Блэк Чайлдерз, Черри Ванилла, Уэйн Каунти, Тони Занетта и остальная компания. Потом – сонм других актеров, музыкантов, художников, моделей, посредников: сотни людей, от совсем неизвестных и безобидных до скандально знаменитых и безумных. И наш кружок был в то время центром модного Лондона. Временами в него попадали и аристократы, но я не уделяла им особого внимания, если честно: меня не слишком впечатляло, если какая-то птица, втягивающая на кухне грамм порошка в свой носяру или отсасывающая какому-нибудь рок-богу оказывалась вдруг маркизой такой-то или сякой-то. Они совершенно никчемны, эти люди, и при ближайшем знакомстве оказываются еще никчемнее.
Голливудская аристократия казалась мне на Оукли-стрит не более впечатляющей. Как-то раз одновременно и Эллиотт Гулд, и Райан О’Нил оказались в городе, и нам пришлось любоваться на них несколько чаще, чем нам того хотелось. Эллиотт Гулд был не так уж плох – просто несколько скучноват, когда не играл, но вот Райан О’Нил мне совсем не понравился. Во-первых, он вечно напивался в стельку: как-то отрубился на Оукли-стрит, и нам пришлось оставить его ночевать, выбрав для этого кровать Лии. (С тех пор Лии всегда рассказывает эту чудненькую “Райанн-О’Нил-в моей-постели”- историю.) Во-вторых, он потратил львиную долю своего времени в Лондоне на то, чтобы уложить к себе в постель Бьянку Джэггер, что было безнадежным делом. Бьянка всегда так чудовищно опаздывала. Часа три-четыре для нее ничего не значили. Так что, учитывая плотность расписания сьемок О’Нила, я бы удивилась, если бы он преуспел в своих стараниях. Вероятно, ему приходилось непрерывно ждать за долгими одинокими и унылыми ланчами.
Но я отвлекаюсь. Вернемся к исполнителям ведущих партий на Оукли-стрит, в частности, к замечательному человеку, Бенни Карузерсу, которого, к сожалению, с нами уже нет, потому что он умер от рака кишечника несколько лет назад.
Бенни был прекрасен во всех смыслах. Высокий, стройный, темноволосый и очень красивый, он был внуком мексиканского президента. Он вырос в Калифорнии и был замечательным актером и писателем. Он был также одним из главных катализаторов поп-культуры нашего времени. Думаю, его домом был один лондонский салон 70-х, о котором спроведливо ходила дурная слава по Кенсингтону, Ноттинг-Хиллу и прилегающим районам. Там он свел вместе множество разных миров: кино, рок, видео (в те времена не слишком соприкасавшиеся области) начали проникать друг в друга благодаря его прсредничеству, его идеям и его друзьям: Джону Кэссавитсу, Стенли Кубрику, Эрику Клэптону, Киту Ричардсу и так далее и так далее. Бенни был слишком занят своей ролью свечи зажигания для карьер и проектов других людей, чтобы иметь возможность записать свою собственную работу (хотя его игра в “Тенях” Кэссавитса просто бессмертна). Но никто как следует не отметил его роли. Вот почему я пишу о ней здесь: он был слишком важен, чтобы остаться за рамками истории нашего культурного времени.
Мы с Бенни сочиняли и работали вместе позже, во время театрального турне “Кризис-кабаре” в 1976 году, но в 1974-м наши отношения были развлекательными. Мы с ним (и с Даной) были так же заняты ознакомлением одних блестящих людей с работами других блестящих людей, как и более непосредственным взаимным ознакомлением. Секс был развлечением, а искусство было работой. У нас с Бенни секса не было. Он был красавец, но меня не притягивали люди, которые уже были моими друзьями и которых я, соответственно, считала равными себе. Что мне нравилось – так это завоевание и обмен ролями, так что моей установкой было не обычное “О да, добрый сэр, я пойду с вами”, а, наоборот, “Эй, пойдем со мной, мальчик (или девочка), мне нравится, как ты выглядишь”.
И, как я уже говорила, на Оукли-стрит произошло множество завоеваний: постоянный приток свежей крови, появлявшейся либо по собственному произволу, либо обеспечивавшейся энергичными усилиями.
Как-то раз, помню, мы с Биффо, во время пробежки от Челси-бридж через Баттерси-парк наткнулись на юную особу лет 16 – 17-ти с длинными прямыми каштановыми волосами, все еще в школьной форме: в гольфиках, шортах и т.д., храни ее Бог, и мы просто не могли устоять.
“Извини, дорогая, – сказал Биффо, как всегда вежливый, – ты случайно не носишь чулок под шортами?”
И, когда она обалдело посмотрела на него, он добавил: “Потому что, если нет, то следовало бы”, и она улыбнулась. Хороший знак, подумала я, уже ощущая зуд.
“Ну, сказала она, вообще-то не ношу.”
Биффо бросил на нее самый завлекающий взгляд: “Ну, тогда, может, ты пойдешь с нами, и мы подыщем тебе парочку. Уверен, мы без труда найдем твой размер.”
Вернувшись на Оукли-стрит, мы познакомились с ней поближе и сообщили, кто мы такие, а потом исполнили свое обещание. Поднесли ей холодный напиток и горячую самокрутку и показали ей нашу чулочную коллекцию, и она примерила парочку. Потом Биффо сам сделал примерку – “показал самую суть”, как мы все это называли, все еще под впечатлением от его величественного инструмента, – а потом, не в силах больше сдерживаться, мы насиловали ее пока ей не настало время идти обратно в школу. Она ушла, спросив, когда ей можно будет придти и поиграть еще. Они все возвращались. В те времена авантюризм распространился по всей стране.
Так и шло: не только секс, но все эти чувственные, спонтанные, творческие чары, заворожившие меня и моих друзей в то время и в том месте.
А это действительно было другое время: изысканные и прекрасные одеяния, утонченные блюда, блистательная музыка, озарения моих поэтических вечеров, которые действительно остались самыми лучшими моими воспоминаниями. Не каждый получает возможность насладиться в собственном доме выступлением своих любимых артистов – лучших в мире, – впервые представляющих свои новые работы современникам – возможно, лучшей в мире аудитории.
На Оукли-стрит было замечательно, но Челси не был всем земным шаром. Конкретно, он не был Нью-Йорком, он не был королевством Дэвида, а я все еще была подданной этого королевства, так что время от времени мне приходилось покидать Лондон и отправляться туда, где был Дэвид (на самолете: я не разделяла его паники, что страшный дядя заберет меня, если я поднимусь в небо).
Где бы Дэвид ни оказывался, везде становилось кокаиново-холодно и часто очень странно, но все же быть с ним имело свои плюсы. В смысле личной жизни он забился в угнетающе маленькую норку существования в неустроенном отвратительном темнокаменном доме на Западной Семнадцатой улице вместе с бандой верных подхалимов, и это было ужасно грустно; его жизнь превратилась в сплошное одинокое обдалбывание и одержимость работой, и больше ничего. Но, конечно, вся эта энергия, которую он выплескивал в работу, сотворила чудеса для его профессиональной жизни. Его новая музыка была великолепна. “Diamond Dogs” – и альбом, и турне – были его самой честолюбивой затеей, и они имели огромный успех.