Бельский: Опричник

— Царь Иван Васильевич без всякого сомнения поддержал князя Михаила Воротынского и, как я считаю, поставит его главой порубежной стражи. Теперь прикинь: ближний слуга, главный порубежный воевода, не слишком? Считаю, осадить его не станет лишним.

— Хорошо бы, не мешая затеянному им.

— Конечно. Великое дело — наладить надежную охрану украинных земель от набегов. Я о другом. Нужно, чтобы Грозный не с полным доверием относился к ближнему слуге, не стал бы держать его у правой руки.

— Ты прав, передернуть трензеля не помешает. Над этим серьезно стоит подумать.

— Что верно, то верно. Такие дела наскоком не одолеть, но первый шаг я продумал. Ты с князем Михаилом в добрых отношениях. Теперь сойдись еще ближе, добиваясь уважения к себе советами и поддержкой, но не боярином к нему ладься, а только в добрые советники, как равный равному. А цель иметь такую: не упустить из виду, когда князь начнет плотить вокруг себя помощников. Вот тогда на одного из них положи свой глаз. И тогда мы поступим так: я посоветую заверстать избранных Воротынским в боярство, а намеченного тобой мы извлечем из списка в последний момент. Он посчитает, что князь его обошел, а мы тут со своим словом — будешь нам служить, будет тебе боярство с хорошим прикладом. И не только слово об этом скажем, но и покажем подписанную царем жалованную грамоту.

— Ловко. Царь бы не воспротивился.

— Не воспротивится. Напомню ему, что еще царица Елена, матушка его, оковывала Воротынского. Да и сам он держал его в ссылке. О письме польского короля, приглашавшего князя к измене, напомню. Прямо скажу ему: главу порубежной стражи нельзя оставлять без глаза. Подпишет жалованную грамоту. Обязательно подпишет. Ну, а после этого мы не упустим ни единой возможности, чтобы оттеснить его от трона.

Не предполагали они, к каким ужасным последствиям приведет их заговор, а если бы дано было им знать, вполне возможно, хоть чуточку бы остепенились. Или… Впрочем, нужно ли гадать? Главное в том, что задуманное удалось им с первого шага.

Началось с того, что князь Михаил Воротынский с великой благодарностью принял совет Бельского нагрузить большей долей при сооружении засечной линии северные и восточные земли.

— До них сакмы никогда не добегают, они живут не трогаемые ими, вот пусть и отплатят тем, кто своей грудью встречает ворогов чуть ли не ежегодно.

— Спасибо. Я тоже так считаю. Только вот как Дума?

— Пособлю. С Малютой потолкую. С иными думными. Бельские все будут за. И не только они. Расстараюсь я ради великого дела.

Благодарен князь Воротынский за обещанную подмогу. Знает, сколь велико влияние Малюты Скуратова на царя, а если племянник попросит, откажет ли дядя замолвить словцо Ивану Васильевичу. Ну, а если государь поддержит, кто из думских осмелится встать на дыбы. Разглагольствовать станут, но лбом не упрутся.

И когда бояр к себе в помощники Михаил Воротынский определял, Бельский тоже не обошел его своим советом и обещанием помощи.

— Не троих, как мыслит Разрядный приказ, проси, но — четверых. С Божьей помощью Дума утвердит. Ты кого наметил?

— Никифора Двужила, воеводу умного и храброго. Я у него уроки воеводства брал. На Фрола Фролова глаз положил я. Он охранял меня в Кирилло-Белозерском. Там и приглянулся мне услужливостью и смекалкой. Ловок он и неутомим.

«Вот кто послужит вам!» — определил Бельский, обрадованный тем, что не нужно теперь навязывать наушника, ибо Фрол — опричник что надо.

Ничем, однако, не выдал Богдан душевного состояния, тайных мыслей, спросил лишь буднично:

— Еще кто?

— Николку Селезня. Из детей боярских. Очень он мне люб. Давно с ним бок о бок.

— А ты о сыне Двужила, Косьме Никифоровиче, не думал? Наслышан я, что не уступает отцу в смышленности и храбрости. А потом, если отец рядом, разве он не пособит?

— Разумно. Приму твой совет.

Когда роспись по устройству охраны и обороны окраин земли Русской с юга была готова, царь, выслушав Воротынского, определил назвать роспись «Боярским приговором о станичной и сторожевой службе» и назначил сбор Думы накануне дня Святого Ильи Муромца, легендарного порубежника времен Владимира Первого Великого.

— Читать же приговор дьяку Разрядного приказа Логинову.

Дума боярская прознала о полном согласии царя с предложенным князем Воротынским, поэтому согласилась со всем, и лишь вышло, как посчитал князь Воротынский, недоразумение с утверждением бояр — не попал отчего-то в списки Фрол Фролов.

«По недогляду подьячего, должно быть».

И еще одна неожиданность: Разрядный приказ без его, княжеского ведома, предложил ему в помощники князя Михаила Тюфякина и дьяка Ржевского, для свидетельства и назначения сторож со стороны Крымской, а воеводу Юрия Булгакова — с ногайской стороны.

Не возразишь: ратники славные, Поле хорошо знают. Не один год на порубежье провели. Их можно без лишних проволочек посылать к тайным казачьим ватагам для набора их в порубежники, а уж после того пусть определяют, согласно чертежу, где какой стороже стоять, где головам станичным быть, где крепости строить. А чтоб ускорить дело, послать на окраины царевы и в Поле новоиспеченных своих бояр. Они тоже не подведут.

Фрола же решил оставить при себе. Ближним слугой. А при первой же встрече с царем испросить и ему боярство, объяснив о случившемся пропуске по недогляду какого-либо переписчика из Разрядного приказа.

«Получит Фрол боярство, еще надежней станет служить».

Намеревался Михаил Воротынский попытаться еще раз убедить Грозного в необходимости усилить Окскую рать и поспешить с ее выходом на летние станы. Он предполагал, что не останутся равнодушными ни Крым, ни Турция, разведав о сооружении засечной линии. Увы, встреча с царем оказалась почти пустопорожней. На предложение Воротынского усилить Окскую рать, Грозный ответил резко:

— Главные силы мне в Ливонии нужней. Хан нынче не пойдет, раз охоту наметил. Пусть охотится. Кто ж ему запретит? Да и к царю турецкому отправил я посольство. На него тоже уповаю. Новосельцев, посол мой, — муж умный и ловкий. Он убедит Селима, что я не враг вере магометанской. У меня сколько тех, что славит Магомета: Шах-Али, Саип-Булат Касимов, Кайбула-царевич. Князья ногайские, приказные — все своего бога славят. Известие от Новосельцева я получил. Он сообщает: Селим совсем в другую сторону глядит — просит у Сигизмунда Киев, чтобы, дескать, Россию сподручней воевать. Я же разумею, он не только для этого к Киеву руки тянет, и Сигизмунд это вполне понимает. Он станет с Селимом играть как кошка с мышкой. Волынка та год да другой продлится. Так что не стоит этим летом, а тем более весной, ждать крымцев. На следующее, если что. Тесть мой, Темрюк, к тому же беспокоить Давлетку станет. А в угодность Селиму и Давлетке согласился я порушить новые крепости в Кабарде.

— Все так, но у меня иная мысль: прознает хан крымский, что берешь ты под свою руку казаков низовских, поведет тумены, для охоты собранные, на Москву.

— Иван Бельский заступит путь. Сам я тоже в Коломне буду. С сыном. И с полком своим. И в Серпухове тоже.

— Еще челом бью, государь: Фрола Фролова Разрядный приказ обошел чином боярским, по недогляду, думаю. Дай ему чин своей волей.

— Не известно мне, отчего Разрядный приказ не согласился с тобой, князь. Дознаюсь. Если недогляд, повелю исправить.

Выходит, отказ. Но почему? Если, как говорил в свое Время воевода Казенного двора, служит Фрол и Богу и дьяволу, тогда его никак бы не обошли вниманием. Но что тогда иное? Возможно, отказался стать соглядатаем от опричной своры? Оттого самовластец и недоволен. Скорее всего, именно так.

Знал бы Воротынский, что жалованная грамота на боярство Фрола Фролова уже подписана, иное бы мыслил князь-воевода и определил бы настороженно вести себя с двуличным. Не обелял бы он его, но проклинал, а себя костил бы за доверчивость.

Прошел ледоход по Москве-реке, сбежали талые воды. Пора Окской рати выдвигаться к своим летним станам. Иван Грозный тоже покинул Кремль, взяв с собой весь свой опричный полк. Малюта и Богдан как стало обычным, тоже с ним. Но перед выездом Бельский повстречался о Фролом Фроловым, дабы напомнить ему, что от него требуется.