Страница 92 из 102
Алексей Петрович показал мне письмо, написанное Елизаветой, и спросил, не поправить ли что. Я посмотрела и отвечала, что, по моему мнению, так лучше не поправлять, и пусть Ее величество увидит своими глазами… Он посмотрел испытующе и спросил, нет ли и у меня каких просьб. Я отвечала твердо, что имею просьбу лишь одну: если будут освобождены принцы и принцессы, чтобы и я тогда получила возможность возвратиться в мое отечество… Право, я хотела добавить: «Через Санкт-Петербург»; хотела спросить, не знает ли он такого-то художника… И я сама не понимаю, отчего я не сделала никакого прибавления к моей просьбе и ни о чем более не спрашивала почтенного гостя.
Вот письмо Елизаветы:
«Всемилостивейшая государыня. Мы последнийшия рабы, припадая к стопам Вашего императорского величества, приносим достодолжную рапскую благодарность за все оказанныя Вашим императорским величеством высочайшия милости, которыя мы, нижайшия рабы, по ныне чувствуем, а наипаче что поручили нас великому человеку Вашего императорскаго величества намеснику Алексею Петровичу Милгунову, за что, не вставая стоп, Вашего величества всенижайше благодарим и, утопая вслезах, мы збратиями осмеливаемся нижайшую прозбу нашу к высокоматерным стопам Вашему императорскому величеству повергнуть, а в чем оная состоит, Вашему величеству великая мать империи и нам сиротам, его высокопревосходительство Алексей Петрович всенижайше донесет, а мы пребудем во ожидании, что Вы, всещедрая мать, утрете сиротския слезы и со всеглубочайшим высокопочитанием дерзаем назваться, всемилостивейшая государыня, Вашего императорского величества нижайшия и последнейшия рабы Елисавет».
Что ж, пусть императрица прочтет это, это… Если она прочтет!
Прощаясь с Мельгуновым, Елизавета плакала и просила его со слезами:
– Не забудьте наших просьб, не забудьте…
Когда я пытаюсь заговорить с ней, она прерывает мою речь или отходит прочь, она избегает меня и стремится проводить время с братьями и глухой сестрой. Однако же сегодня, на пороге своей комнаты, она просила меня:
– Будем молчать, будем молчать! Лучше будем молчать…
Я понимаю ее.
Новый гость. Полковник Циглер.
Не знаю, как писать. Мы так долго ждали. Полковник объявил, что Ее величество императрица Екатерина послала письмо королеве датской Юлиане Марии[125], родной сестре принца Антона, и предлагает королеве приютить несчастных детей принца в королевстве Датском. Королева Юлиана Мария приняла сие послание с удивлением и радостью. Она готова принять сирот своего покойного брата. Императрица рекомендует для них тихую христианскую жизнь.
Полковнику назначено сопроводить принцев, принцесс и меня в лодке по реке Двине до самого Архангельска. В Архангельске принцы и принцессы сядут на фрегат. Всем прочим лицам при семействе Брауншвейгском отдается на волю или остаться при них, или возвратиться морем или же сухим путем. Все они будут награждены деньгами для путешествия.
Циглер объявил мне, что я свободна, и вручил письмо, писанное императрицей собственноручно по-французски:
«Госпожа Мюнхгаузен, не беспокойтесь нисколько на счет путешествия, предпринимаемого вами. Я позабочусь о вашем благополучии и вменяю себе в истинное удовольствие дать вам несомненные знаки моего благоволения.
Екатерина».
Действительно, я получила все необходимое для путешествия, в том числе одежду, посуду, одеяла и проч., а также деньги – шестнадцать тысяч рублей. Принцы и принцессы также будут снабжены всем необходимым и получают по восемь тысяч рублей каждый. В Дании для их водворения избран ютландский городок Горсенс. Город этот лежит в восьми милях от большой дороги, там есть небольшая гавань для местных судов и стоит кавалерийский гарнизон; окрестности красивы; жители, все без исключения, принадлежат к торговому и ремесленному сословию. Для принцев и принцесс уже куплены два дома. Особо для них будет устроена церковь и при ней русский православный священник. На содержание церкви и священника будет идти особая сумма денежная, подобно тому, как это делается для прочих русских церквей и священников в чужих краях.
Циглер также предупредил меня о необходимости осторожности в обращении с принцами и принцессами, поскольку они возросли в заключении, робки и потому могут быть крайне встревожены переменой своей участи и могут также предположить в будущем еще большее угнетение или даже и стремление к их погибели. Для них велено сыскать священника добропорядочной жизни. Я обещалась быть осторожной.
Все настолько поразительно! По приказанию этой женщины убит старший брат несчастных принцев и принцесс. По ее приказанию? Докажите, ежели сумеете! Кто слыхал, чтобы она кому-либо приказала что-либо? Кто видал какое бы то ни было приказание, писанное ее рукой или чьей бы то ни было рукой? Нет. Не было ничего. Никто ничего не видывал, не слыхивал. Отчего-то все, кому, по ее мнению, следует быть убитыми, убиты. Восхищения достойно! Все мы, которых она не освобождала столько лет, должны быть благодарны ей за ее милости, за ее милосердие. А что нам еще остается?! Мы благословляем ее и ее сына. Даже я испытываю невольное чувство благодарности. Я и должна испытывать подобное чувство. Разве мне не была предложена свобода еще прежде нынешнего освобождения? Что же сделать? Растоптать ее портрет? Плюнуть в лицо, изображенное на этом портрете? Что ж! Плюнуть в лицо тирана, на коем ясно выписаны все пороки, растоптать его портрет с наслаждением… Это возможно и понятно. А вы попытайтесь заставить себя плюнуть на нежную щеку милой женщины, топтать подошвами сапог или башмаков приятные черты, выражающие ум и доброту… Ненавижу ли я ее? Право, мне все равно. Кто виновен в том, что русское престолонаследование таково, каково оно есть? Кто, объясните мне, повинен в том, что русский трон – ужаснейшее место в мире? Кто виноват, расскажите мне, в том, что русская история – это именно русская история, а не история какой-либо иной страны? Вы слышите, я смеюсь, я смеюсь. Нет, я вовсе не сошла с ума. Я всего лишь смеюсь.
Принцы и принцессы отправятся из Архангельска на четырнадцатипушечном фрегате «Полярная звезда». Но из Холмогор мы все поплывем на речном судне до Новодвинской крепости.
Покамест мы все здесь ведем светскую жизнь. Прибыл Мельгунов. Мы обедаем с женой Полозова, играем в карты с Циглером. Явилась госпожа Лилиенфельд[126], которая будет сопровождать Брауншвейгское семейство до самого Горсенса. Госпожа Лилиенфельд привезла новые сундуки с новыми платьями и уборами.
Мельгунов объявил, адресуясь преимущественно, разумеется, к принцессе Елизавете, что в случае неповиновения или сопротивления воле Ея императорского величества, касательно их переселения, следуя каким-либо ухищренным наущениям и советам, не токмо лишатся они предопределенного пенсиона, но и малейшей от Ея величества помощи и покровительства…
Умница Елизавета отвечала с твердостию:
– Боже нас сохрани, чтобы мы за такия великия матери нашей милости были когда-нибудь неблагодарны. Верьте мне, мы никогда из воли Ея величества не выступим. Она – наша мать и покровительница, и мы на одну только Ее и надеемся; так возможно ли, чтоб мы осмелились когда-нибудь прогневать Ея величество и лишиться на веки Ея милостей.
Головцын не будет сопровождать нас до Архангельска. Жена его отчаянно больна. Принцесса Елизавета словно бы чувствует себя виновной перед ним и передо мной. Она то и дело выражает Головцыну свое сочувствие самое искреннее, а меня то и дело обнимает, целует в обе щеки и повторяет:
– Я напишу, напишу. Мы будем писать друг другу. Мы не оставим друг друга, не оставим…
125
Юлиана Мария (1729–1796) – королева Дании, представительница Ольденбургской династии.
126
…госпожа Лилиенфельд… – Марфа Ивановна Лилиенфельд, вдова лифляндского ландрата, проживавшая в Ярославле.