Страница 64 из 105
Но может случиться, что скоро я умру, так же как и старый Барцель, об упокое души которого я постоянно молюсь! Мне скоро шестьдесят шесть лет, и следует приготовиться к смерти.
Оттого я теперь и пишу (пользуясь тем временем, когда Иоганн спит), чтобы знали, как в случае моей смерти поступить с деньгами.
Моя последняя воля такова, чтобы все, что я скопила, а именно все то, что найдется в этой вазе, было отдано теперешнему могильщику при кладбище Святого Павла; ему должно быть не легче, чем было Самуилу Барцелю и потому деньги эти ему пригодятся.
Я ставлю только одно условие: он должен из этих денег поставить Самуилу Барцелю, похороненному на кладбище Святого Павла, крест с золотой надписью:
"Здесь похоронен могильщик Самуил Барцель, и крест этот поставлен Урсулой Вессельмон, покоящейся на чужбине."
Такова моя последняя воля!
Как вазу, так и ее содержимое найти легко, мне некуда прятать то, что я скопила.
Да благословит Бог доброго князя и маленького Иоганна. Урсула Вессельмон».
Мартин окончил чтение, еще раз взглянул на документ и на деньги и подумал, что Урсула, так ужасно окончившая свою жизнь, была очень доброй и честной женщиной. Всю жизнь ее преследовала нужда, и она ничего не имела, кроме куска сухого хлеба и тяжелого труда. Когда же на склоне лет пришли покой и достаток, судьба уготовила ей мучительную смерть.
— Так обычно и бывает,— бормотал Мартин,— что когда горе сменяется радостью, уже не остается времени, чтобы предаваться этой радости. Добрая честная Урсула, я заверяю тебя, что твоя воля будет свято исполнена; как только настанет утро, я отнесу все это благородной дочери господина Эбергарда, чтобы она прочла этот документ и выполнила твою последнюю волю.
Мартин сложил завещание и оставил его на столе, рядом с золотом.
Свечка догорала, за окнами начало светать. Привидение, о котором говорил Сандок, так и не появилось, Мартин видел перед собой только завещание старой Урсулы.
Когда совсем рассвело, Мартин вышел осмотреть просторный двор, дабы убедиться, что все в порядке.
Он заглянул во флигель, занимаемый прислугой, в конюшни, и везде, несмотря на отсутствие князя, был полный порядок и люди занимались делами.
Увидев в окне спальни Маргариту, Мартин зашел в комнату Урсулы, взял завещание и принес его благородной дочери господина Эбергарда. После этого он удалился, и Маргарита начала читать завещание старухи.
С каждой прочитанной строчкой сердце ее билось все сильнее, затаив дыхание, с лихорадочным волнением вчитывалась молодая мать в каждое слово и когда дошла до того места, где упоминалось о брошенном ребенке, которого Самуил Барцель нашел зимней ночью в парке, Маргарита с жаром воскликнула:
— Это он, это мое покинутое дитя, из-за которого я столько выстрадала и которого наконец нашла! Жозефина, ты слышишь? Иоганн — твой брат и мой потерянный сын! Даст Бог, скоро они вернутся с охоты, и мы сможем обнять его!
Жозефина от этих слов вскочила со своего места, личико ее выражало радость и вместе с тем тревогу.
— Иоганн — мой брат? Ах, если бы он совсем не уезжал, мне так страшно за него!
Маргарита прижала к груди руки и старалась унять расходившееся сердце. Счастье переполняло ее, и она совсем забыла о зловещем предсказании старой цыганки.
Она целовала листки завещания и жалела, что доброй верной Урсулы нет в живых и нельзя расспросить ее о всех подробностях. Конечно, главное Урсула рассказала, но сколько важных мелочей осталось в памяти ее и вместе с ней ушло в могилу. А сколько труда стоило ей вырисовывать буквы, сколько времени должна была она провести за этим непривычным занятием!
В особняке на улице Риволи царствовали радость, надежда и трогательное ожидание.
Мартин разделял общее ликование и часто повторял:
— Вот если бы теперь вернулись господин Эбергард и Иоганн, это было бы просто здорово, черт побери!
— И это вы, добрый Мартин, нашли завещание старой Урсулы, примите же мою искреннюю благодарность! — сказала Маргарита и протянула руку смущенному моряку.
— При чем тут я,— бормотал он,— на все воля Божья. Скорей бы вернулся господин Эбергард с мальчиком.
— О добрый Мартин, мы украсим гирляндами веранду и ворота в честь их возвращения.
— А я буду их приезд караулить! — горячо воскликнула юная Жозефина.
— Раньше завтрашнего дня они никак не приедут, сегодня продолжается охота,— напомнил Мартин.
— Зачем только мы их отпустили,— вздохнула Маргарита.
— О, вспомни, что нагадала старая цыганка,— прошептала в ответ Жозефина.
Сияющая от радости мать вдруг побледнела, в памяти ее возникли слова старой Цинны, они начинали сбываться!
— Пресвятая матерь Божия, сохрани нас и помилуй! — горячо проговорила она, молитвенно сложив руки.
— Это цыганская болтовня! — успокаивал ее Мартин.— Если верить всему, что они говорят, то жизнь превратится в сплошные слезы и мучения. Во дворце Сен-Клу теперь, должно быть, весело, господину Эбергарду не до нас. А к завтрашнему дню мы сплетем гирлянды и соорудим триумфальную арку в честь наших охотников. Вот будет радости, когда они вернутся, большей и придумать трудно! Господин Эбергард так всегда любил маленького Иоганна, будто предчувствовал, что это его родной внук! Странные, все-таки, вещи происходят на белом свете, кто бы мог подумать, что так все получится?
Вера старого моряка во все хорошее заставила Маргариту и Жозефину забыть мрачное предсказание цыганки и предаться радостному ожиданию предстоящей встречи.
Кающаяся. Магдалина нашла наконец обоих своих детей! Когда Мартин вышел из комнаты, Маргарита упала на колени, Жозефина последовала ее примеру, и обе начали горячо молиться.
Теперь у них было только одно желание: поскорее увидеть Эбергарда и юного Иоганна и объявить им радостную весть. До этой минуты оставалось еще несколько часов, и они считали их с нетерпением.
«Что скажет князь?» — вновь и вновь спрашивала себя Маргарита.
Истек наконец этот бесконечный день, стало смеркаться, теперь следовало только дождаться завтрашнего дня.
С наступлением вечера Мартин со всей прислугой занялся плетением гирлянд, которыми украсили веранду и соорудили роскошную триумфальную арку.
Наступила ночь, а Мартин никак не мог налюбоваться своим произведением искусства. И действительно, было чем любоваться. Особняк, разукрашенный множеством цветов и освещенный нежным светом луны, представлял великолепное зрелище.
Маргарита и Жозефина еще не спали, возбужденные событиями минувшего дня, и сидели рядом, как две сестры, исполненные блаженных надежд.
Когда было уже далеко за полночь и Мартин собирался опять идти в комнату старой Урсулы, чтобы заступить на свой ночной пост, на улице послышался топот лошадиных копыт.
Мартин прислушался и вернулся на веранду.
Маргарита и Жозефина бросились к окну.
— Кто бы это мог быть? — бормотал кормчий.— Это не господин Эбергард, я вижу только одного верхового. Может быть, Сандок? Нет, проезжает мимо — значит, это посторонний.
Но наездник направил вдруг свою великолепную лошадь прямо к воротам особняка.
— Это к нам! — пробормотал Мартин и пошел к воротам.
— Кто приехал? — в один голос воскликнули Маргарита и Жозефина.
— Сейчас посмотрю,— отвечал Мартин, направляясь к ограде.
— Эй,— закричал молодой голос,— это особняк князя Монте-Веро?
— Точно так, благородный господин,— отвечал Мартин, узнавший в наезднике испанского офицера.
— В таком случае, доложите обо мне донье Маргарите,— сказал он.— Вы удивлены? Без сомнения, вы и есть тот Мартин, о котором говорил мне князь.
При этих словах старый моряк почувствовал, как по всему его телу пробежала дрожь.
— Это я, благородный господин. Не случилось ли чего, что вы приехали в столь поздний час? — спросил Мартин вполголоса и отворил ворота.
— Донья Маргарита уже спит? Да, я торопился изо всех сил, посмотрите на мою лошадь, и вы все поймете… Доложите поскорей обо мне донье, я послан князем.