Поединок

«Хотя бы разок спокойно выспаться, – подумал смотритель, зевая. – А то сил уж никаких нет…»

Он пропек оставшееся мясо, обернул листами лопуха аппетитно пахнущие куски с золотистой корочкой и уложил в походную сумку. Ночевать решил на ферме: там меньше чувствовался ветер с холмов, да и сено имелось в избытке. На развалинах одного из домов смотритель отыскал чудом уцелевшее одеяло из собачьей шерсти и решил укрыться им, а потом, покидая бывший оазис, забрать с собой.

Сквозь дырявую крышу фермы Деггубэрт, изредка поднимая тяжелеющие веки, видел постепенно разгоравшиеся мириады звезд, – и это было последнее, что он увидел, оставаясь свободным человеком…

– Взять двуногого живым!

– Повиновение и завоевание! Но, о Побеждающий, других мы убивали, почему же не этого?

– Не всех убивали, братья и сестры, не всех. Этого двуногого тоже оставьте живым.

– Повиновение и завоевание!.. Деггубэрту снилось Озеро Сына Уилкинса.

Будто бы он стоит на берегу, под густыми зелеными кронами деревьев, почему-то выросших здесь вместо тростника, и готовится войти в воду, чтобы искупаться, а рядом на песке лежит прелестная женщина с милым личиком и точеной фигуркой, совсем нагая и ждущая мужской ласки. Но он заходит в воду и слышит вдруг какие-то странные, как бы неживые, без всякой интонации, голоса. И твердят они такие угрожающие слова, что…

Смотритель вскочил с соломенной подстилки и замер. Крыши и стен видно не было, над головой что-то темное и круглое заслоняло звезды, а прямо перед ним обнаружилась громадная мохнатая лапа с острым длинным когтем. От страха Деггубэрт почувствовал, как шевелится каждый волосок бороды, успевшей отрасти за дни странствия, и ощутил ручеек холодного пота, текущий вдоль позвоночника. И снова он слышал все те же голоса!

– О Побеждающий, Двуногий уже не спит!

– Почему вы медлите? Хватайте его! Повиновение и завоевание!

– У него есть при себе какие-то предметы, Побеждающий!

– Возьмите все: посмотрим, что это такое. Повиновение и завоевание!

Магический Нож Деггубэрт не успел вытащить из походной сумки: его поклажу вырвали из-под головы, и смотритель успел заметить только, как сумка повисла на мохнатой паучьей лапе и поплыла по воздуху. Он протянул руку, намереваясь вернуть свои пожитки, но другая громадная лапа больно ударила по руке, принудив человека взвыть от боли. И тогда в сердце воина родилась ярость. Он безоглядно кинулся на этот частокол лап, подняв с пола меч, но толком ничего сделать: резкий толчок в спину заставил смотрителя рухнуть ничком и выронить оружие. А затем кто-то грубо перевернул Деггубэрта набок, и голоса закричали:

– Двуногий пытался напасть на нас, о Побеждающий!

– Проучите двуногого, однако оставьте ему жизнь!

– Повиновение и завоевание! Удар посыпался за ударом.

«Кажется, сломали ребро, – успел подумать Деггубэрт. – Или два…»

Но потом он уже не мог ни о чем думать и лишь слышал голоса, потому что удары теперь приходились на голову и спину, лишенные шлема и доспехов. Смотритель заслонялся руками как мог, но оказался неспособен уберечься от чудовищных тварей, которые – и это было последнее, что понял Деггубэрт, теряя сознание – не так давно заживо сожрали его друзей Ларса и Мирейна…

Спине не было ни жестко, ни мягко. Что-то среднее. Во рту чувствовался привкус крови. В голове гудело и звенело. Дышать было трудно. Никакие звуки в уши не проникали. Глаза оставались открыты, но разглядеть ничего не удавалось – плавали какие-то цветные пятна, и все. Когда к нему вернулось зрение, первыми Дерт увидел глаза. Какой-то мужчина, не мигая, совершенно бесстрастно смотрел в лицо раненому; его лицо не выражало ровным счетом ничего, и лишь странная полуулыбка играла на строго сжатых губах. Затем мужчина едва слышно произнес: «Ешь». Он подвинул ближе к смотрителю глиняную миску и добавил: «А то остынет. Они же специально для тебя еду принесли. Нельзя отказываться».

Мужчина наклонил миску к губам смотрителя, но Деггубэрт не шелохнулся – ему хотелось задать глупый вопрос «Кто такие они?», хотя он уже прекрасно понял, о ком идет речь. Тогда незнакомец взял свою миску, стоявшую где-то в стороне, и продемонстрировал, как можно есть из нее лежа, и без помощи ложки.

Однако Деггубэрт не мог пошевелиться и лишь слегка покачал головой, показывая, что пока не способен есть самостоятельно.

«Ясно», – кивнул мужчина, но помогать больше не стал, а повернулся на другой бок, оставив полную миску перед смотрителем. Деггубэрт снова провалился в беспамятство…

Сначала Деггубэрт считал дни, проведенные в плену у огромных пауков, а потом перестал. Зачем? Текли они однообразно и так нудно, что невольно собьешься со счета.

Когда он очнулся, доспехи, оружие и походная сумка отсутствовали. Оставалась лишь рубашка, штаны и обувь. Причем от ремешка с небольшой металлической пряжкой, который стягивает обувь, чтобы та не спадала с ног, уцелела лишь полоска кожи. А на поверхности кайд появилась свежая царапина.

Уже через неделю смотрителю показалось, что он начал потихоньку сходить с ума. Потому что в голове постоянно звучали голоса. Много и разных. Чужих: не человеческих, а совсем чужих. Прорывающихся, как через толстый войлок – глухо и понятно лишь в отдельных деталях. Чаще всего говорили о каких-то побеждающих, о повиновении и завоевании. Изредка – о еде и двуногих.

Вопросами, что все это значит, Деггубэрт не задавался. Сначала несколько дней после избиения приходил в себя, а потом голову целиком заняли голоса, и соображать он стал с большим трудом.

Кормили здесь скверно и мало, лишь настолько, чтобы пленники не умерли с голода. На вышке у Деггубэрта еда была несказанно лучше – вкуснее и сытнее, хотя простых воинов армия разносолами отнюдь не баловала. Кормежку трижды в день приносил в корыте самый, пожалуй, маленький паук из этих громадных многоногих. Долго и с трудом тварь протискивалась в дверь, выдвигала на середину корыто с похлебкой или кашей, а потом наблюдала за поселенцами, пока те не доедят все без остатка. Есть приходилось руками или отхлебывать прямо из мисок, но пленные привыкли к этому быстро, – голод не тетка. Поили их простой водой, но какой-то странной: она не имела совершенно никакого вкуса и запаха. Давали очень мало, иногда по две кружки на весь день. Правда, несколько раз двуногим достался какой-то теплый напиток, по вкусу напомнивший смотрителю компот из необычных фруктов, что привозили обитатели Островов; не слишком густой, зато пахнущий, как отвар целебных трав. После этого питья спать хотелось гораздо сильнее. А поскольку жажда пленных мучила постоянно, то отказаться от напитка было почти невозможно.

Всего в плену у гигантских пауков оказались почти три десятка поселенцев, причем, как довольно быстро понял Деггубэрт, они делились на две группы. Первая состояла из одиннадцати мужчин благородного вида, с военной выправкой, из которых выделялся один, явно бывший среди них командиром. Вторую группу составляли человек двадцать простых поселенцев, мужчин и женщина, ночевавших у противоположной стены.

Вторая группа держалась тихо, почти не разговаривая между собой. Эти пленники казались Деггубэрту будто неживыми – они так двигались и смотрели, словно спали с открытыми глазами. Первые же часто переговаривались между собой приглушенными голосами, так, чтобы не было слышно остальным. О чем – смотрителю было неведомо.

Пока Деггубэрт пребывал в состоянии, близком к беспамятству, никто не пытался его расспросить или разговорить. Но когда однажды поутру он понял, что сознание вернулось к нему полностью, первое знакомство состоялось.

– Нильс, – представился мужчина из первой группы, в котором Дерт угадал главного. – По прозвищу Храбрый, – добавил он, в ожидании, когда свое имя-прозвище назовет Смотритель. В голове Деггубэрта внезапно зазвучал голос: «Заговори с ним», – и смотритель поморщился, словно заболел зуб.