Мария в заповеднике

— Пер, неужели вы нас погубите? — остановила его Мария.

Она трогала губами костяшки сцепленных пальцев и производила бы впечатление подавленной и растерянной, если бы не осанка ее, совершенно невозможная для большого империона — Мария держала свою хорошую шею, как держат ее крупные дикие кошки — хищно сутулясь. Она, если и была взволнована, то ей это не мешало стремительно что-то обдумывать.

— Да, согласилась она, — Большой Конгресс расползается и скоро всех нас пожрет…

— Нет, — возразил Пер. — Большая Империя пожрет себя сама, как это и подобает дикарям, а Цивилизация только проконтролирует безопасность химических и атомных объектов…

Мария медленно подняла на Пера глаза и вгляделась в него с нараставшим упрямством, она явно собиралась с силами, и главный техник не для красного словца произнес:

— Мария, ты всегда умела держать себя в руках!

Но Мария уже закусила удила. Она налетела на Пера, как фурия. Ничего подобного главному технику и во сне не могло привидеться. Первое, что пришло ему в голову, было просто и ясно написано у него на лице: «Не может быть!» Мария вдохновенно ударила на него своими красивыми руками, как если бы хотела лично приготовить его к самой же ею час назад придуманному — при виде раненого Дермота — маскараду фингалов и синяков.

— Что случилось?.. Мари… Ма…

Совсем не так представлял — если бы судьба! — Пер столкновение с хищным телом племянницы Калиграфка. Он протолкался между градинами Марииных тумаков и заключил ее в объятия, как это обыкновенно проделывают на ринге боксеры в ближнем бою. Мария и здесь оказала ему самое достойное сопротивление, во всяком случае, не оставила никаких сомнений на этот счет. Но она только еще основательней запуталась в новой позиции и, отступая перед превосходящей силой противника, оказалась, наоборот, курьезно, двусмысленно и надежно прижата грудью — красиво расхристанной — к врагу… Интересно, заметил или нет Пер эту восхитительную минуту для себя (но — историческую и судьбоносную для Большой Империи!) превращения в нем злого негодования и деликатной осторожности — не сделать Марии больно — в более еще агрессивное и еще более нежное состояние физиологического помысла сильного — о теле слабого, «когда он боролся».

Поединок между главным техником Большого Конгресса и племянницей Прокурора Большой Империи сразу дополнился новыми и странными подробностями. Почему, спрашивается, Перу было бы, например, не заломить племяннице Калиграфка руки за спину или что-нибудь вроде этого? Наоборот, он со всяким тщанием набросил их себе на плечи! А Мария? Ведь она теперь получала в полное распоряжение для своих лакированных когтей ненавистные глаза противника — объективно женский способ борьбы. Увы! Мария теперь, как какая-нибудь потерявшая всякое самообладание любовница, буквально повисла у него на шее! Или вот еще: Пер не только не держался предусмотрительно подальше от ее губ, скрывающих полный ряд острых зубов — оружие еще более женское, чем даже лакированные когти — но, как потерявший окончательно свою собственную голову любовник, он нежно придерживал восхитительный затылок Марии и ласково прижимал ее злющее личико к своей груди, — впрочем… таким ли злющим оно было теперь в действительности, это личико, чувствительно запрокинутое навстречу «бездушной Цивилизации» Большого Конгресса? Нет, о таком лице нельзя было сказать, что оно злое или отталкивающее, скорей даже наоборот, оно было именно ждущим и заманивающим, и с тем известным выражением «с полуприкрытостью глаз», какое может наблюдать всякий счастливый муж, если, конечно, он не отказывает себе в удовольствии любоваться на последствия своих действий в известные минуты совсем другой борьбы в этой жизни.

Результаты всех отмеченных выше странностей не замедлили сказаться на характере схватки в целом, и уже третий раунд отличался от второго неузнаваемо. После непродолжительного затишья, которое они провели в тесных объятиях, Пер, все еще не веря своему счастью, осторожно заглянул в запрокинутое лица Марии и вдруг неудержимо повел рукой вниз ей по талии и сразу — по аккуратнейшей ягодичке. Поразительно, что оба они не удивились этому странному нападению. Мария, правда, отреагировала тем, что еще тесней прижалась к противнику, а Пер потянулся рукой еще куда-то, и племянница Прокурора своим тонким плечом вдруг и вовсе оказалась у него под мышкой. Пер осторожно поцеловал Марию куда-то около глаза, потом — около другого… потом они слились в одном долгом поцелуе уже в губы. С нежным мычанием они опустились на пол и стали рвать друг у друга одежды, стараясь не расставаться при этом в своих поцелуйчиках. Он помог Марии скинуть рубашку куда-то назад, за спину, а про лифчик, наверное, забыл, и стаскивал уже у нее юбку, путаясь в ногах племянницы Калиграфка. Сама Мария по возможности дергала дрожащими руками у него пояс у брюк, и ей даже удалось там что-то ослабить, потянуть и выпростать рубашку. Но это ее не вполне удовлетворило, и она опять запустила свои руки под главного техника, и что-то там лихорадочно продолжала развязывать, дергать и стаскивать. Но Пер в нападении оказался проворней, чем в защите пять минут назад: он уже ласкал обнаженное бедро племянницы Прокурора, трусики на которой теперь напоминали тонкую скрученную веревку — не больше. Мария оставила на минуту что-то там у Пера внизу, лихорадочно помогла ему избавить себя окончательно от этой «веревочки», и Пер нетерпеливо застонал. Мария запустила красивые руки опять к нему куда-то, на ощупь там в чем-то убедилась, хотела потащить ему рубашку еще дальше вверх, но в этот момент Пер накрыл ее полураздетое тело совершенно в нетерпении, и, наконец, они — соединились на полу Станции по связи Большой Империи и Большого Конгресса, являя собой зрелище некоторой недосказанности из двух запутавшихся в одежде тел.

…Мария открыла глаза и склонила голову набок: главный техник стоял перед ней на четвереньках. Мария удивленно спросила:

— Что ты со мной сделал?

— Я ничего не помню, — ответил Пер.

Мария оценила эти слова, его честный взгляд, повела глазами по разбросанным вокруг на полу одеждам, потом уставилась на спущенные брюки Пера прямо перед собой, и веселый смех вдруг стал душить ее. Такое неудержимое веселье передалось сразу и главному технику — он захохотал даже еще громче и счастливее, чем она. Так веселятся нашкодившие дети, счастливо избежавшие наказания. Мария билась в конвульсиях, и Пер ничем не мог ей помочь, потому что сам едва держался на четвереньках. Мария, наконец, из последних сил поползла в направлении кресла у стены, а Пер таким же способом отправился в противоположную сторону.

Счастливо подобравшись к своей цели, Мария вскарабкалась в кресло и здесь, успокоившись, томно посмотрела на Пера. Главный техник уже натянул штаны и сидел в таком же кресле напротив, с интересом разглядывая Марию: вспомнив о чем-то, она пошевелилась, и тайное место ее сразу скрылось от посторонних глаз в тесноте сдвинутых ног. Пер наклонился, поднял с пола юбку и бросил ей на колени. Она поймала, опять переменила позу, укрыла ноги и воззрилась на своего любовника.

— Наверное, это могло произойти уже раньше и не так странно, — сказал Пер.

— Когда? — с любопытством спросила она.

— Я думаю, наверное, на третий день, когда я тебя в первый раз увидел среди генералов у Прокурора.

— А почему только… на третий, Пер? Как интересно… — прибавила она.

— Мне надобно было эти три дня помучиться для верности, — сказал Пер.

Судя по улыбке на ее лице, Мария одобрила такое добавление.

— Зато теперь вот как странно все вышло, — сказала она.

— Да. Но я нарушил инструкции.

— Какие инструкции, Пер, что за чушь ты несешь!

— Нам запрещают заниматься этим на рабочем месте, и теперь меня будет мучить совесть.

— Ерунда какая, три дня помучает и пройдет, — сказала Мария. — И потом… это же игрушечное рабочее место?

— И еще — ты первая начала, — добавил Пер.