Мария в заповеднике

Магнус врезался в какую-то хрупкую загородь, легко проломал ее своим телом и оказался, неожиданно для самого себя, под лунным небом. Но даже и этот слабый, мертвенный блеск ослепил его и вынудил мчаться еще сотню метров, все так же не разбирая дороги, зажмурив глаза, — настолько была кромешной тьма, из которой он только что счастливо выбрался. Он отметил про себя, что ломает на пути какие-то трухлявые стволы и сооружения, килограммами собирает себе на костюм эту мерзкую, липкую паутину развалин, но страшное видение только подстегивало его целенаправленное движение все дальше, никуда не сворачивая с прямого пути, прочь от той Твари, что гналась, безусловно, теперь за ним вслед, выскочив из проклятого своего грота, и лаяла… Может быть, перепуганные ночные птицы опять носились вокруг него с криками — он этого уже не слышал…

Магнус добрался до Резиденции в лохмотьях, изорванных в клочья. Он успел проскочить незамеченным к себе в апартамент, отдышался и стал ждать той участи, которую, безусловно, уже приготовил ему Кривоногий: время было далеко за полночь…

ГЛАВА XIII

Не успели в Домике укутать раненого Дермота в специальный стерилизующий комбинезон (Пер сказал: «в смирительную рубашку, чтоб знал…»), как вошла к ним неожиданно Мария. Она была очень некстати: вряд ли у Калиграфка догадывались, кто у них там побывал, а Дермот, конечно, хотя и посвежел от врачебных манипуляций Пера, выглядел все же подозрительно для посторонних. Он с видимым усилием двигался, и красовался ссадинами на лице настолько красноречивыми по форме и качеству, что потребовалась бы большая смелость решиться объяснить их происхождение племяннице Калиграфка, например, падением Дермота со стремянки.

Но Мария вошла и, вместо приветствия, уставилась внимательно именно на Дермота.

— Если вы, Дермот, — наконец, произнесла она, — решили тоже принять участие завтра в маскараде фингалов и синяков, то я вас вынуждена огорчить: такого шествия в Священном Обряде не предусмотрено. Это вас, наверное, ввели в заблуждение люди моего дядюшки Калиграфка — многие там тоже вырядились в костюмы раненых инвалидов. Правда, ваш костюм я бы не похвалила, — добавила она, — они там, в Сарае, выглядят натуральней.

— Наш Дермот всегда отличался скромностью в гостях, — ответил за него Пер.

— И он так же был скромен в Союзе в Южном Полушарии? — быстро спросила Мария. — Или это, может быть, наш тихоня Художник Магнус устроил там катастрофу, как вы об этом имели неосторожность говорить вслух в гостиной Резиденции? — добавила она, наскучась внешностью Дермота и обратив взор свой на Пера.

Йоцхак и Уэлш уже знали о магнитофонной записи, они сошлись с Пером в том мнении, что либо Мария ничего не поняла, либо ведет какую-то свою игру, вернув им пленку, точнее — Магнусу.

— Вы, мальчики, что-то здесь затеяли, а сыпетесь на каждом шагу, — сказала Мария. — Честное слово, скоро мне уже недостанет терпения вас покрывать…

— Шантаж… — вдруг откликнулся Йоцхак из своего угла.

— Что?.. — не поняла Мария.

— Йоцхак хочет сказать, — вмешался Пер, — что ты желаешь что-нибудь получить в уплату за свое молчание. Йоцхак у нас вообще немного скептик в отношении женщин, — добавил он примирительно, на всякий случай.

— Отлично! — повеселела Мария, и это покоробило неприятно всех: до сих пор Мария не производила впечатления способной на вымогательство.

— Предлагайте! — вскричала она, бросившись в свободное кресло. — Я с удовольствием послушаю, чем вы сможете удивить племянницу всемогущего Калиграфка!

Несколько минут обе стороны молчали, прицениваясь к ситуации. Пер, в большом сомнении, вглядывался в черты Марии, Уэлш сделался угрюмым и потупился — Мария, видимо, оскорбила его в лучших чувствах, никогда бы он не поверил, что эта женщина готова терять репутацию ради игрушек, как последний охранник, подчиненный ее дядюшке, которыми Дермот кормил тигров.

Но зато вдруг безудержно развеселился Йоцхак Смоленскин.

— Мы, разумеется, не станем предлагать госпоже Марии ничего из того, что у нее и так в полном достатке, — вступил он единолично в торг. — Все эти сапоги-чулки, магнитофоны, автомобили… племянница Прокурора Большой Империи может получить и без нашей помощи, если у нее сломаются «жигули», дядя будет вынужден снабдить ее новой машиной, иначе какой же он, к черту, тогда Прокурор!

Мария кивнула в знак согласия и с выражением той деловой удовлетворенности на лице, как будто бы речь шла действительно о честной сделке — но покамест, увы, ей не подходят условия.

— Мы ей не будем также предлагать и валюту, потому что суммы, которыми мы можем располагать, слишком ничтожны, чтобы не задеть самолюбия одной из самых богатых женщин Империи, — продолжал Йоцхак Смоленскин торжественно.

Мария опять удовлетворенно кивнула, хотя Пер, к примеру, точно знал, что Мария бедна как церковная мышь, все ее скромные средства уходили на какую-то странную деятельность, похожую на смесь благотворительности, подкупов и просто кутежей с подданными. Дикари за это обожали племянницу Калиграфка. Можно сказать, она была доступна и снисходительна, и они платили ей за это преданностью, как давно уже отметил для себя Пер.

— Итак, — сказал Йоцхак, — я предлагаю показать, наконец, госпоже Марии все наши игрушки, и пускай она сама выберет себе что-нибудь по душе!

Пер умоляюще посмотрел на своего оператора, но тот оказался уже около топчана у стены, пал пред ним на четвереньки, запустил под него обе руки, потянул что-то громоздкое, и на свет появился известный уже ящик с колесиками, кубиками и шариками, из которого три дня назад была извлечена, в том числе, коробочка, спасшая жизнь Министру Империи Шенку Стрекоблоку.

Мария заглянула в ящик с самым искренним любопытством.

— Вот! — закричал Йоцхак. — Все наше богатство мы кладем к ногам племянницы Калиграфка!

И он подволок коробку к ногам Марии.

— Что это? — спросила Мария весело.

— Разве вы не видите? — удивился, в свою очередь, Смоленскин. — Неужели вам это ничего не напоминает?

Йоцхак, между тем, пребывал на корточках перед ящиком и заглядывал Марии в лицо снизу вверх, изображая почтение.

Она еще раз всмотрелась в содержимое коробки, но все с тем же веселым выражением любопытства на лице лишь отрицательно покачала головой и произнесла:

— Уверяю вас, ничего я здесь не вижу, кроме, может быть, ящика с игрушками, как вы сами сказали только что.

— А я уверяю вас, здесь именно то, что вам нужно, — заявил Йоцхак.

Он залез рукой в груду разноцветного барахла и извлек оттуда какой-то яркий, веселый шарик с приделанными к нему то ли щупальцами, то ли антеннками. Йоцхак нажал у шарика кнопочку и подал его Марии. Не успела она взять игрушку, как антеннки зашевелились у нее в руке, Мария вскрикнула и выронила шарик.

Йоцхак аккуратно поднял игрушку с пола.

— «Паучок», — объяснил он. — Любой ваш соотечественник будет в восторге от такой игрушки, она необычная, яркая, смешная, и если я скажу еще, что шарик способствует возбуждению вожделенной, но несговорчивой женщины, то ваш соотечественник запродаст черту душу, лишь бы заполучить такой возбудитель…

Йоцхак еще погремел в куче, разгребая там рукой, и извлек ослепительно блестевшую на свету серебром банку. Ее он тоже протянул Марии.

— Правда, завораживает? Так и хочется ее побыстрей схватить, — пояснил Йоцхак.

Мария не шелохнулась.

— Наверное, вы первая и единственная женщина в Империи, которая сразу же не вцепилась в эту банку и не убежала с ней к себе в дом. Потом она долго бы думала, что бы такое туда положить? Крупу или спички? Ну, а мужчина захочет положить туда, например, гвозди и украдет эту банку, не задумываясь при первом же удобном случае… Что? Да нет же, ручаюсь вам, ему и в голову не придет, что теперь он до конца дней своих останется империоном…

Йоцхак положил банку рядом с собой и достал из ящика, хотя и необычайно симпатичную, но зато натурально обыкновенную погремушку, какими мамы забавляют своих младенцев.