Мария в заповеднике

— Мне кажется, что Пер прав, — подал голос Уэлш, — когда Мария навещает наш холостяцкий домик, сразу тянет расслабиться, забыть о Конгрессе и глотнуть виски.

— А главное, сразу есть, о чем поговорить, — опять влез Йоцхак вдруг… натурально голосом Марии, бросив свой ироничный взгляд в сторону главного техника.

Пер и Дермот оба вздрогнули от неожиданности, но Дермот еще и побледнел, уставясь на Йоцхака, как будто выбирал, с какой части тела его лучше всего начать медленно убивать. Он медленно подошел к Йоцхаку и стал трясти перед ним своим громадным указательным пальцем.

— Я сто раз предупреждал тебя, чтобы ты при мне говорил своим голосом! Ты здесь не у себя на Станции, и ты знаешь, как я этого не люблю!

— Я забылся… — сказал Йоцхак… голосом Дермота Уэлша.

Офицер безопасности медленно, на негнущихся ногах попятился к бару.

— У меня есть одно интересное сообщение, Йоцхак, — произнес Пер, — и если бы Дермот сейчас убил тебя, ты бы никогда уже этого не услышал…

— …по своей собственной вине, — проворчал Уэлш, проглотив дозу какой-то светлой жидкости, прикрыл бар и вернулся в свое кресло.

— Так будем мы сегодня говорить о женщинах или нет? — потребовал, как ни в чем не бывало, Йоцхак.

— Всего несколько слов еще об их детях, — попросил Пер. — Перед миссией в этот район я внимательно просматривал сведения о способах отбора лидеров в Большой Империи. Я обратил внимание на особенную чехарду, которая всегда бывала здесь с наследованием власти. То есть я имею в виду не обычные, как в Цивилизации, военные перевороты, интриги, заточения в крепость и прочие способы устранения законных и незаконных наследников и наследниц. В этом вкусы и методы Большой Империи и стран Большого Конгресса всегда были примерно одинаковы. Но я обратил внимание на одну особенность, которая характерна исключительно для неочеловеченных популяций, с которыми нам приходится иметь дело. Вспомним, что происходило в человеческом обществе? Между кем шла борьба за власть? Кого резали и заточали или, наоборот, кем бывали отравляемы, побиваемы и сожигаемы сами участники данного процесса? Вот именно — себе подобными, живыми людьми, «родными и близкими», друзьями и женами, любовниками и любовницами, с которыми, может быть, минуту назад они еще были в самых дружеских отношениях, а может быть, эти отношения еще и потеплеют снова! Но в Большой Империи повторялась часто одна и та же, фантастическая или даже просто невообразимая история.

Вы можете посмеяться надо мной или мне не поверить, но… я должен вам рассказать, чтобы вам стали понятны некоторые мои предположения.

Исторически — если мы, ради пользы дела, закроем глаза временно на тупиковость данной популяции и применим к ней это слово — исторически, — исторически здесь установилось очень странное правило наследования власти. То есть в борьбе за власть они здесь, можно сказать, почти что не отличались от человеческих обществ — та же поножовщина и авантюра, те же перевороты и интриги, но если в цивилизованных обществах такая борьба идет между конкретными, скажем так, людьми или там принцами крови, то в Большой Империи она идет из-за наследника… которого нет еще и в программе! Трудно сказать, каким именно образом они пришли именно к таким, а не иным правилам наследования.

По всей видимости, это последствия той неразберихи, которая сопровождала популяцию на ранних ступенях ее развития. Но я склонен также думать, что дикие законодатели вовсе не были лишены здравого смысла, когда вывели из процесса наследования живое существо и обратили всю энергию и весь пафос борьбы — на миф! Живого наследника здесь ни во что не ставили — и правильно делали! Наследник или умирал не вовремя, или он заводил детей от разных женщин, и теперь не только он сам, но и дети начинали оспаривать право наследования. Конечно, борьба всегда полезна для развития и естественного отбора, но в данном случае почкование наследников привело к тому, что лидеры уже стали меняться, скажем, как клиенты у женщины в борделе, но ведь хочется пожить спокойно! Хотя бы в период брачных отношений, рождения потомства, его выхаживания и захвата для него места под солнцем!

Как и у людей, здесь у особей этот период делится на: один год ухаживания за самкой, один год на первый приплод, восемнадцать лет на выхаживание, итого — двадцать. Это именно срок, на который надо обеспечить спокойствие между двумя последовательными схватками за власть. Но и сама схватка требовала определенной регламентации хотя бы в силу откуда-то занесенной в ген дикарей склонности к бюрократии. Но о каком порядке или регламентации могла идти речь, если внешний вид конкурентов вызывал у них животную ненависть, требующую своего немедленного удовлетворения либо в победе, либо в смертельном исходе для самого себя.

Середины быть не могло. В таких условиях подстановка на место наследника какого-то отвлеченного понятия была оправдана, ведь таким образом ничья морда уже не оскорбляла своим присутствием личного достоинства конкурентов. То есть никаких отрицательных эмоций у конкурентов в момент принесения присяги наследнику не могло уже возникать в силу простого его несуществования в материальном мире. Что же это могла быть за химера такая, которая бы заменила живое существо, претендующее на власть?

Правильное решение было не сразу найдено. Вначале оно было громоздким, предусматривало постоянное наличие при дворе, по крайней мере, двух лиц, причастных к наследству непосредственно, а именно — и отца, и матери наследника. Скажем так: дочь правителя, или какая-либо другая самка, имеющая отношение к правящему роду, отдавалась избранному жениху, и одновременно подданные присягали их будущему ребенку как царю. Они выигрывали, таким образом, двадцать спокойных лет жизни и, по прошествии этого срока, достигший совершеннолетия ребенок опять женился или выходил замуж, и подданные снова присягали их будущему ребенку. К сожалению, отцы наследника тоже стали вступать в борьбу за власть, или попадались бездетные пары, и это, в свою очередь, тоже путало все карты стаду.

Поистине только светлые головы могли прийти к смелому выводу, что и два живых существа, причастных к рождению наследника — это слишком много! Достаточно и одного…

Во-первых, таким образом, навсегда решается вопрос возможных трений между законным правителем и, скажем, отцом-производителем наследника, из которых редкий не пожелал бы отхватить кусок пирога себе, а то и всю кухню власти. Во-вторых, и это самое главное, — отец-производитель… должен был умереть в день зачатия! «Ты жених и должен оплодотворить и умереть. Ибо в детородном члене заключена смерть», — говорит Иакову перед свадьбой его у Лавана собакоголовый — порождение ошибки, подмены тела матери в темноте ночи…

Раньше отец для этого тщательно отбирался из онанистов — настоящих онанистов, которые не выдерживали энергетической связи с женщиной и умирали прямо в ее объятиях в момент эякуляции. Вначале такие особи охотно соглашались стать отцом наследника, не подозревая, что именно ждет их на брачном ложе. Их было совсем нетрудно убедить в возможности благоприятного исхода Оплодотворения, так как аборигенов история не учит — даже история всего-то двадцатилетней давности! Да и стал бы задумываться дикарь, которому выпало нежданное счастье пожить при дворе, ведь иногда нужных особей подбирали на задворках Империи — не всегда найдешь заядлого онаниста среди только придворных. Наконец, развилась практика выращивания таких «отцов» в инкубаторе.

Вначале мальчиков воспитывали, как в английском работном доме, а после полового созревания переводили на режим тех учреждений, которые Америке известны как массажные кабинеты.

Здесь молодые женщины регулярно удовлетворяли мальчиков своими нежными ручками или губками в течение нескольких лет, пока мальчики не становились совершенно непригодными для полового акта с женщиной. Такой самец умирал уже стопроцентно в полноценных объятиях девушки, привыкнув лишь к удовольствию без всякой активности со своей стороны и не выдерживая поэтому сильного энергетического обмена. Самцы-производители одноразового использования из дворцового инкубатора теперь всегда были под рукой. К сожалению, последний шаманский переворот оказалась столь разрушительным, что от прежней культуры ничего не осталось. Великолепные инкубаторы по требованию революционного большинства стада пришлось ликвидировать. По их замыслу, теперь все должно было обрести формы объективности и равных возможностей, а в особенности — отец будущего наследника должен был теперь появляться как бы случайно, в процессе естественного отбора, а не выращивания элиты на ферме. Онанизм теперь стал широко пропагандироваться и изучаться в системе среднего образования. Появилась сексуальная теория больших империонов, которая признавала онанизм большим благом и даже как показатель хорошего питания мужских особей вследствие успешного решения продовольственных задач, причем молодых самцов стали призывать к увлечению онанизмом сами женщины, — видишь, Уэлш, я даже не употребил слова самки…