Мария в заповеднике

— Да, конечно, — согласился Магнус и двинулся за угол к парадному крыльцу.

Он взбежал по лестнице, потянул на себя дверь и хотел быстро проскочить холл, чтобы ни с кем не встретиться.

— Магнус! Господин Художник!

Племянница Калиграфка, Мария, выросла перед ним как ниоткуда.

— Я вас извиняю за ваш костюм, — сказала она, приблизившись и разглядывая его трусы.

— Надо же, целый парашют!

Магнус с очевидным сожалением подумал о своей слабости спать в хлопчатобумажных, бесформенных трусах в цветочек.

— Магнус, это же я вас сюда пригласила?

Она подождала, пока он кивнул в знак согласия.

— А что вам сказал Комендант?

— Выехать до полуночи сегодня.

— Вот именно, — сказала Мария, — до полуночи и… ни часом раньше. — Вы меня поняли, Магнус? Ни часом раньше! Вы, может быть, еще раз пригодитесь бедняжке Ольге… По одному очень важному делу, — добавила она с особым холодом.

Магнус, Истома, проводил ее благодарным взглядом и через минуту был уже в раздумьях у себя в номере.

Днем он бесцельно бродил вокруг Резиденции и даже имел случай снова лицезреть Цацу. Жениха, так сказать, выпустили пройтись с Отцом Невесты. В лес эта парочка, конечно, не углублялась, а ходила на виду у всех, чуть не под ручку, и Цаца несколько раз даже похлопал по плечу Шенка совсем по-родственному. Последнее обстоятельство, разумеется, не замедлило вывести из терпения прилипчивого коменданта, и скоро он выкатился к ним на своих кривых ногах.

— Господин Министр! — Комендант остановился в позе оскорбленного достоинства. — Снайперов опасно нервируют эти обнимки и похлопывания!

Министр был смущен.

— Что говорит этот кривоногий? — спросил вдруг Цаца развязно, с неделикатными уголовными модуляциями в голосе.

Эпитет, которым Цаца украсил свой вопрос, заставил Коменданта еще выше приподнять свой испитый подбородок.

— Папаня, ты ж скажи ему, кто я, а то я сам скажу, — стал теребить Министра Жених.

Шенк поморщился от такой фамильярности, хотя, наверное, знал, что у уголовных принято называть тестя «папой». И даже «мамой» — тещу.

Комендант с трудом взял себя в руки.

— Наши снайперы отличаются хладнокровием и выдержкой, иначе они уложили бы тебя уже ровно столько раз, сколько ты прикоснулся к господину Министру, а тебе, между прочим, господин Жених, надо еще дожить до известного отправления твоих жениховских надобностей!

Комендант развернулся на каблуках и поколесил прочь. Цаца сделался бледным.

— Обнять нельзя своего папаню! Хуже, чем в тюрьме… — выдавил из себя Цаца.

— Ну, я вам, допустим, не папаня, — ответил Министр неосторожно, и Цаца сразу же затаил на него злобу. Душевное состояние Жениха явно оставляло желать лучшего.

— Дожидался бы спокойно у себя в камере казни, — с обидой в голосе проговорил Цаца. — Черт дернул меня согласиться на эту позорную смерть!

— Ну, вовсе не позорная, а самая почетная смерть в Империи, — возразил Министр.

— Это на бабе-то?!!

— У вас там, конечно, свой словарь, но у нас здесь не «баба», а Матерь Наследника Власти. Побудьте хоть последние дни своей жизни… культурным.

Министр зачем-то стал разглядывать на небо.

— Одно успокаивает, — примирительно сказал Цаца, — что жертвую я не за ради Империи, а за своих же товарищей. Теперь поживут они в свое удовольствие! Со всего мира сюда пацаны съедутся. Они тут свой Большой Конгресс сделают. Вот уж, правда так правда, пришло наше времечко! Хватит, попили вы у нас кровь. Уже все правили понемногу: и цари, и аристократы, и военные, и бабы, и помещики, и Министры, и даже пролетарии с матросами, люмпены, проститутки и те правили, да что говорить, и наши пацаны тоже не раз уже стояли у власти, настоящие воры и даже убийцы, но вот, чтобы открыто, не таясь, со всеми своими партаками и со всем почетом — такого еще не было никогда! Царство краймеров! Двухпартийная система — партия воров и партия убийц! Правые и левые… Я бы — с ультраправыми… — уточнил Цаца, где-то слышав такое слово. Его понесло:

— Комендант у нас будет шестеркой, Прокурор останется, как есть, паханом, ветеранов назовем благозвучнее — рецидивистами, своя полиция, ну, там, банкир, министр…

Цаца не удержался и опять похлопал по плечу Шенка, но руку на этот раз отнял поспешно.

— Министра можно не менять, и так все ясно.

Шенк пропустил это мимо ушей.

— А то и царицу посадим.

— Что?!

Последнее замечание заинтересовало Шенка.

— И кого же вы видите своей царицей?

— Да уж ясно кого, — не раздумывая, ответил Жених. — Ни святого, ни уголовного в стране такого нет, кто бы не хотел видеть на царстве нашу Марию…

— Какую Марию?! — изумился Шенк Стрекоблок. — Марию? Племянницу Прокурора Калиграфка?!

Цаца хитро прищурился. Кожа на его лице дергалась и неуловимо «плавала».

— Кого же еще! — загнул он с ехидством.

Шенк был удивлен: в придворной борьбе за власть Мария совершенно никакого вида не подавала.

— Но почему… она?! — опять спросил Шенк.

— Откуда я знаю? Душа к ней лежит, вот… — подумав, ответил Цаца.

Это замечание почему-то особенно расстроило Шенка.

— Я хочу в клетку, — вдруг заявил Цаца, щурясь. — Тут солнце, а я отвык, мне к смерти готовиться надо, а не под ручку расхаживать.

От таких слов у любого могли брызнуть из глаз слезы умиления, но Шенк, внезапно захваченный какой-то тайной мыслью, вежливо сказал:

— Мы с вами не просто ходим тут, а общаемся, — это входит в предстоящий Обряд, считайте, что ваши обязанности Отца Будущего Наследника уже начались. Отец Матери Будущего Наследника и Отец, простите, Производитель, должны близко узнать друг друга с тем, чтобы остающийся жить, то есть я, Шенк Стрекоблок, мог сделать запись в специальном журнале, или Книге, обо всем, что узнал и почувствовал в отношении Отца-Производителя…

— Два убийства, кровавые ограбления, неудовлетворенность содеянным… — начал заученно Цаца…

Но Шенк прервал.

— Я это знаю, но в Книгу заносятся только личные впечатления, таковы правила, а ваших жертв я ведь лично не видел?

Шенк поморщился.

— А что это за Книга? — спросил Цаца с любопытством.

— Древняя, — ответил Шенк. — Такая древняя, что мы не знаем даже её языка, чтобы расшифровать в ней начало, самые первые записи.

— Мы тоже ваш фраерский язык отменим в грядущем царстве краймеров и введем свой, — уверенно заявил Цаца и добавил:

— Но я надеюсь, ты не будешь вспоминать плохо об умершем в этой своей Книге?

…Потом Магнус, Истома, Художник, увидел, как эта невозможная парочка, состоявшая из упитанного — с одной стороны, и исчадия тюрем — с другой, наконец, была разъединена охранниками, которые подошли, чтобы унести Цацу в клетку. Наверное, в художественном мозгу Магнуса эта парочка рождала какие-нибудь символы и образы будущей живописной картины. И Мария шла к нему со стороны Резиденции, и он вдруг впервые заподозрил в ней, хищнице, возможность мамы, способной родить детей, а может быть, даже воспитать.

— Ну вот, Магнус, — сказала Мария, оказавшись с ним рядом. — Теперь я хочу вам кое-что показать, прежде чем попросить вас еще об одной услуге для нашей Ольги. Пойдемте…

Мария направилась в ту же сторону, куда только что увели Цацу. Магнусу ничего не оставалось, как последовать за ней молча.

ГЛАВА IX

— Я вам покажу сейчас главную святыню Империи.

Они углубились в лес по ухоженной, как на кладбище, дорожке.

— Это старинная Усадьба, — говорила Мария, — о которой вы, может быть, слышали, а на самом деле она — Храм для нашего важнейшего священнодействия. Вы же не откажетесь взглянуть на Храм населения, которому прочите великое будущее?

Магнус стал было что-то отвечать, но споткнулся о торчащий из-под земли корень сосны, и пока собирал разлетевшиеся мысли, Мария продолжала:

— Про Обряд я расскажу вам позже, а пока, как художнику, вам будет интересно просто взглянуть на наше национальное сокровище…