Ответный удар

Фургон остановился возле засыпанного снегом валуна с неестественно плоской верхушкой. Барбара рукавом стряхнула снег.

— Ой, смотрите, табличка, — сказала она, продолжая счищать снег, чтобы прочитать написанные на бронзе слова, и вдруг весело рассмеялась.

— Что там смешного? — поинтересовался Иджер. По рассеянности он добавил к своим словам вопросительное покашливание.

— Это Стоящий Вверх Дном Памятник, — ответила Барбара. — Во всяком случае, так написано на табличке. Похоже, один из первых в здешних краях фермеров начал пахать землю, но тут появились индейцы, посмотрели на куски дерна, разровняли землю и сказали: «Нужно положить на место». Фермер подумал немного, решил, что они правы, и принялся разводить молочный скот. Теперь Нью-Сэлем славится своими коровами.

— Значит, сегодня мы хорошо поедим.

При мысли о молоке, сыре и — кто знает, может быть, местные жители забьют ради гостей теленка — больших бифштексах, рот Иджера наполнился слюной. Ведь из-за войны сена и зерна не хватает, чтобы прокормить все поголовье.

В город въезжали остальные фургоны, часть из них с пассажирами, но в большинстве находилось оборудование из Чикагского университета. Далеко не все фургоны останутся в городе на ночь; обоз растянулся на несколько миль, а кое-кто выбрал другие дороги, чтобы не привлекать внимания ящеров и сократить возможные потери в случае нападения с воздуха.

Энрико Ферми помог своей жене Лауре выбраться из фургона и помахал Иджеру рукой. Сэм улыбнулся ему в ответ. Он гордился тем, что оказался среди знаменитых ученых и играл роль переводчика на допросах пленных ящеров. Всего лишь несколько месяцев назад он встречал настоящих ученых лишь на страницах «Эстаундинга».

Настоящие ученые оказались очень умными, однако, в остальном, не очень походили на литературных героев. Во-первых, многие из самых лучших — Ферми, Лео Силард, Эдвард Теллер, Юджин Вигнер — оказались скучными иностранцами, произносившими английские слова с забавным акцентом. Ферми разговаривал, как отец Бобби Фьоре (Иджер часто размышлял о том, что произошло с его старым соседом по комнате и товарищем по «Декатур коммодоре») Во-вторых, почти все они, иностранцы и американцы, вели себя, как обычные люди, а не персонажи из книг: были не прочь пропустить стаканчик (а многие и не один), любили рассказывать истории и даже ругались со своими женами. Иджеру они нравились гораздо больше, чем ученые из «Эстаундинга».

Их и в самом деле угостили бифштексами, зажаренными прямо на костре и съеденными под открытым небом — в Нью-Сэлеме не было ни газа, ни электричества. Иджер разрезал свою порцию на очень маленькие кусочки — хотя ему еще не исполнилось тридцати шести лет, он носил вставные челюсти. В 1918 году Сэм едва не умер во время эпидемии гриппа — тогда и потерял почти все зубы, сохранились лишь зубы мудрости, которые доставляли столько неприятностей всем остальным. Они выросли через семь или восемь лет после эпидемии.

Ульхасс и Ристин держали мясо в руках и ели, отрывая зубами большие куски. Ящеры вообще почти не разжевывали пищу — отгрызали кусок и чуть ли не сразу же его проглатывали. Местные жители разглядывали пленных с едва скрываемым любопытством — им еще ни разу не приходилось видеть инопланетян. Впрочем, во время каждой остановки — от Миннесоты до Северной Дакоты — вокруг них собирались зеваки, чтобы поглазеть на столь диковинное зрелище.

— И куда вы намерены поместить на ночь этих мерзких тварей? — спросил у Иджера один из мужчин. — Черт возьми, нам бы не хотелось, чтобы они разгуливали по городу.

— Они не твари, а люди — не похожие на нас, необычные, но люди, — возразил Иджер. С вежливостью, характерной для жителей маленьких городков, мужчина не стал с ним спорить, но явно не поверил. Сэм пожал плечами: ему приходилось вести подобные разговоры множество раз. — У вас тюрьма здесь есть?

Мужчина просунул большой палец за ремень своего хлопчатобумажного комбинезона.

— Ага, есть, — ответил он. Иджер с трудом сдержал улыбку — он слышал «ага» вместо «да» во время каждого привала в Северной Дакоте. Усмехнувшись, мужчина продолжал: — Периодически мы сажаем туда пьяного индейца или пьяного скандинава. Черт возьми, я и сам на одну восьмую сиу, хотя меня зовут Торкил Ольсон.

— Подойдет, — заявил Иджер, — в особенности, если у вас найдется лишнее одеяло — ящеры очень плохо переносят холод. Вы сможете меня туда отвести, я хочу осмотреть помещение?

Оставив Ристина и Ульхасса за решеткой, Иджер сообразил, что у него освободился вечер. Обычно ему приходилось сохранять бдительность, потому что ящеры ночевали в соседней комнате какого-нибудь частного дома, в котором они останавливались. Сэм считал, что пленные не отважатся на побег: в чужом мире ящерам грозила гибель от холода, к тому же их мог подстрелить любой американец. Однако он не имел права рисковать.

Они с Барбарой решили провести ночь в доме Ольсона и его жены Луизы, симпатичной краснощекой женщины лет пятидесяти.

— Можете занять свободную спальню, — предложила Луиза. — В доме стало пусто с тех пор, как наш сын Джордж и его жена перебрались в Канзас-Сити, он поступил на работу на военный завод. — Она помрачнела. — Ящеры заняли Канзас-Сити. Надеюсь, у нашего мальчика все хорошо.

— И я тоже, — ответил Иджер.

Барбара стиснула пальцы Сэма. Ее муж Йенс, физик из Металлургической лаборатории, так и не вернулся из командировки, которая привела его на территорию, захваченную ящерами.

— На постели найдете кучу одеял, а под ними грелку, — провозгласил Торкил Ольсон, показывая гостям свободную комнату. — Утром мы накормим вас завтраком. Спокойной ночи.

Они нашли несколько теплых шерстяных одеял и толстую пуховую шаль.

— Мы даже сможем раздеться, — радостно заявил Иджер. — Мне осточертело спать в одежде. Барбара искоса взглянула на него.

— Ты хочешь сказать, сможем остаться раздетыми, — заметила она, задувая свечу, которую оставил им Ольсон на тумбочке возле кровати.

Комната погрузилась в темноту.

Через некоторое время Сэм снял презерватив и принялся ощупью искать под кроватью ночной горшок.

— Теперь им будет о чем поговорить, когда мы уедем, — сказал он, поспешно забираясь под одеяло: в спальне было страшно холодно

Барбара прижалась к нему не только для того, чтобы согреться. Он провел ладонью по гладкой коже ее спины.

— Я люблю тебя, — тихо проговорил он.

— Я тоже тебя люблю, — голос Барбары дрогнул, и она придвинулась к Сэму еще ближе. — Не знаю, что бы я без тебя делала. Я была такая потерянная. Я… — Она спрятала лицо на груди Сэма, и он почувствовал, как из глаз у нее брызнули горячие слезы. Через несколько секунд Барбара подняла голошу, — Я иногда тик но нему скучаю. Ничего не могу с собой поделить,

— Я знаю. Просто ты так устроена, — в голосе Иджера прозвучали мудрость человека, всю жизнь выступавшего за команду ни пней лиги, без малейших надежд на выход в высшую. — Ты делаешь все, что возможно, с теми картами, которые тебе сдали, даже если они совсем паршивые. Мне, к примеру, ни разу не пришел туз.

Барбара покачала головой; ее волосы мягко скользнули по его груди.

— Это нечестно по отношению к тебе, Сэм. Йенс мертв; он не мог спастись. И если я собираюсь жить дальше — если мы собираемся жить дальше — я должна смотреть вперед, а не назад. Ты прав, я постараюсь сделать все, что в моих силах.

— О большем нельзя и просить, — согласился Иджер и продолжал, тщательно подбирая слова: — Мне кажется, милая, если бы ты так сильно не любила Йенса, а он — тебя, то я тоже не смог бы в тебя влюбиться. Но даже если бы это произошло — ведь ты такая красивая женщина, — тут он ткнул ее под ребра, зная, что она взвизгнет, — ты бы не полюбила меня, потому что просто не сумела бы.

— Какой ты милый. И так разумно рассуждаешь. И всегда знаешь, что сказать женщине.

Барбара больше не прижималась к нему, а уютно устраивалась рядом; Сэм почувствовал, как ее тело расслабляется. Ее грудь коснулась его предплечья над локтем.