Ответный удар

Егер продолжал есть. Если бы 22 июня 1941 года кто-нибудь сказал ему, что он… влюбится? заведет интрижку? (Егер до сих пор так и не понял, что же с ним произошло) с советским пилотом, Егер, скорее всего, заехал бы ему в челюсть за то, что его назвали гомосексуалистом. Когда началась война с Советским Союзом, никто в Германии не подозревал, что русские женщины будут летать на боевых самолетах.

Он надеялся, что с Людмилой все в порядке. Первый раз они встретились на Украине, где она вытащила Егера и его стрелка (хорошо бы и с Георгом Шульцем тоже не произошло ничего плохого) из колхоза и перевезла в Москву, чтобы они рассказали командованию Красной армии, как им удалось уничтожить танк ящеров. Потом он писал Людмиле — она немного знала немецкий, а он — русский — но так и не получил ответа.

Затем они вместе полетели в Берктесгаден, где Гитлер пожаловал ему золотой крест (такой уродливый, что Егер носил только орденскую планку), а Людмила доставила Молотова для переговоров с фюрером. На его лице появилась задумчивая улыбка. Какая волшебная была неделя — ему еще не приходилось испытывать ничего подобного.

«А что теперь?» — размышлял он.

Людмила вернулась в Советский Союз, где НКВД вряд ли обрадуется тому, что она спала с нацистом… впрочем, не больше, чем Гестапо его связи с красной.

— Будь они все прокляты, — пробормотал он.

Рольф Уиттман с удивлением посмотрел на своего командира, однако, Егер не стал ничего объяснять.

К ним медленно приближался мотоцикл, фара которого почти не давала света, чтобы не привлекать внимания ящеров. Впрочем, у них имелись детекторы, распознававшие даже слабые лучики света, но ездить в кромешной тьме по извилистым французским дорогам чрезвычайно опасно.

Водитель мотоцикла заметил спрятанные под деревьями танки, остановился, заглушил двигатель и позвал:

— Кто-нибудь знает, где я могу найти полковника Егера?

— Я здесь, — отозвался Егер, поднимаясь на ноги. — В чем дело?

— У меня для вас приказ, полковник, — мотоциклист достал из кармана куртки пакет.

Егер вытащил сложенный листок, развернул и поднес к тусклому свету фары.

— Дерьмо! — воскликнул он. — Отзывают. Не успели вернуть на передовую, как снова приказывают явиться в штаб.

— Да, господин полковник, — кивнул мотоциклист. — Я должен забрать вас с собой.

— Зачем? — спросил Егер. — Не вижу в этом никакого смысла. Здесь мой опыт будет чрезвычайно полезен, а какой от меня толк в Гехингене? Я даже не знаю, где он.

Однако тут Егер сказал неправду, он что-то слышал об этом городке, причем совсем недавно. Где? Когда? Он вздрогнул, потому что вспомнил. Именно в Гехинген Гитлер отправил взрывной металл. Егер молча подошел к своей «Пантере», включил связь, передал командование отрядом подполковнику Затем закинул за спину рюкзак, вернулся к мотоциклу, сел позади водителя, и они направились обратно в Германию.

Глава II

Людмилу Горбунову не особенно беспокоила судьба Москвы. Она родилась в Киеве и считала советскую столицу скучным и некрасивым городом. Еще больше она утвердилась в своем мнении после бесконечных допросов в НКВД. Людмила никогда не поверила бы, если бы ей сказали, что один только вид зеленых петлиц на воротничках будет повергать ее в такой ужас, что она не сможет внятно произнести ни слова.

Людмила знала, что могло быть и хуже. Чекисты обращались с ней исключительно ласково, потому что она доставила второго после Сталина человека в стране, товарища Молотова, который ненавидел летать на самолетах, в Германию, а затем, в целости и сохранности — обратно в Москву. Кроме того, Родина нуждалась в боевых летчиках. Людмила успешно сражалась с нацистами почти целый год, а потом несколько месяцев с ящерами. Именно военные заслуги, а вовсе не то, что она перевозила Молотова с места на место, доказывали, какой она ценный кадр.

Впрочем, этот вопрос все еще оставался открытым. За последние годы исчезло множество очень способных, казалось бы, исключительно полезных для страны людей, которых объявили предателями или вредителями, а кое-кто пропал без всякого объяснения, словно их и вовсе не существовало на свете…

Дверь в тесную маленькую комнатушку (тесную, но все же лучше, чем камера в Лефортово), в которой сидела Людмила, открылась. На воротнике офицера НКВД она разглядела три алые нашивки. Людмила быстро вскочила на ноги и взяла под козырек:

— Товарищ подполковник!

Гость ответил на ее приветствие, впервые за все время, что ее делом занимались люди из НКВД.

— Товарищ старший лейтенант, — проговорил он. — Меня зовут Борис Лидов.

Людмила изумленно заморгала: до сих пор те, кто ее допрашивали, не считали нужным представляться. Лидов, скорее, напоминал школьного учителя, чем офицера НКВД, впрочем, это не имело никакого значения. Посетитель удивил ее еще больше, когда сказал:

— Хотите чаю?

— Да, большое спасибо, товарищ подполковник, — быстро ответила Людмила, чтобы он не передумал.

Атаки немцев сильно подорвали систему распределения продовольствия в Советском Союзе, а ящеры ее практически уничтожили. Чай стал драгоценной редкостью.

«Ну», — подумала Людмила, — «уж если где-то чай и есть, так это в НКВД».

Лидов высунулся в дверь и выкрикнул приказ. Через несколько минут ему принесли поднос с двумя дымящимися стаканами. Он взял поднос и поставил перед Людмилой.

— Угощайтесь, пожалуйста, — предложил он. — Выбирайте любой. Не бойтесь, в чай ничего не подмешано.

Ему не следовало этого говорить — Людмилу снова охватили сомнения. Однако она взяла стакан и сделала глоток. Ничего, кроме чая и сахара. Она отпила еще немного, наслаждаясь теплом и почти забытым ароматом.

— Спасибо, товарищ подполковник. Чудесный чай, — проговорила она.

Лидов отмахнулся от нее, словно хотел сказать, что благодарить за такой пустяк не следует. А потом, точно вел светскую беседу, заявил.

— Я видел вашего майора Егера… нет, вы, кажется, говорили, что он теперь полковник, верно? Я видел вашего полковника Егера — ведь я могу его так называть после того, как вы его доставили в Москву прошлым летом?

— Ну… — протянула Людмила, а потом решила, что недостаточно четко продемонстрировала свое отношение к предмету разговора, и потому добавила: — Товарищ, подполковник, я уже раньше говорила, что он никакой не мой.

— Я вас ни в коем случае не осуждаю, — заявил Лидов, переплетая пальцы рук. — Зло таится в идеологии фашизма, а не в немецком народе. И… — он сухо откашлялся, — …нашествие ящеров продемонстрировало, что прогрессивные экономические системы, как капиталистические, так и социалистические, должны объединить свои усилия, иначе мы все станем жертвами представителей отсталой цивилизации, в которой царят отношения раба и господина, а не рабочего и хозяина предприятия.

— Да, — с энтузиазмом согласилась с ним Людмила.

Меньше всего ей хотелось спорить по вопросам исторической диалектики с представителем НКВД, в особенности, когда положения, которые он высказывает, не звучат для нее враждебно.

— Далее, ваш полковник Егер оказал Советскому Союзу услугу, — продолжал он. — Наверное, он вам рассказал.

— Нет, боюсь, я ничего не знаю. Извините, товарищ подполковник, во время встречи в Германии мы почти не разговаривали о войне. Мы…

Людмила почувствовала, что краснеет. Она знала, о чем подумал Лидов. И, к сожалению (к ее сожалению), был совершенно прав.

Он посмотрел на нее и наморщил прямой длинный нос.

— Вам нравятся немцы, верно? — проворчал он. — Егер в Берктесгадене… а еще вы взяли его стрелка… — Лидов вытащил листок бумаги и сверил по нему имя, — да-да, Георга Шульца, в свою наземную команду.

— Он самый лучший механик из всех, кто там есть. Мне кажется, немцы разбираются в машинах лучше нас. Для меня он всего лишь механик — и не более того, — упрямо повторила Людмила.

— Он немец. Они оба немцы.

Слова Лидова о международной солидарности прогрессивных экономических систем оказались пустым звуком. Его спокойный равнодушный голос заставил Людмилу задуматься о том, что ее, возможно, ждет путешествие в Сибирь в холодном вагоне для скота или пуля в затылок.