Страница 53 из 69
После подобных заявлений поневоле становилось стыдно провалов в собственных знаниях. Хотелось немедленно прямо здесь и сейчас понять, почему растет трава, где сокрыты полезные для человечества руды и минералы, каковы их явные и тайные свойства, как их лучше использовать на общее благо живущих и грядущих поколений. Или – не сейчас, а с завтрашнего утра. Пока же лишь представить, насколько сей путь прекрасен и достоин настоящего человека.
Но желания оставались желаниями, не подкреплялись никакими действиями, угасали под привычными рассуждениями об общем. Гораздо приятнее рассуждать, чем углубляться в детали и думать.
На горизонте мрачными громадами росли горы. Отряд давно должен был бы добраться до них, но Тизенгаузен все вел экспедицию по краю равнины, словно самое вкусное оставляя напоследок.
После всех поворотов, поездок в сторону, возвращений тракт в итоге был утерян.
Нет, разумеется, казаки с легкостью вывели бы отряд на него, но время… Дня три, не меньше, если учесть повозки. И даже территория здесь являлась ничейной.
Впрочем, ничейной земли на континенте хватало…
На границе Великих Равнин
Период апатии в очередной раз сменился острой жаждой деятельности. Кюхля вдруг воспылал жаждой открытий и конкретной пользы, которую он мог бы принести, выбрав в жизни иную стезю.
При всей отвлеченности и склонности к вещам абстрактным Кюхельбекер понимал: человечеству для жизни потребна не только духовная пища, но и (и прежде) нечто более существенное. Не будет открытых месторождений руд – не будет металлов. Не будет металлов – и как тогда производить нужные вещи? Даже за обедом приходится пользоваться ножом, вилкой, ложкой – и это в процессе еды. Которую прежде надо вырастить или добыть, приготовить…
Какой бы ни была идиллия, на чем-то ведь она должна базироваться. Следовательно, кто-то обязан находить нужные минералы, руды, прочие вещи. Пусть прозаические, но куда же без них?
В беседах с Тизенгаузеном верх в очередной раз взял профессор. Надолго ли – вопрос другой. Зато стремление принести пользу оказалось настолько велико, что Кюхельбекер отдалился от основной группы и направился чуть в сторонку.
Благодаря разговорам Вильгельму казалось, будто его познания уже достаточны для самостоятельных поисков. Не требуется много ума для понимания – несколько человек осмотрят гораздо большую территорию, чем один. Казаков в данном случае в расчет можно не брать. Они лишь охрана да своего рода няньки. Хотя последнюю истину Кюхля от себя старательно гнал. Он привык по жизни, что кто-то все время заботится о нем, и воспринимал заботу как некую данность.
Если вдоль тракта компания из чиновника и ученого вполне могла проехать спокойно, без сопровождения и проблем, то со всеми изгибами, уходом с пути, странствиями, даже говорить о нормальной езде не стоило. На станции поменяют лошадей, починят коляски, накормят, найдется место для сна, но путешествовать по безлюдным местам совершенно одним, лишь с парой слуг…
О многих подлинных опасностях мужчины элементарно не задумывались, будто их и быть не могло, путешествовали же они по Европе, а не по довольно неспокойным местам, но где брать в пути еду, не будет ли грозить голод – подобное заставляло всерьез беспокоиться. Пока не убедились – десяток казаков отменно знает свое дело и пропасть из-за всякой ерунды не даст.
Тизенгаузен в способности спутника верил не особо, но и вреда от поездки не ждал. Хоть можно будет спокойно заниматься делом, не вслушиваясь в бесконечные рассуждения Вильгельма о роли поэзии в усовершенствовании человека. Найти ничего не найдет, так и профессору пока не удалось напасть на след чего-нибудь полезного.
Повозки оставили в приметном месте. Благо, они опять нуждались в мелком ремонте, а сами разъехались в разные стороны. Кюхля гордо восседал на смирной лошади, сам высокий, худой, какой-то нескладный. Что он надеялся увидеть близорукими глазами, оставалось тайной, и даже вечно сползающее пенсне вряд ли делало поэта более зорким.
Следом за ним двигался молодой казак Африкан. Словно для контраста демонстрируя, как надо сидеть в седле. Детям степей и прирожденным наездникам было немного смешно наблюдать за неуклюжим барином, но лицо служивого было практически бесстрастным. Барин, он барин и есть. Что еще ожидать от сугубо штатского, никогда не бывшего в воинской службе человека?
Мотаться без толку взад и вперед казакам давно надоело. Сказано было – сопроводить профессора до Калифорнии, по дороге выполняя приказания. Но кто же знал, что приказания те будут касаться почти исключительно движения по сторонам? Так никогда и никуда не приедешь. И, что странно, двое господ практически не ведали устали, тогда как казаки откровенно притомились и вымотались за чересчур долгую и бестолковую дорогу. Как вымотались и кони. Все же надо им иногда дневки давать. А то вперед да вперед, а на деле – в стороны. Как сейчас.
В самом начале Кюхельбекер то и дело останавливался, слезал с лошади, внимательно осматривал ту или другую кучу камней. Разок он даже попросил Африкана чуть покопать землю. Лопата на такой случай имелась, но почва оказалась твердой, высушенной солнцем, и за полчаса усилий родилась небольшая ямка. Кюхля заглянул в нее, извлек несколько кусочков земли вперемешку с камешками, поднес ближе к лицу, посмотрел сквозь пенсне, затем – без пенсне, помял, понюхал, да и отбросил в сторону. А потом еще пытался отряхнуть испачканные руки. Без особого результата.
Затем даже ему надоело то спускаться на землю, то забираться в седло. Результата не было, успех вдруг стал казаться призрачным и нереальным. Однако сдаваться Кюхельбекер тоже не хотел и ехал все дальше и дальше.
– Ваше благородие, в лагерь пора. Обед скоро, – напомнил задумавшемуся барину Африкан. – Умотали, почитай, за два десятка верст. Пока возвернемся…
В душе Кюхля был согласен повернуть немедленно. Но и терять лицо перед казаком, слушаясь его, как барчонок дядьку, не хотелось. Скажут, ездил непонятно куда и непонятно зачем. Вот найти бы хоть какой-то явный ориентир, мол, до него, а затем – назад…
Солнце палило, еще хорошо, что догадался нацепить на голову соломенное сомбреро, а то голову бы напекло до удара.
Да и Африкан вместо положенной папахи, пользуясь дорогой и отдаленностью власти, щеголял в подобной же шляпе. Даже чекмень снял, оставшись в одной рубахе с сабельной перевязью поверх нее.
– Там что-то блестит? – кивнул Кюхля чуть в сторону от первоначального курса.
Скорее блестело в глазах, но казак всмотрелся, затем не без уважения кивнул.
– Похоже, речушка.
– Доедем до нее, посмотрим. Заодно лошадей напоим, – с оттенком важности, словно большой начальник, объявил Кюхля.
Все-таки речку углядел он, а не глазастый молодой Африкан. Есть повод для гордости.
Места вокруг поражали безжизненностью. Даже трава росла какими-то клочками, а между тех клочков – один камень. Небольшие скалы, ни леска, ни поля. По утверждению профессора, именно посреди подобных пейзажей могло попасться что-нибудь ценное. Кюхля не без сожаления отметил про себя – неужели полезное и красивое настолько не сочетаются между собой?
На палящем солнце даже ручеек являлся откровенным подарком судьбы. А уж речка…
Разумеется, возражать Африкан не стал. Он вообще выглядел плоховато. Устал, перегрелся, ясное дело, тут мысли сразу переключатся на текущую воду. Упасть в нее и полежать хоть немного, вряд ли глубина позволит поплавать…
Насчет глубины так и оказалось. Речушка текла откуда-то с гор, но здесь и сейчас успела порядком измельчать. Обычно она явно бывала пошире, взгляд фиксировал ее прежнее русло. Только солнце иссушило все, до чего дотянулись жаркие лучи, и от берега до берега стало каких-то жалких четыре сажени. Глубина же едва достигала колена.
Пока Кюхля с наслаждением плескал водой в лицо и мочил платок, который намеревался положить на голову, Африкан, не мудрствуя лукаво, снял сапоги и пояс со всякими причиндалами да и плюхнулся в речку прямо в одежде. Все равно высохнет за четверть часа.