День пламенеет

— Какого черта он покончил с собой? — пробормотал Пламенный.

Он пришел в свои комнаты, заказал коктейль, снял ботинки, сел и стал думать. Через полчаса он потянулся, чтобы взять стакан. Когда жидкость горячей волной разлилась по телу, его лицо медленно расплылось в слабую, но неподдельную улыбку. Он смеялся над самим собой.

— Обжулили, черти! — пробормотал он.

Потом улыбка исчезла; лицо стало серьезным и мрачным. Оставляя в стороне его участие в нескольких западных предприятиях, все еще требовавших доплат, он был разорен. Но сильнее всего пострадала его гордость. Каким простаком он оказался! Они обкрутили его, а у него даже нет никаких доказательств. Самый простецкий фермер запасся бы документами, а он довольствовался «соглашением джентльменов», да к тому же еще и устным. «Соглашение джентльменов»! Он презрительно фыркнул. В его ушах еще звучали слова, сказанные по телефону Джоном Доусеттом: «Честь джентльмена». Они были подлыми ворами и мошенниками — вот кто они такие, и они его обманули. Газеты правы. Он приехал в Нью-Йорк, чтобы его обокрали, и господа Доусетт, Леттон и Гугенхаммер блестяще это исполнили. Он был мелкой рыбешкой, и они играли с ним десять дней — срок более чем достаточный, чтобы проглотить его со всеми одиннадцатью миллионами. Конечно, все это время они выезжали на его спине, а теперь будут скупать за гроши акции Уорд Вэлли, пока не выправится рынок. По всей вероятности, из своей добычи Натаниэль Леттон воздвигнет еще пару новых зданий для своего университета, Леон Гугенхаммер купит новые машины для своей яхты или приобретет целую флотилию яхт. Но что сделает со своей долей этот черт Доусетт, он не мог себе представить; вернее всего, откроет еще ряд банков.

Пламенный сидел и поглощал коктейль, вспоминая свою жизнь на Аляске и снова переживая те суровые годы, когда он бился за свои одиннадцать миллионов. Он был весь напоен жаждой мести: дикие мысли и неясные планы убить предателей мелькали в его голове. Вот что следовало сделать тому молодому человеку, вместо того чтобы лишать себя жизни. Он должен был стрелять в них, а не в себя! Пламенный достал портфель и вынул свой автоматический револьвер — большой кольт калибра 44. Он спустил предохранитель, повернул наружный ствол и высыпал содержимое обоймы через механизм. Выскочили один за другим восемь патронов. Он вложил их все в обойму, спустил в камеру и, взведя курок, поднял предохранитель. После этого, сунув револьвер в боковой карман пиджака, он заказал еще один коктейль и вернулся на свое место.

Упорно около часу он еще размышлял, но больше не улыбался. Морщины резче обозначились на его лице; в этих морщинах запечатлелся Север, укусы мороза, все, что он пережил и выстрадал, — длинные, бесконечные недели пути, холодные тундры Барроу, сокрушающие льдины Юкона, битвы со зверями и людьми, долгие месяцы в Койокуке, в аду, кишащем москитами, работа киркой и лопатой, страшные дни голода, рубцы и синяки от впивавшихся в тело ремней, мясная диета вместе с собаками и вся длинная вереница лет — двадцать лет, отданных напряженной непосильной работе.

В десять часов он встал и заглянул в городской справочник; затем надел ботинки, взял кэб и поехал. Дважды он менял кэб и наконец остановился у ночной квартиры сыскного агентства. Он лично занялся проведением своего плана, дал вперед большую сумму, выбрал шестерых нужных ему агентов и снабдил их инструкциями. Никогда еще эта простая работа не оплачивалась так хорошо: каждому, помимо жалованья от конторы, он дал чек на пятьсот долларов и в случае успеха обещал добавить столько же. Он был убежден, что в один из ближайших дней, если не раньше, три его молчаливых партнера сойдутся вместе. Каждому он приставил двух своих агентов. Ему нужно было знать время и место встречи.

— Ни перед чем не останавливайтесь, ребята, — был его последний наказ. — Я должен получить эти сведения. Что бы вы ни делали и что бы ни случилось, я вас выпутаю наверняка.

Возвращаясь в отель, он снова менял кэбы. Поднявшись в свою комнату, он проглотил еще стакан коктейля, лег в постель и уснул. Наутро, одевшись и побрившись, он заказал завтрак и газеты и стал ждать. Но больше он не пил. С десяти часов утра начались звонки по телефону: агенты давали отчет. Натаниэль сел в поезд в Тэрритаун. Джон Доусетт едет по подземной железной дороге. Леон Гугенхаммер еще не выходил, хотя, несомненно, он дома. И, разложив перед собой карту, Пламенный следил за своими тремя партнерами, съезжавшимися в одно место. Натаниэль Леттон был в своей конторе в Мючуэл Соландер. Затем к нему присоединился Леон Гугенхаммер. Доусетт все еще не трогался из своей конторы. Но в одиннадцать часов пришло известие, что и он приехал. Несколько минут спустя Пламенный мчался на автомобиле в Мючуэл Соландер.

Глава IV

Натаниэль Леттон что-то говорил; когда распахнулась дверь, он замолчал, и все трое со скрытой тревогой смотрели на Пламенного, входившего в комнату. В своей походке он бессознательно подчеркивал свободный раскачивающийся шаг путешественника полярных снегов. Ему действительно казалось, что он чувствует под своими ногами снежную тропу.

— Здорово, джентльмены, здорово, — сказал он, не обращая внимания на неестественное спокойствие, с каким они встретили его появление. Он по очереди поздоровался с каждым, переходя от одного к другому и так сердечно пожимая руки, что Натаниэль Леттон невольно сморщился от боли.

Поздоровавшись, Пламенный бросился в массивное кресло и лениво развалился с видом усталого человека. Кожаный портфель он принес с собой и небрежно бросил на пол подле своего кресла.

— Боже милосердный, ну я и поработал, — вздохнул он. — Здорово мы их обкорнали. Ловкая была штука. А я только уж под самый конец понял, как оно здорово вышло. Начистоту обстригли. И любопытно, как они пошли на эту Удочку.

Его ленивые протяжные слова с западным акцентом успокоили их. Он говорил весело. В конце концов, не так уж он страшен. Правда, он проник сюда вопреки инструкциям, данным Леттоном в конторе, но не было никаких данных, что он устроит сцену или начнет грубиянить.

— Ну, — добродушно сказал Пламенный, — что ж вы не скажете доброго словечка своему партнеру? Или его блеск ослепил всем вам глаза?

Леттон издал хриплый горловой звук. Доусетт сидел спокойно и выжидал, а Леон Гугенхаммер постарался заговорить.

— Конечно, вы прекрасно справились с этим, — сказал он.

Черные глаза Пламенного вспыхнули от удовольствия.

— А ведь верно! — торжествующе воскликнул он. — Здорово мы их обкрутили! И я порядком удивился. Мне и в голову не приходило, что их так легко провести.

— А теперь, — продолжал он, избегая неловкой паузы, — не мешает нам подвести счеты. Сегодня после полудня я уезжаю на Запад на этом проклятом пароходе «Двадцатый Век». — Он взял свой портфель, открыл его и полез туда обеими руками. — Но не забудьте, ребята, если вам еще раз понадобится задать взбучку Уолл-стрит, вы мне только шепните словечко. Я буду тут как тут со своим добром!

Он вытащил из портфеля груду расписок маклеров и чековые книжки. Все это он положил кучей на большой стол, снова запустил руку, выудил оставшиеся бумажки и присоединил к груде на столе.

Затем извлек из кармана лист бумаги и стал считать вслух.

— Десять миллионов двадцать семь тысяч сорок два доллара и шестьдесят восемь центов, — вот цифра моих расходов. Конечно, все это покроется выигрышем, прежде чем мы станем делить добычу. А каковы у нас доходы? Должно быть, очистилась чертовски крупная сумма.

Трое мужчин с недоумением посмотрели друг на друга. Этот человек оказался глупее, чем они себе представляли, или же он ведет игру, какую они не могли предугадать.

Натаниэль Леттон смочил языком губы и заговорил:

— Это займет несколько часов, мистер Харниш, прежде чем будет сделан полный подсчет. Мистер Хоуиссон работает над этим сейчас. Мы… э… как вы сказали, очистилась порядочная сумма. Давайте позавтракаем вместе и обсудим дело. Я засажу конторщиков за работу, так что вы не пропустите своего поезда.