Зверинец у крыльца

Благодаря хорошо поставленной сигнализации воронья стая ничего не проворонит. И вот что примечательно: в разных странах у этих птиц свои диалекты — они не сразу понимают друг друга.

Разговоры разговорами, а проворонить ворона все-таки может. Например, ее надувает хохлатая кукушка, обитающая в Западной Европе. Кукушечье яйцо (12 граммов) мельче вороньего (17 граммов), но гениальная ворона на такую мелочь не обращает внимания. Забывает она и о том, что умеет считать: нередко хохлатая кукушка умудряется подкинуть в ее гнездо два яйца. А хозяева этого не замечают. В чем дело?

В быстро меняющемся мире и птицы предприимчивы. В ноябре 1971 года черные вороны пожаловали в Смоленск! Сибирячкам тут понравилось, и с тех пор в старорусском городе зимует довольно большой их отряд. Из города они исчезают в начале апреля. А вот серых ленинградских ворон в Смоленск и калачом не заманишь — скорее всего, они зимой веселятся на Монмартре, заглядывают в окна Лувра, дежурят возле французских кабаре. Московские вороны тоже не все домоседки — на зиму многие отбывают в загранкомандировку, в Данию. Кое-какие московские вороны остаются зимовать на родине. Но в горланящих тысячных стаях, летящих по утрам на городские окраины, коренных москвичек меньше, чем пришельцев с Севера.

Вороны озабоченно шныряют по помойкам, балконам и подоконникам — нет ли наживы? Как-то проголодавшаяся ворона стянула початый пакет со сливками. Сливок в нем, видимо, оставалось достаточно — похитительница еле держалась в воздухе, тяжело махая крыльями над мостовой. Вынырнувший из-за угла автомобиль заставил птицу сделать крутой вираж. Пакет выскользнул из клюва, и ворона, усевшись неподалеку, грустно смотрела на белое пятно, застывшее на асфальте. Каждое ее перышко выражало огорчение. И еще одна, совсем уж невероятная зимняя история: вороны разогревали обед — заледеневшие картофельные очистки, корки хлеба и другую снедь — на трубе котельной. Помните у Пушкина:

Зима!.. Крестьянин, торжествуя,

На дровнях обновляет путь,

Его лошадка, снег почуя,

Плетется рысью как-нибудь...

И хотя ворона зимой непременно присоседится к человеку, ей «как-нибудь» нельзя — крылышки протянешь.

У лошади есть стойло и кормушка.

А ворона большую часть года, большую часть жизни существо бездомное. Знаменитый орнитолог Оскар Хейнрот предупреждал: когда вы читаете, будто в непогоду птицы прячутся в гнездо, знайте, это грубейшая ошибка — после того как они вывели птенцов, у них нет никакого дома.

Дома нет, а привязанности есть. Несмотря на то что главные пищеблоки ворон — городские свалки — вместе с ростом Москвы переместились на десятки километров, птицы все же летят ночевать в центр, например на площадь Ногина или Воронцово поле. Здесь они дрожали от холода еще во времена царя Алексея Михайловича. Создания Исторического музея и из Александровского сада, примыкающих к Кремлю, недавно вороны исчезли. С точки зрения ворон и галок, кое-какие многоэтажные здания на окраинах ныне тоже подходят для ночлега, но все-таки они искренне привязаны к старым паркам и кладбищам, к домам с так называемыми архитектурными излишествами.

В последние годы несколько птиц зимо0али В тихом месте возле избушки лесника на реке Чуне (Кольский полуостров). Около тысячи каркающих особ зимуют под Мурманском рядом с зверосовхозом. А вот английские вороны сплошь консервативны: кольцевание показало, что они не перемещаются далее 115 километров. Да в этом и нет нужды — настоящей зимы в Англии днем с огнем не сыщешь. К зиме теплоизолирующие свойства вороньего оперения улучшаются, но, чтобы не промерзнуть, птице приходится повышать уровень обмена веществ — попросту говоря, есть побольше. Это подтвердили эксперименты: у птицы, весящей 540 граммов (вороны весят от 460 до 690 граммов), летом стандартный метаболизм был 68,5 ккал., а зимой — 79 ккал. в сутки.

Всемерно заботясь о хлебе насущном, вороны находят время для развлечений даже зимой, когда над склонами, южной экспозиции поднимаются восходящие кольцевые воздушные вихри. Птицы обнаруживают их в ветер и штиль, в мороз и при слабом снегопаде. С распростертыми крыльями, словно танцуя, вороны на одном или двух витках набирают высоту 60—80 метров, не позволяя, однако, унести себя в облако. Сотни птиц катаются на воздушном потоке пока он не иссякнет или пока стаю не разгонит приближающийся самолет.

Перед сном вороны тоже любят покружиться в воздухе. Накувыркавшись и накаркавшись, стая тихо, почти незаметно занимает свою всегдашнюю ночную позицию. Причем место ночлега сперва обследуют высланные вперед разведчики — нет ли подвоха? Отходя ко сну, птицы особыми мышцами, идущими к очину (погруженному в кожу концу пера), взъерошивают платье, поднимают перья дыбом, чтоб было теплее. Под этими настоящими, или, как говорят специалисты, контурными, перьями прячутся тонюсенькие нитевидные перышки. В прошлом веке думали, что это жалкие остатки некогда шикарного оперения. В тридцатых годах нашего века утвердилось мнение, будто нитевидные перья вовсе не остатки, а добавочная теплоизоляция. Но много ли могут дать чахлые перышки, разбросанные там и сям? Прошло еще двадцать лет, и орнитологи, наконец, посмотрели в корень: ниточки всегда растут близко-близко от контурного пера. Не помогают ли они содержать платье в порядке? Не передают ли в сумку, из которой торчит контурное перо, раздражение, если перо смято строптивым соседом или вывернуто порывом ветра? Да, передают.

Но у нитевидных перьев есть работа и посерьезнее. Это выяснилось после исследования их у птиц 25 видов, в том числе и ворон, предпринятого Т. Л. Бородулиной. Она установила, что у вороны нитки растут на крыльях, бедрах, шее и груди. На шее каждое перо как бы обнимают две ниточки длиною в четверть главного пера; на груди нежные ниточки даже чуть длиннее, чем на шее, и тоже льнут к крепким перьям. Ситуация почти как в песне, где тонкая рябина хочет прислониться к могучему дубу.

Вороне далеко не все равно, что творится с перьями. И рассказывают ей об этом переплетения нервов — чувствительные тельца Хербста, обосновавшиеся в коже. Но правильнее выразиться так: тельца Хербста передают в центральную нервную систему сведения о положении перьев и давлении на них воздушных потоков. Сами тельца получают сигналы от нитчатых перьев — те, словно рябины, гнутся и перекручиваются вместе с дубами — крепкими перьями и крыльев, и хвоста. (Кстати, на вороньей спине и брюхе телец Хербста нет.)

А что будет, если ворону ощипать? Ничего особенного, конечно, не произойдет — походит голой, а потом оденется. (Правда, голая ворона может простудиться.) О том, как именно переодеваются вороны, пожалуй, лучше всех знает А. А. Войткевич — автор объемистого труда «Перо птицы». Линька — сложная штука. Сигналы к «переодеванию» идут и от нервной системы, и от гипофиза, и от желез внутренней секреции. Но главное — гормональный приказ: чтобы ворона поменяла платье, достаточно впрыснуть либо прогестерон, либо тиреоидин — препарат щитовидной железы.

Принято думать, будто сперва вываливается старое перо и лишь потом начинает расти новое. Дело же обстоит наоборот: пенек нового выталкивает старое с такой силой, что не помогают даже зажимы которыми пробовали удержать поизносившиеся перья.

Войткевич много манипулировал со щитовидной железой и ее препаратами. Оказалось, что введение гормонов не только поторапливает линьку, но еще и влияет на цвет перьев: от больших доз птица блекнет, а при малых окрашивается ярче. Но все же и с помощью гормонов ворона не может разодеться как попугай.

Вороне досталось в сказках и баснях: и нахальная она, и воровка, и воображала — большей частью все правильно. Но иные упреки она терпит зря. Вот строфа из басни И. А. Крылова:

Утыкавши себе павлиньим перьем хвост,

Ворона с павами пошла гулять спесиво...

Ворона важно раскачивается при ходьбе не от самодовольства. Ходить иначе она не может — ее пальцы сближены, а не растопырены, как у многих птиц.

Зато в другой басне Крылов наделил ворону мыслительными способностями, что до сих под вызывает превеликое сомнение орнитологов.