Змей подколодный

— Фарид…

— Я подхватил мальчишку над клином. В семи дюймах.

— Оу… — сказал хозяин. — Ты за кого меня держишь, Фарид? Я бы успел. Признаться, твоё присутствие оказалось весьма ко времени. Роль спасителя мне бы весь расклад загубила… Однако, ловок сопляк! Я ж его не учуял — и ты не учуял… Так в голову не пришло! Уступил бы ты мне его, а?

Гость тяжело вздохнул, заглянул в чашку и рявкнул на весь кабинет:

— Хар шмейс! Сахар где?!

— Простите, господин Фарид! — пискнул слуга и бросился исправлять ошибку.

— Фарид, — торопливо сказал хозяин. — Ты меня извини за Делика. Я, право, не хотел… Я и в мыслях не имел с малышом узелки вязать! Но он же мне на хвост просто сел — ну что было делать?! Я уж и так… А насчёт клина ты, право, зря. Не будь там тебя, я бы, конечно, сам. Но ты же там торчал, а мне, право, нужно было сегодня закончить.

— Закончил?

— Да уж по-любому… Я, чтоб тебе знать, за лаврами не гнался! Я их своему бесчестному сопернику предназначал! Удар хотел пропустить, подписать мировую… Ну, того и добился, как видишь! Эких мерзавцев растим, коллега! — пожаловался он. — Ведь как купил! За понюшку купил — меня-то!.. Опустил ниже цоколя… Ты уж его не разочаровывай, Фарид, сделай мне одолжение. Умер я. Хэппи-энд.

— Я от тебя в попечительскую коллегию еду, — буднично сказал гость. — У меня и заявление с собой — о твоём служебном несоответствии. Хочешь, поехали вместе. Сегодня среда, аккурат на заседание попадём.

Хозяин осторожно перевернулся на спину, вытянул руки по швам и уставился в потолок.

— Где-то я уже это слышал… — пробормотал он. — Ты не сгоряча, Фарид, нет? Всех ведь подставишь.

— Утрёмся.

— Понятно-понятно… Я, собственно, не против. Поедем, отчего нет. Только должен тебя предупредить — попечители будут вынуждены учесть один маленький моментик. Сугубо личный. Ни о каких забавах на сей раз и речи не шло, что бы ты там ни думал.

Гость тоже возвёл глаза к потолку и со скукой сообщил:

— Зубы от тебя уже сводит. Может, изложишь — моментик-то? Или вторжение в приватность состоится при большом скоплении незаинтересованных лиц? Кишки ведь со смеху надорвут…

— Пожалуй, изложу, — задумчиво сказал хозяин. — Ках с ней, с коллегией нашей и её кишками… хотя мы там оба будем выглядеть… э-э… неадекватно. Но это всё ветер в поле, Фарид. А вот чтобы между мной и тобой монашки с пустыми вёдрами бегали, я допустить никак не могу. Мы уж и так… далеко заехали. Частные угодья штурмуем… мышеловки вострим… М-м?

Гость хмыкнул и зазвенел ложечкой в чашке.

— Вот и я говорю: моветон… — вздохнул хозяин. — Я уж извинений не жду! Ты, по крайней мере, в помешательстве меня не заподозрил. В отличие от прочих наших бестактных коллег… Но давай так столкуемся: раз твой нос застрянет в моём сундучке, ты хоть руки оттуда вытащи, будь добренький. А сыр я тебе сам достану — в приватном порядке… Флюк! — позвал он. — Сливок в кофе! А господину Демурову — спирту! И сахару побольше, не то уши оборву!

— Не надо спирту, — сказал гость. — Чаю мне сделай, мелкий. Сказки лучше на трезвую голову слушать.

Позаботившись о чае, слуга поставил гостю под руку и кувшин со спиртом — на всякий случай. Слуге очень хотелось отсоветовать господину Фариду совать нос в сундучок с хозяйскими тайнами. Тем более что добрая треть тайн была захватана рыжими лапками. Господина Фарида слуга побаивался — да и кто его не побаивался?

Спирт, разумеется, пригодился. Когда у сундучка заголилось дно (конечно, только в одном отделении и то не целиком), кувшин опустел наполовину, а гость имел вид озадаченный и бледный. Слуга, не упомянутый в рассказе ни словом, напротив, ожил и повеселел. На гостя он старался не смотреть. Очень уж непривычное было зрелище.

— И теперь он, надо полагать, обратится к тебе, — сказал хозяин. — По поводу, так сказать… доставки приза.

— Надеюсь, — сказал гость.

— Я могу на тебя рассчитывать, Фарид?

— Можешь.

— И не кривись ты, будь любезен! Хорёк сыт, курятник цел — и оставь уже! Я-то к тебе на подтанцовки по первому слову выхожу! Без протоколов!

— Дотанцуешься…

— Я вас умоляю!.. Думаешь, мне не отвратно? Я, знаешь ли, привык без свидетелей кости закапывать! Что ты на меня уставился, в самом деле! Резюме готовишь? Изволь — мне даже любопытно…

— Я уж лучше отвернусь, — сказал гость. — Резюме, скажите на милость! Утешения не требуются? Овации?

— Утешил уже, благодарю покорно! Овации — куда ни шло…

— Мало! — рявкнул гость, вскакивая. — Мало утешил! Сдержался, мать твою! По старой дружбе! Придурок ты невменяемый! Шрасс-цирсшмей-цеш! Хорёк недоделанный! Идиот!!!

— Ках цешсмей-цирсш! — взревел в ответ хозяин. — Я вот сейчас сам — на коллегию! За оскорбления словом и действием! Пусть меры примут! Я в таком коллективе работать отказываюсь! Флюк! — заорал он. — Спирту мне! В ванну меня! К лысым бесам меня!..

Дом вздрогнул, сосредоточился и ахнул по ушам хитом "Агаты Кристи" — с середины песни. Слуга вздрогнул тоже, облил хозяина спиртом и серым вихрем унёсся прочь, в мансарду, а там угнездился на откинутой фрамуге, нисколько не желая попадать под горячую руку. Вот пусть сами друг друга таскают — хоть за уши, хоть в ванну, хоть на коллегию! Вот, вот: успокойся и рот закрой! Бес, мряф, неадекватный…

Судя по доносящейся из кабинета ругани, хозяин был категорически не согласен ни со слугой, ни с Глебом Самойловым. "Драть будет, — печально подумал слуга. — Эх, хвостик мой, хвостушечка, виртуальный мой, полосатенький, и при тебе как на войне, и без тебя как на войне… э-эх!.."

Войны… скандалы… танцы-манцы!.. В курятник бы заглянули, господа маги! Вы-то танцуете, но и курочки не в зрителях сидят.

Балет у них.

Финальные сцены.

Allegro presto да allegro agitato — живенько, то бишь, и не без волнений.

Глава 10 (Ольга)

Дорога к железному замку

(не желая покидать которую, фартовый птенец способен договориться даже со страшным волком)

— Ужасно! Ужасно! До чего мы докатились — дворянин подслушивает под окнами.

— Во-первых, я не подслушивал, а случайно услышал этот разговор.

Во-вторых, баронесса, вы же сами просили…

Г. Горин. "Тот самый Мюнгхаузен"

1

Товарный поезд летел через степь.

Маленькая ведьма слышала его, ещё засыпая, и потому размеренный перестук колёс казался во сне совершенно уместным. Ведьма рассматривала мольберт: на мольберте был холст, зародыш гобелена. "Мой любимый гобелен", — уточнил враг. "Ты должна вышить на нём качели", — сказал он, тыча в холст пальцем. С перчатки, отделанной железом, потекла кровь, ведьма задохнулась от ужаса и подскочила на постели.

Товарный поезд грохотал по далёким рельсам.

"Я вышью крестиком, — пробормотала Ольга, падая на подушку. — Только обозначьте мне цвета…" "Тук-тук", — согласился поезд, тук-тук, это была песня, старая-престарая. Слаженный хор мужских голосов распевал её протяжно и горестно: "Шёл отряд по бе-ре-гу, шёл из-да-ле-ка… Шёл под красным зна-ме-нем командир полка… Голова обвязана, кровь на ру-каве… След кровавый сте-лет-ся… ПО СЫ-РОЙ ТРА-ВЕ"!

Ведьма распахнула глаза, и голоса поднялись к потолку, затихая во тьме. Ведьма перевернула подушку, прижалась щекой к прохладной ткани, к траве, осенней траве, дочиста вымытой снегом… За окном, на пределе слышимости, стучали колёса.

Поезд шёл по трамвайным путям мимо девятиэтажки в тринадцатом микрорайоне. Девятиэтажка стояла в траве, полупрозрачная, просвеченная солнцем насквозь, а на восьмом этаже, в проёме балконной двери, скрипели качели. Простые детские качели, собранные из жёлтых палочек, они взлетали неспешно и высоко — из комнаты в небо, из неба в комнату… Ольга запрокинула голову, глядя на них, а враг положил ей на плечо руку, и с перчатки потекла кровь.