Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 51 из 101

— Все подробные сведения обо мне даны доктору Штраубу. Включая девичью фамилию матери. Инспектор Ленц в курсе дела.

— Ленц сам по себе, а нам сведения нужны отдельно.

«Значит, из отдела, который занимается мошенниками и фальшивомонетчиками, меня передали в политический отдел», — сразу догадался Скарбек и спросил:

— Меня еще ждут неприятности в дороге? Тогда мне лучше остаться в Вене, чтобы вы могли выяснить все дело до конца.

— Можете спокойно ехать.

— Так в чем же дело?

— Нам нужно было сфотографировать фальшивую визу. А заодно отметить у себя пункт вашего следования — Гамбург. — После паузы агент сказал с деланным участием: — Сочувствую вам, герр Скарбек. Не очень–то весело разъезжаться с семьей на праздники.

— Золотой телец требует жертв. К тому же на гамбургскую биржу не пускают женщин. Самая старинная биржа в Германии и самое мудрое правило. Знаете, для чего оно? Чтобы на бирже меньше болтали, шумели и чтобы женщины не давали нам советов. — Скарбек заговорщицки перешел на шепот: Биржа в Гамбурге — единственное место на земном шаре, где я отдыхаю от своей лучшей половины…

На перроне к Скарбеку подошел встревоженный носильщик и сказал:

— Вас вызывают в багажную кассу. Что–то неблагополучно с багажом.

Скарбек обменялся мимолетным, но весьма красноречивым взглядом с Анкой, стоявшей на площадке вагона, и направился за носильщиком. Анка смотрела ему вслед, слегка побледнев.

— Может, понадобится моя помощь? — предложил агент в белом кашне и направился за Скарбеком.

Багажный приемщик встретил пассажира очень строго:

— Это ваш багаж? Он весит больше положенного. Вам необходимо доплатить девяносто четыре шиллинга.

Скарбек шумно перевел дух, вынимая бумажник. Багажный приемщик подумал, что пассажир шел очень быстро и потому запыхался. Агент в белом кашне выразил удивление по поводу того, что господин везет с собой ящик с крокетом. Дешевле купить новый крокет, чем платить деньги за багаж.

— Вы, наверное, правы, — согласился Скарбек. — Но мы уже привыкли к своим шарам и молоткам… Теперь крокет снова входит в моду. Мне рассказывали, что когда Канарис, — Скарбек несколько приглушил голос, переехал в пригород Зюденде, его соседом оказался сам Гейдрих. Так вот, по воскресеньям после полудня адмирал с женой и дочерьми часто играл в крокет с начальником службы безопасности и его семьей…

На прощанье, уже после третьего звонка, Скарбек угостил агента в белом кашне гаванской сигарой, а сам небрежно бросил недокуренную сигару, источающую тонкий аромат, под колеса тронувшегося вагона. Это может позволить себе лишь очень богатый курильщик.

Когда поезд отошел от платформы венского вокзала, Скарбек вытер лицо и сказал со вздохом облегчения:

— Знаешь, Анка, мне сегодня так повезло, будто у меня было рекомендательное письмо к самому господу богу…



43

Следователь сдержал слово. Открылось окошко в двери, охранник протянул Кертнеру деньги и попросил расписаться в их получении. Ему вернули около семисот лир, все деньги до чентезимо, изъятые при аресте, и он может тратить их по своему усмотрению.

Те, кто сидел под следствием, пользовались некоторыми привилегиями: пока виновность обвиняемого не доказана, никто не имеет права называть его преступником. А подозреваемый в шпионаже и осужденный по этой статье значится не уголовным, но политическим преступником. И как охранники ни были далеки от соблюдения законов, об этом помнили. Наконец, Кертнер все–таки иностранный подданный, охранники поневоле считались с этим, тем более что иностранец при больших деньгах. Пока у тебя в кармане кругленькая сумма, ты — барин, даже если господина бьют по морде.

Все эти дни Кертнер жил в миланской тюрьме «Сан–Витторе» со всем возможным комфортом. Он выбрал камеру на солнечной стороне и платил за нее пять лир в сутки. Камеру только что побелили, койка обрызгана мелом. Он вызвал уборщика, чтобы тот протер койку и прибрал. Белье разрешалось менять дважды в неделю. Какие еще удобства связаны с платной камерой? Войлочный матрац, подушка, умывальник с тазом и кувшином, полотенце, котелок, кружка и ложка. Койка привинчена к стене, а табуретку можно передвигать. На дверях камеры висит табличка «Строгая изоляция», но при этом Кертнера водили на прогулку.

Он отказался от убогих тюремных обедов, заказывал обеды в соседней траттории и покупал в ларьке все, что требуется: сыр, вино, папиросы, свечи, газеты, иллюстрированные журналы…

После очередного допроса Кертнер лежал в полузабытьи в своей камере, выходящей на солнечную сторону, как вдруг с грохотом отворилась дверь и вошел охранник. Кертнеру приказали быстро одеться.

— Скорей, скорей! — торопили его, пока он шел по двору к черному закрытому автомобилю. — Бегом!

Его так скоропалительно погрузили в автомобиль и повезли, что он не успел даже зашнуровать ботинки и повязать галстук. Пришлось проделать все это на ходу, и охранники, сопровождавшие его, выразили одобрение по поводу того, как он ловко повязал галстук, не глядясь в зеркало.

Его доставили на вокзал, откуда отправляются поезда на Турин. По платформе они втроем бежали во весь дух. И едва вошли в вагон, поезд тронулся. Кертнеру и его провожатым было оставлено отдельное купе. Из–за них на несколько минут задержали поезд Милан — Турин.

Охранники болтали наперебой, и Кертнеру не составило труда узнать через несколько минут, что главное начальство ОВРА находится в Турине, что в Милане только участок, а доктор Де Лео, тот самый, с которым поссорился Кертнер, работает в Турине и приезжал в Милан специально по его делу…

Сидя у окна вагона, Этьен вспоминал все, что ему в те дни необходимо было помнить.

Что он имеет право сейчас вспоминать? Не свое детство, не свою юность, а детство и юность того, чье имя носит.

Его собственная прежняя жизнь — будто тоже одна из легенд, к которым ему приходилось прибегнуть на своем разведчицком веку. И отличается его первая легенда от всех других только тем, что ту легенду он заучил лучше, с большим числом подробностей.

Перед закрытыми глазами проходили вереницей все, с кем он сотрудничал в последние месяцы. Ему еще предстоит очная ставка с тем, кто предал.

Не хотелось думать, что его выдал Паскуале, — скорей всего, Паскуале сам стал жертвой чьего–то предательства. А полуобморочное состояние, в котором Паскуале явился тогда в тратторию, объясняется его давней трусостью; видимо, она стала прогрессировать. Вот что значит испугаться до потери осторожности! Когда Паскуале находится во власти страха — он все время облизывает губы.

Может быть, Блудный Сын? Этьен вспомнил, как они сблизились. За столиком в портовой таверне в Специи шел пустячный разговор о всякой всячине. Кто–то заметил: Муссолини добился в конце концов того, что поезда в Италии стали ходить по расписанию. И тогда этот самый Блудный Сын сказал: «Я предпочел бы, чтобы поезда наши по–прежнему опаздывали». И столько в его словах было скрытой ненависти, что Этьен сразу распознал в нем убежденного антифашиста, не смирившегося с режимом. Да, иногда важнее не то, что человек сказал, а то — как сказал, выражение лица, его глаза.

О Блудном Сыне тоже не хотелось думать плохо, хотя его биография давала некоторые основания для тревоги. Отец — крупный судовладелец, у него свои верфи в Специи и в Генуе. Он послал сына совершенствоваться на верфи в Гамбург и Бремен, но тот не слишком увлекся судостроением, познакомился с немецкими социал–демократами и коммунистами, проникся идеями, которые совершенно не соответствовали тому, что проповедовалось в семье молодого хозяина фирмы. Блудный Сын оказался предприимчивым, ловким, хитрым подпольщиком, чрезвычайно удачливым в выполнении самых рискованных поручений. Это он, пользуясь положением второго помощника капитана парохода, везущего в Испанию разобранные «мессершмитты» последней модели, выкрал чертежи самолетов из сейфа, а затем положил их обратно. Однажды Блудный Сын в ответ на похвалу Кертнера сказал: «Это что! Были бы у меня время и средства, я бы достал корону Виктора–Эммануила и снял с нее копию». Может, Блудный Сын не выдержал допросов, пыток и выдал товарищей, рассчитывая на то, что отец поможет освободиться своему раскаявшемуся отпрыску, разыгравшему «Возвращение блудного сына»? У отца огромные связи, огромные деньги, он много сделал для итальянского военного флота, может рассчитывать на заступничество самого дуче.