Страница 11 из 68
Попельский прошел опасную подворотню, ни разу не поскользнувшись, зато не избежал иной опасности. Очутившись уже во дворике, он сделал шаг и почувствовал, что его вычищенная туфля марки "Саламандра" за пятьдесят злотых углубилась в некую мягкую, клеистую субстанцию.
— Черт… холера ясна! — рявкнул он. С нескрываемым отвращением Попельский начал оттирать подошву о мостовую и проклинать про себя свою склонность одеваться словно денди. Если бы он надел толстые зимние башмаки, а не эти элегантные туфельки, подумал он, нечего было бы и беспокоиться.
Он проехал подошвой по мостовой несколько метров, пока не очутился под единственной во дворе лампой, слабо освещавшей вход в подвал, в котором, собственно, пивная и располагалась. Попельский поднял ногу и присмотрелся к обуви. Подошва была, более-менее, чистой, зато бока мокрые, измазанные коричневой дрянью. Он прекрасно знал, во что вступил. Обитатели дома неоднократно жаловались полиции на то, что посетители пивнушки испражнялись прямо во дворе. Попельский огляделся. Единственной вещью, о которую он мог вытереть туфлю, была шершавая стена, но это грозило тем, что благородная кожа вся покроется царапинами. Комиссар открыл дверь в забегаловку. Сноп света из зала упал во двор. На ящике от пива лежал старый мешок от капусты. Хотя он тоже был толстым и шершавым, но туфли поцарапать не мог. Ничего лучшего здесь найти было невозможно. Он оттирал обувь и глядел на клубы дыма, валившие снизу. Он медленно спустился по крутой лестнице и очутился в трех метрах ниже львовской мостовой. С каждым его шагом в "Морском Гроте" делалось все тише. Попельский остановился на пороге, снял котелок и несколько мгновений упивался тишиной и исходящим от печки теплом. То тут, то там слышно было шипение. Комиссар знал, что воры и бандиты тихо повторяют его прозвище: "Лысссый".
Попельский не спеша шел по центру пивной и глядел на то, что прекрасно знал. Он видел грязные ногти, стучащие по столешнице, кривые взгляды из-под козырьков фуражек, суковатые пальцы, в которых были зажаты самокрутки из самого паршивого табака, на лепящиеся к черепушкам жирные волосы. Он чувствовал запах парящих одежек из толстого сукна, давно нестиранных рубах и промоченных войлочных ботинок. К физиономиям тщательно не приглядывался. Попельский знал, что давно уже разыскиваемые полицией бандиты давно уже разбежались по своим норам, предупрежденные слухами. Он подошел к столу, за которым сидело трое мужчин. Все они опирали локти и предплечья на столе, не спуская глаз с полицейского. Аккордеонист заиграл плясовую мелодию и запел:
Попельский похлопал музыканту. Хотя он делал это преувеличенно громко, тот не проявил хотя бы капельки благодарности. Полицейский повесил свое пальто на спинке свободного стула, стоявшего возле стола, поправил черный пиджак и такого же цвета галстук-бабочку, после чего уселся, не снимая котелка. Руки он опер на столе, точно так же, как и сидевшие здесь раньше, и внезапно развел их в стороны, в результате чего сбросил со столешницы локти двух мужчин. Те отодвинулись от стола, готовясь к нападению. Третий из них, сидевший напротив Попельского, успокоительно махнул рукой.
— Что, ребята, правил хорошего поведения не знаете? — спросил комиссар и только тут с ужасом заметил, что посадил на рукав костюма пятно по причине разлитой на столе какой-то жидкости. — Нельзя же так толкаться! — Он облегченно вздохнул, видя, что перед мужчинами стоят остатки водки, которая "не пятнает мундира и чести", как говаривал его покойный дядя, австрийский офицер.
— Спокойни, варьяты, — сказал сидевший напротив комиссара. — Ун тылько струга фуня! Таки бардзий фунясты паняга![25]
— Пан старший[26]! — Сам Попельский был уже в более хорошем настроении, и он громко щелкнул пальцами. — Пан старший, свиную котлету, огурцы и чекушку! Только под котлету не наплюй, — рассмеялся он, хлопнув ладонью по столу, — а то ведь я буду есть с этими вот гражданами!
— Мы ни голодни, — ответил мужик, сидевший справа от Попельского.
— Заткнись, курва, — прошипел комиссар и крепко схватил его за руку. — Я не тебе жрать заказываю, только ему, — указал он глазами на официанта, который уже заходил за стойку, — знать о том не следует, тогда он точно не нахаркает! Десна, — обратился он к сидящему напротив, — успокой своих дружков, чтобы они не вмешивались!
Напомаженный официант в покрытом пятнами смокинге и в сорочке без воротника подошел к столу и пару раз хлопнул по нему тряпкой, которая постоянно висела у него на руке. Он поставил перед Попельским маленькую бутылку с этикеткой "Чистая монополька"[27], рюмку и тарелку с булкой, холодным шницелем и четырьмя квашеными огурцами. После чего продвинул по столу держатель с салфетками.
— Платить сразу, — буркнул официант.
— Пан старший! — воскликнул Попельский, вручая ему котелок и монету в один злотый. — А рюмки моим приятелям?
Официант поблагодарил за богатые чаевые, после чего отошел за стойку, как будто бы не слышал просьбы. Котелок Попельского он повесил на крючок и взялся вытирать рабочее место. Отозвался мужчина, которого полицейский назвал Десной; в тишине его голос прозвучал необычно громко.
— Вы не обижайтесь, пан кумиссар, только мы с пулицаями не водимся. Мы не хатраки[28]. Разым есть не станем. Ни я, ни Валерик, ни Альфоник. Мы вам не шпики. От мни пан что-то хотел? Так слушаю. А Валерик с Альфоником будут нас слушать.
Попельскому была известна институция свидетеля при неформальных переговорах полиции с преступным подпольем. Подобного рода беседы всегда проходили в плотно забитой забегаловке, свидетелями же были наиболее тупые и приципиальные бандиты, которые никогда не лгали своим, и которые резко реагировали, когда кто-либо обвинял их в мошенничестве. Они были гарантией того, что собеседник из преступного мира не является доверенным лицом полиции, и им все доверяли.
— Ну ладно. — Комиссар оглядел окружавшие его напухшие и угреватые лица. — Только свидетелями должны быть эти два гражданина. — Внезапно он поднялся, огляделся и заорал. — А не вся забегаловка! Так как?! Хавалы в тарелки!
Неодобрительные бурчания и шипения прокатились по задымленному интерьеру. Попельский уселся и вынул из жилетного карманчика серебряные часы. Он открыл крышку и проверил, который час. Его организм подавал, как и всегда, около семи вечера, подавал надежный сигнал, что пришла пора обеда. Комиссар наколол котлету на вилку и сначала хорошенько осмотрел ее, а только потом сунул в рот приличный кусок. Еда в забегаловках имела для него одну-единственную вспомогательную цель: приглушить вкус водки. Повар и в едином лице бармен, выставлявший на стойке "Морского Грота" яйца под майонезом, холодную колбасу с такой же холодной капустой, селедку, жареную свинину и квашеные огурцы знать не знал и не желал слушать о модной современной диетологии. Он желал всего лишь, чтобы потребление спиртного было хоть чуточку приятным, хотя многие клиенты этого не понимали и пили без какой-либо закуски. Эти же выставленные на стойке под стеклянными крышками и вечно несвежие "лакомства" у Попельского всегда ассоциировались с девицами, стоящими на Мостках. Тамошних проституток тоже редко кто заказывал, и они тоже были не первой свежести.
25
Попробую перевести львовскую "гвару": "Спокуха, психи. Он только выпендривается. Такой уж мэн сильно понтованный" — Прим. перевод.
26
В польском и чешском языках: "официант". В немецком: "gerr ober". К сожалению, обращение практически ушло из оборота. — Прим. перевод.
27
Не знаю, стебется ли автор. В то время, как и сейчас в Украине, у государства не было монополии на производство спиртного, так что, естественно, этикетка могла быть, а вот монополия… — Прим. перевод.
28
Chatrak — полицейский агент (батярский сленг, см., например: http://foto-lviv.com.ua/slovnyk/#.T9XoFlKOJJE)