Страница 10 из 68
— Спокойной ночи, Похлер!
— Спокойной, герр капитан. — Возчик взялся было за ручку двери, но через пару секунд отпустил ее. — Я понимаю, вы меня не помните. Тогда вы хорошенько залили за воротник. Я хочу герра капитана поблагодарить.
— Ведь ты уже благодарил! — скучающим голосом ответил Мок. — За то, что я отнесся к тебе, как к человеку. Ты уже говорил… Иди, а не то Биби превратит твой экипаж в бордель!
— Не за то, герр капитан. — Похлер как будто не слышал слов Мока. — Не за то, но за то, что по дороге не выяснял, откуда я его знаю, как мы встречались и все такое… Вы понимали, что мне говорить о том неприятно. Ведь у меня жена и дети. Вот за это — спасибо.
Мок рассмеялся. Он протянул Похлеру руку.
— Всего самого хорошего в Новом Году!
— Благодарю, и вам того же, герр капитан.
Извозчик крепко пожал руку Моку.
— Только, Похлер, не думай, — прибавил Эберхард с усмешкой, — будто я такой деликатный, каким хочу казаться. Я тебя не расспрашивал, потому что мне все эти позорные истории уже осточертели. Персональная история жителей этого города — это история греха и компрометации. И в голове у меня уже столько таких событий, что очередные туда просто не влезают. Иди с Богом, Похлер, и можешь грешить и дальше, только тихонько, и не лезь в глаза каким-нибудь гестаповцам.
— И сегодня вы снова отнеслись ко мне, как к человеку. Вы даже тому привратнику сказали, будто бы я — ваш человек. А я вам так скажу, если захотите, я им буду. Ведь здесь, под вокзалом, вечно чего-нибудь происходит, а у меня глаза всегда широко открыты. Но только для вас.
— Тогда послушай, Генрих, — подумав, сказал Мок и подал Похлеру свою визитную карточку. — Если какой-нибудь пидор прибудет на Моргенцайле, ты дашь мне знать, хорошо? И не важно, будет он разговаривать по-силезски или на языке апачей, ты меня понял?
— Конечно. — Похлер открыл дверцу автомобиля. — Спокойной ночи, герр капитан!
— Спокойной ночи, Генрих.
Мок рассмеялся, уже громче. И еще раз. Его радостный голос эхом отражался от стенок "адлера". Сегодня, несмотря ни на что, удача ему способствовала. Поначалу удалось избежать пастора Кребса, а теперь он нашел нового информатора. Для одного вечера совсем даже неплохо! И к чертовой матери какого-то там наглого слугу! Добрый дух, эудаймон, подсказал ему сегодня дважды: в первый раз, когда он назвал Похлера "своим человеком" при камердинере Горсегнере, а второй раз, когда он удержался от одного высказывания, пока извозчик настаивал, узнает ли его Мок. А удержался он от того, чтобы высказать одно сравнение, и, благодаря этой сдержанности, получил себе ценного информатора. Вот если бы озвучил его, то хорошее отношение Похлера точно бы потерял. А предложение должно было прозвучать так: "И чего ты удивляешься, что не узнаю тебя. Думаешь, в сортире два куска дерьма легко различить?"
Бреслау, воскресенье 10 января 1937 года, половина одиннадцатого вечера
Мок не отправился домой, несмотря на то, что визит пастора Кребса наверняка уже закончился. Сидя в автомобиле, он без какой-либо задней мысли присматривался к группе молодых людей с лыжами и рюкзаками, к пьяненькой Биби, что перешучивалась с Похлером, и к продавцу колбасок, который ежесекундно открывал свою кастрюльку, чтобы аппетитный запах искусил путешествующих, а его самого обогрел горячий пар. Мок знал, что подобные моменты, когда он просто вот так пялится на что угодно, всегда заканчиваются горячечными ассоциациями, что эти секунды умственного ничегонеделания запустят цепочку картин. И ему не важны были оригинальные идеи, открывательские решения, нет — его амбиции были сейчас намного меньшими. Просто, ему хотелось ухватить всего одну мыслишку, появившуюся, когда Похлер уже должен был покинуть автомобиль, и заглушенная длительными благодарностями извозчика. Тут Мок увидел подходящих к вокзалу двух офицеров в черных плащах и фуражках с высокой тульей. Он стукнул себя ладонью по лбу, но не мог сам себе объяснить, почему именно этот вид напомнил ему ту самую мысль.
Он вышел из автомобиля и направился в главное здание вокзала. Теперь он уже не обратил внимания на улыбающуюся Биби, на ее худую подружку и на продавца колбасок. Мок огляделся по вестибюлю, замкнутому полукруглым сводом, и заметил свою цель — столб с таблицами расписания движения из жесткого, покрытого лаком картона. Они висели, закрепленные своими длинными сторонами к подвижному кольцу. Мок подошел к таблицам и начал их "перелистывать", а те стучали одна о другую, возбудив заинтересованность некоего мужчины, глуповатый вид и покрасневшие глаза которого выдавали, что он все еще не кончил праздновать Новый Год. Мок нашел нужный ему лист с пополуденными и вечерними прибытиями поездов на вроцлавский Главный Вокзал. Взгляд его тут же отметил подчеркнутые маршруты зарубежных поездов. Всего один-единственный прибывал во Вроцлав перед десятью часами вечера, то есть, приблизительно в то самое время, когда извозчик Похлер забрал своих таинственных пассажирок. Экспресс, прибывающий через день в половину десятого вечера. Мок вынул записную книжку, закрывавшуюся с помощью аптечной резинки. Он старательно выписал на разлинеенном листке все данные об этом поезде. После этого он подошел ко второму столбу с надписью "Отбытия", не обращая внимания на пьяницу, который явно желал получить у него в долг на пиво. У второго столба пришлось долго поискать, прежде чем нашел номер интересующего его экспресса. Тот отходил через день, с самого утра. Мок записал все промежуточные станции, а одно название подчеркнул, написав рядом с ним "граница". Припомнив временное затмение мыслей в автомобиле, он тут же записал, что необходимо будет сделать утром: "Позвонить на пограничный переезд в Моргенрот".
Выходя из здания вокзала, Мок увидал извозчика Похлера, разворачивающего лошадь. Он помахал ему рукой, но тот, похоже, не заметил. Ладно, весело подумал Мок, не каждый день ему случается возить преторианцев[22] Гитлера.
В экипаже, развалившись в небрежных позах и с папиросами в руках, сидели два эсесовца, которые несколько минут назад проходили мимо автомобиля Мока.
Львов, понедельник 11 января 1937 года, семь часов вечера
Мало кто из порядочных и обычных обитателей Львова знал, что в самом сердце города, среди красивых и старинных каменных домов неподалеку от Рынка, чуть ли не под самым куполом костела доминиканцев, существует местечко, имеющее мало чего общего с добропорядочными обычаями. Забегаловка, называемая "Морской Грот", размещалась во внутреннем дворике большого дома на Доминиканской 4[23]. Посещение сего заведения было связано с двумя различными опасностями. Первая из них — угроза свернуть, если не поломать ноги — таилась уже в неосвещенной подворотне, ведущей на микроскопический дворик. Второй угрозой были пьяные посетители заведения. Приняв порцию спиртного, они признавались в любви всему свету или же нападали на ближнего. Более того, в приливе агрессии батяры охотно хватались за пружинный нож или за бритву.
Комиссар Эдвард Попельский не был обывателем[24] ни обычным, ни порядочным. Он прекрасно знал батяров и всегда, направляясь в эту пивнушку, имел при себе электрический фонарь, не говоря уже про револьвер системы "браунинг". Но сегодня он забыл и первое и второе, так что чувствовал себя весьма неуверенно. Он держался стены и пытался хоть что-нибудь увидеть в слабом мерцании отсвета, доходившего со двора от висящей над входом в рыгаловку лампой. Шел он медленно, шаг за шагом, нащупывая стопами скользкую поверхность, озабоченно поглядывая на свою левую руку, которую до сих пор не мог выпрямить после неудачного перелома локтя два года назад. Отсутствие оружия беспокоило его значительно меньше. Он знал, что о его появлении в одной из самых гадких забегаловок сразу же станет известным всем бандюкам к востоку от Галицкой площади, то есть, на Лычакове. Здесь действовала безотказная почта слухов, а характерная фигура лысого комиссара в котелке и в белом кашне была известна каждому пацану. За шестнадцать лет работы в уголовной полиции он подцеплял орлов с Лычакова очень даже серьезно, но ни один дружащий с головой львовский бандит не рисковал бы поднять руку на полицейского комиссара.
22
Охрана высших должностных лиц в Древнем Риме — Прим. перевод.
23
Теперь ул. Ставропигийская (?) — Прим. автора.
24
В польском языке слово "obywatel", помимо указанного значения, несет и основную смысловую нагрузку в качестве "гражданин", но можно это же слово перевести как "житель", "обитатель". — Прим. перевод.