Шхуна «Мальва»

Иван подошел к Леньке, осторожно взял его на руки. Ленька открыл глаза и посмотрел на Ивана.

Сперва, кроме боли и отчаяния, Иван ничего не увидел в глазах Леньки. Но вот что-то похожее на слезы заволокло неподвижные зрачки, и ресницы дрогнули.

— Брательник!.. — прошептал Иван.

Прижав Леньку к груди, он стоял перед его палачами и раскачивался из стороны в сторону, ничего не видя и не слыша.

Ленька хотел поднять руку, обнять брата, но рука не слушалась. Тогда мальчик с усилием приподнял голову и улыбнулся.

— Все! — крикнул Моренц солдату, который стоял у двери. — Выбросьте мальчишку вон. Он больше не понадобится.

Солдат взял под козырек:

— Слушаюсь, господин капитан.

— Поручите эта дело русскому, как его, черт возьми... Калугину. Идите.

Иван был уверен, что, если он добровольно явится к гестаповцам, Леньку выпустят. Что будет с ним самим, рыбак не думал. Братишку надо было спасти, хотя бы для этого пришлось самому погибнуть. Правда, в каком-то далеком тайничке сознания теплилась надежда, что ему удастся бежать. Он ведь не Ленька, у него хватит сил и ума...

Встреча с Ленькой вначале придавила Глыбу, поколебала его. Но это продолжалось недолго. «Там, на воле, — думал рыбак, — найдутся люди, которые вырвут братишку из рук этого немецкого прихвостня Петра Калугина и доставят его к матери. Христо Юрьевич наверняка сумеет разузнать обо всем... Малыш выживет... Он еще побегает по палубе шхуны...»

— Полковник фон Зиммер и капитан Моренц обещают сохранить тебе жизнь, даже выдать денежную награду, если ты скажешь, где шхуна и ее команда, — скрипучим голосом проговорил переводчик.

«А Петро Калугин, — продолжал думать Иван, ничего не слыша, — попадется на аркан. Эх, гад, продался!..»

— ...денежную награду... — наконец донеслось до него, и он поднял голову.

Теперь лицо рыбака было спокойным и, как почти всегда, насмешливым.

«Эх, фрицы, фрицы! — усмехнулся про себя Иван. — Русского человека купить захотели. Ивана Глыбу!»

— Что господин немец сказал? — переспросил Глыба.

— Полковник фон Зиммер и капитан Моренц обещают сохранить вам жизнь, — опять повторил немец, — и даже видать денежную награду, если вы скажете, где шхуна, Шорохов и остальные...

— Награду, говоришь, обещают?

— Да, да! — оживился переводчик. — Большую награду.

— Ага, это неплохо. Сколько ж дают?

— Тысячу марок! — громко сказал Моренц.

— Да ты что, очумел? — усмехнулся Иван. — За такую шхуну — тысячу марок! Пять тысяч, господа немцы, не меньше!

Моренц быстро проглотил рюмку коньяку и пососал кусочек лимона. Он было подумал, что рыбак смеется над ними, но сейчас он услышал в голосе партизана такое искреннее возмущение, что невольно поверил в этот торг.

— Пять тысяч получать! — громко воскликнул он. — Немцы есть щедро!..

— Да я и не говорю, что вы нещедрые, — согнав с лица усмешку, угрюмо сказал Глыба. — Брательника наградили по всем статьям. Ну, да ладно. Пять тысяч за шхуну — это можно. А за товарища Шорохова и остальных?

— Что есть? — спросил Моренц.

— За шхуну, говорю, господин, пять тысяч подходяще. А за товарища Шорохова и остальную команду надо ж отдельно? Или как?

Теперь Моренц уже не сомневался, что рыбак издевается над ними. В глазах у гестаповца мелькнул недобрый огонек, и губы опять искривила гримаса гнева. Он стукнул кулаком по столу, закричал:

— Этто!.. Этто!.. Мерзавка есть! Будешь все сказать! Все!

— Ну, распалился господин немец, — проговорил Глыба. — Настоящая мерзавка. Я с тобой, дурак, по-человечески разговариваю, а ты орешь, как ишак...

Моренц сорвался с места, подскочил к Ивану. Размахнувшись, он с такой силой ударил рыбака кулаком по лицу, что Глыба не устоял и, пошатываясь, попятился. Из виска его сочилась кровь.

— Знатно! — признался Иван. — Набил, сволочь, руку.

Штиммер подал Моренцу плеть. Но тот сел за стол, придавил кнопку, и в комнату вошли два гестаповца. Они скрутили Глыбе назад руки, и тогда Моренц снова встал.

— Будешь сказать? — прохрипел он.

Иван покосился на плеть и, будто испугавшись, отшатнулся.

— Буду сказать, — ответил он.

— Ну?

— Чего — ну?

— Где есть шхуна? Где есть все?

Иван шагнул к Моренцу, посмотрел на него долгим ненавидящим взглядом. Немец не опускал глаз. И в них Иван увидел такую же ненависть. Страшную, беспощадную ненависть. Глыба понял: перед ним жестокий, сильный враг, который привык добиваться своего любой ценой.

Иван внутренне содрогнулся, но сказал с необыкновенным спокойствием:

— Дурак ты, Моренц! Дурак потому, что ничему не научился у наших русских людей. И еще потому...

Моренц не дал Ивану закончить: тяжелая плеть мелькнула в воздухе.

С первых же ударов глаза Глыбе залило кровью. Свет в комнате показался темно-желтым, а фигуры немцев расплывались перед ним, как масляные пятна на воде.

Наконец Моренц бросил плеть в угол, подошел к столу и выпил подряд несколько рюмок коньяку.

— В карцер! — бросил он солдатам.

Но Иван Глыба уже не слышал этих слов. Он был без сознания.

Глава 12

Петро Калугин был теперь своим человеком в гестапо. Его в любое время беспрепятственно пропускали к самому Моренцу, и капитан здоровался с ним за руку.

Он наблюдал за тем, как полицаи несут свою службу, часто жаловался Моренцу на их неисполнительность.

Однажды во время облавы на рынке Петро Калугин увидал, как полицай отпустил своего двоюродного брата. Тот промышлял спекуляцией, продавал отобранные полицейским вещи и делился с ним добычей.

Петро Калугин немедленно доложил об этом своему шефу — капитану Моренцу. Полицая жестоко избили к послали рыть окопы, а Петро за свой донос получил благодарность.

В другой раз он привез гестаповцу на тачке два мешка свежих сазанов и огромную севрюгу, которая еще дышала. Шеф налил Петру большую рюмку коньяку, и когда тот, с наслаждением выпив, крякнул, внимательно посмотрел на него. По-собачьи преданные глаза, почтительно опущенная голова и вытянутые по швам руки — капитан довольно улыбнулся: он любил чувствовать власть и превосходство. Ему нравилось, когда люди склоняли перед ним головы...

Нажав кнопку, гестаповец вызвал переводчика. Надо было поговорить с этим русским: такая преданность могла принести пользу Моренцу.

Вошел лысый немец и капитан через него спросил:

— Откуда рыба?

— Я отнял ее у русского рыбака! — оживился Петро. — Вчера вечером вышел на море, смотрю — к берегу идет баркасик. Кто это, думаю, имел право ловить рыбу? Только баркасик причалил, я — тут как тут. Пойдем-ка, говорю рыбаку, к господину капитану Моренцу. Ну, он как это услыхал — давай бог ноги! И весла бросил, и сетку. Я, конечно, рыбку забрал — и к вам...

— Ты мог продать ее за хорошие деньги, — заметил Моренц. — И никто не узнал бы об этом.

— Упаси меня бог! — Петро горячо взмахнул рукой. — Разве я могу так? Господин капитан, не обижайте меня... Я служу вам верой и правдой! Что вы мне дадите, с меня и хватит. А ничего не дадите, и не надо... Мне лишь бы служить вам!..

Капитан Моренц с интересом наблюдал за рыбаком. Петро Калугин все так же преданно глядел на него, иногда, будто, в подтверждение своих слов поднимая руку и крестясь.

— Ты большевиков не любишь? — спросил Моренц.

— Большевиков? — Петро осмелился подойти на один шаг ближе к гестаповцу, и тот увидел, как у рыбака посинели ногти: так крепко он сжал пальцы в кулак. — Большевиков? — громко повторил Калугин. — Они жизнь мою загубили, господин капитан! С детства у меня болезнь есть — припадочный я. Найдет на меня, и бьюся об землю, как дурной. Денег никогда много не зарабатывал, на врачей не хватало. Просил власти: помогите, вылечите. Вы же власть! Смеялись надо мной, господин капитан. Ты, говорят, простой рыбак, Петро Калугин, на всех таких, как ты, у нас денег не хватит, чтобы лечить... Вот так, господин капитан. Лекарства часто купить было не за что, а работал рыбак Петро Калугин, как проклятый... Не помогли мне, и испорченная жизнь стала...