Страница 35 из 46
Глыба повернул голову и увидал Петра Калугина. Тот догнал его и, пугливо озираясь, зашептал:
— Ты с ума спятил, Иван! Тебя сам Моренц ищет, тот, что вместо Мауэра.
— Знаю! — коротко бросил рыбак, продолжая свой путь.
— Ленька твой в гестапо, Иван...
— Знаю!
— Куда ж ты идешь? Гестапо ведь вон, рядом совсем.
Рыбак молчал.
— Слушай, Иван. Я видел, как схватили твоего Леньку. На берегу. Я был там...
Только теперь Глыба остановился. Он резко, всем телом повернулся к Калугину и, вцепившись руками в его плечи, спросил:
— Видел?
— Видел, Иван.
— А чего ж ты, малявка, не помог мальчонке, а? — Иван с силой затряс Петра. — Чего ж ты смотрел?
— Я не мог, Иван... Немцев было четверо...
— Не мог? Шкуру свою спасал? Гестапо испугался?
Он выпустил Петра и, еще раз взглянув на него налитыми кровью глазами, закричал:
— Вон! Вон с глаз, шкура!
И словно обессилев от этой встречи. Глыба опустил голову и побрел. Калугин видел, что Иван направляется в гестапо. Он на мгновение остановился, посмотрел на опустившиеся плечи Ивана и опять подошел к нему.
— Иван, не ходи, — быстро говорил Петр. — Вместе что-нибудь придумаем. Не ходи, Иван, Христом богом прошу!
Но Глыба не остановился. Теперь не остановит его никакая сила. Это Петро Калугин знал. Да и кто из рыбаков побережья не знал характера Ивана Глыбы? Недаром и фамилия у него такая: Глыба!
...О событиях той памятной ночи, когда в море разыгралась битва между шхуной «Мальвой» и немецкими катерами, быстро узнали все прибрежные жители. Как немцы ни пытались сделать вид, что ничего особенного не произошло, люди говорили об этом все больше и больше. И как всегда, когда известно не очень-то много и на помощь приходит фантазия, события той ночи так преувеличивались, что скоро трудно стало понять, где правда, а где легенда...
Рыбаки и рыбачки, собравшись тесным кругом, перешептывались:
— Это, я вам скажу, драка была! — говорил один, притом с таким видом, будто он по меньше мере был участником этой драки. — «Мальва» носилась под всеми парусами, и в упор их, гадов, в упор, из пулеметов и пушек!..
— Откуда пушки-то? — сомневался какой-нибудь скептик.
Рассказчик окидывал скептика таким уничтожающим, насмешливым взглядом, что тот невольно начинал поддакивать:
— Оно, конечно, пушки были, хотя и не дюже богато...
А первый продолжал:
— Вынырнет шхуна из тьмы, а тут в аккурат и фрицевский катерок. Шорохов кричит: «Давай, Глыба!» Ну, Глыба и дает!
В голосе рассказчика столько тепла, столько искреннего восхищения Глыбой, что каждый из слушателей невольно начинает вспоминать все самое лучшее, что было связано с рыбаком.
А рассказчик, воодушевленный неподдельным вниманием, продолжает еще с большим подъемом:
— Подковыляет Иван на своей деревянной ноге к фальшборту, глянет вниз и кричит: «Эй, на катере! Сколько вас там, гадов, числится по исходящему списку? Восемь? Вычеркивайте половину!». Швырнет гранату, пригнется от осколков и опять: «Четверо, што ли, осталось? Ну, так вот вам еще одна штучка, чтобы фрицы без гансов не дюже скучали!»
— Хо, Иван скажет! — с улыбкой и гордостью за рыбака вставляет кто-нибудь. — Иван скажет, так скажет...
— Такой не растеряется, — поддерживает другой слушатель. — Помирать придется, он и перед смертью отколет такое, что...
— Отко-олет! Иван отко-олет!
Петро Калугин всей душой разделял чувства рыбаков. Многое отдал бы он, чтобы как-то загладить свою вину. Он ведь хорошо помнил свою последнюю встречу с Глыбой и те обидные слова, которые он бросил Ивану на прощание.
Как он мог не поверить Ивану, как мог усомниться в его честности?!
И мучает с тех пор совесть рыбака Петра Калугина, тоска гадюкой лезет в самую душу.
А потом — Ленька... Уже после того как немцы увели Леньку, Петро подумал: «Что ж они сделают с мальчишкой? И как Иван переживет такое?»
Долго в тот день падучая швыряла Петра об пол. Но и на этот раз выдержал, отлежался. Часа через два после припадка встал, умылся, надел чистую рубаху и вслух сказал самому себе: «Расшибусь, а Леньку Глыбу из лап этих гадов вырву. Или не жить мне тогда...
Самое лучшее, думал Петро, это втереться к немцам в доверие. Но как это сделать? Не подойдешь же к ним и не скажешь: так, мол, и так, буду служить вам верой и правдой. Не такие немцы дураки, чтобы сразу поверить...
И вот сейчас, глядя вслед удаляющемуся с опущенной головой Ивану Глыбе, Петро решил: «Сейчас! Только сейчас! Ивану теперь все равно, его ведь не остановишь...
Петро в каком-то приступе отчаяния и надежды рванулся с места, обогнал Ивана, вбежал в помещение гестапо и зашептал часовому:
— Моренц!.. Где господин Моренц? Скоро надо!.. Партизан...
— Господин Моренц, господин капитан! — дрожащими губами проговорил Калугин показавшемуся в дверях гестаповцу. — Можно поймать рыбака Глыбу. Глыбу, понимаете? Который на шхуне...
Сонное лицо Моренца мгновенно «преобразилось.
— Где есть Глиб? — крикнул он. — Ты не врать?
— Истинный господь, правда, — закрестился Петро. — Скорей, господин капитан, он рядом.
Крикнув что-то часовому, Моренц расстегнул кобуру и побежал по коридору за Калугиным. Когда они выскочили из дома, Глыба был в десяти шагах от них.
— Вот Глыба! — показывая на Ивана пальцем, крикнул Петро Калугин. — Это тот. самый, господин капитан. Партизан. Плохой человек.
Моренц вытащил пистолет, а Калугин бросился на Ивана. Но Глыба резко повернулся, тряхнул плечами, и Петро упал. Глыба ударил его сапогом в лицо и брезгливо сказал:
— Вон ты, оказывается, какой... — Потом сплюнул и добавил: — Падаль...
В комнате Моренца — торжество. Сам капитан чисто выбрит, в новом мундире, от него даже пахнет духами. На столе бутылка коньяку и три хрустальные рюмки. В дорогой позолоченной вазе печенье и шоколад. На блюдце тоненькие ломтики лимона, посыпанные сахарной пудрой.
В кожаном кресле сидит полковник фон Зиммер, тоже тщательно выбритый, с гладко причесанными на пробор волосами. В другом кресле Штиммер. Он заметно навеселе, но держится корректно, как и подобает держаться в присутствии старших чинов. На стуле, рядом с капитаном Моренцем, устроился лысый переводчик, немец с испитым желтым лицом.
— Надо прекрасно знать своих врагов, полковник, чтобы побеждать их! — весело разглагольствовал Моренц, наливая рюмки. — Многие наши военные не хотят этого понимать. И часто проигрывают.
— О да, капитан, вы правы, — ответил фон Зим-мер. — Как вам удалось поймать этого русского?
— Он бродил около гестапо, надеясь увидеть своего брата. В это время какой-то Калугин заметил его. Остальное я сделал сам.
Постучали. Моренц недовольно крикнул:
— Да!
Вошел молодой солдат с пухлыми розовыми щеками, доложил:
— Мальчишке стало хуже, господин капитан. Что прикажете?
— Приведите безногого партизана, — распорядился Моренц. — Потом давайте мальчишку.
Солдат вышел.
Двое гестаповцев ввели Ивана Глыбу. Рыбак остановился посреди комнаты и угрюмо оглядел немцев. Большой, сильный, он, казалось, заполнил собой половину помещения, и полковник фон Зиммер невольно отодвинул свое кресло подальше в угол. Несколько минут все напряженно молчали, с интересом разглядывая рыбака. Наконец Моренц кивнул переводчику, и лысый немец спросил:
— Фамилия?
— Глыба, — коротко ответил Иван.
— Имя?
— Иван.
— Партизан?
— Да.
Моренц снова посмотрел на переводчика, и тот замолчал... В это время Иван увидел, что Штиммер, полковник и переводчик повернулись к двери. Иван тоже посмотрел туда: на полу, в изодранных штанишках, без рубашки, с закрытыми глазами лежал Ленька. Это был не тот Ленька, который командовал на шхуне невидимыми матросами. Не тот Ленька, который терся лицом о колючие щеки Ивана, стыдливо ласкаясь к брату. На полу лежало маленькое искалеченное тельце. Худые, почти прозрачные руки были раскрыты, белесые кудряшки прилипли ко лбу.