Страница 47 из 110
Мондиал сел рядом с генералом. Муррей, услышав шум мотора, обернулся.
Из-за поворота выскочил автомобиль и стал быстро приближаться. Не доезжая нескольких метров, он резко затормозил.
Из машины вышел высокий худощавый военный.
“Полковник Озере”, - узнал Пэн, и от близкой опасности у него застучало в висках.
Озере задержался, отдавая водителю какие-то распоряжения. Пэн, почти не нагибаясь, быстро сказал Бурнетти:
– Это полковник Озере, ваш заместитель, генерал. Как он мог ослушаться вас и оставить штаб? Он заслужил самый строгий выговор.
Когда полковник подошел к ним, Муррей стоял рядом с машинoй с глуповатым выражением лица и бессмысленно смотрел на него.
– Полковник Озере, как вы посмели нарушить мой приказ н оставить штаб? - проговорил строго Бурнетти.
– Извините, господин генерал. От вас очень долго не было известий. Телефон не отвечал. И я начал беспокоиться…
Беранже с вместительным металлическим кофром в руках направлялся к выходу из лаборатории. Едва открыв дверь, он увидел вторую машину с офицером-водителем за рулем и полковника рядом с генеральским “доджем”. Не спеша, словно ничего не случилось, Веранже повернул обратно, и, закрывая дверь, оставил еле заметную щель. Потом достал пистолет.
Через неприкрытую створку двери ему было видно, как Озере осматривал всех быстрым, но цепким взглядом, стоящего около машины с отрешенным видом Муррея, вцепившегося в баранку генерала, дремлющего рядом с ним Мондиала, улыбающуюся Китти. И сейчас же до Веранже долетел высокий и резкий голос генерала:
– Полковник, за невыполнение следующего приказа ответите по всей строгости. Вы меня поняли?
– Так точно, господин генерал.
– Выполняйте.
Дождавшись, когда машина Озерса скрылась за поворотом, Веранже вышел из лаборатории с кофром в руках.
– Вы все действовали безупречно, друзья. Особенно Муррей и генерал. Теперь я могу быть спокойным за вас.
Веранже положил кофр в багажник.
Муррей не скрывал восхищения этим человеком, который отказался от возвращения на родину, где его ожидали почести.
– Желаю вам успеха, господин Веранже. Хотелось бы встретиться еще раз.
– Надеюсь, что встретимся!
Генеральский “додж” выехал с территории базы, ярко освещаемый клонящимся к горизонту южным солнцем резво покатился по проложенной среди густого леса асфальтированной полосе.
Андрей БАЛАБУХА ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ
Такого давно уже не бывало: вместо восьми загруженных контейнеров наверх ушли балластные болванки. Ганшин даже не поверил себе и снова взглянул на контрольный пульт: увы, все правильно. Восемь… Он вызвал дежурного диспетчера.
– Как прикажете это понимать?
– Караван задержался на шесть часов, Николаи Иванович, а ждать я не мог. - В голосе диспетчера не было ни малейшего сомнения в своей правоте. - Не останавливать же Колесо…
– Естественно. - Ганшин помолчал, выжидая, пока уляжется злость. - Естественно. Вот только - кто за это должен отвечать?
– Речники. Опоздали - пусть и отвечают.
– А вы на что? Вы за продвижением каравана следили? Вы их торопили? Вы резерв контейнеров предусмотрели? На то вы и диспетчер, чтобы все предвидеть. И спрос потому будет с вас. (А с речниками разговор будет особый, подумал Ганшин, непременно будет, и пренепрнятнейший, но об этом тебе, друг мой, знать вовсе ни к чему…) Ясно?
– Ясно, - отозвался диспетчер, и на этот раз в тоне его была полнейшая безнадежность: он уже знал по опыту, что в таких случаях спорить с Ганшиным - что против ветра плевать… - Разрешите идти?
Ганшин молча кивнул.
Он несколько минут посидел, собираясь с мыслями, потом надиктовал график на завтра и уже совсем собрался было уходить, как вдруг вспомнил про Бертенева. Уходить сразу же расхотелось. Зачем, ну зачем ему это понадобилось, к чему ворошить старое, отболевшее и умершее?… Впрочем…
Ганшин вышел из кабинета, попрощался с секретаршей и по лестнице - эскалаторы уже не работали - спустился к выходу. В холле стояли трое: тощий Харперс из планового, девица-технолог в струящемся платье (как же ее зовут, попытался вспомнить Ганшин, но не смог, хоть убей) и давешний диспетчер.
– Хорошо, если выговором отделаешься, - донесся до него поставленный голос технологнни. - А то и…
– Твоя правда, - уныло отозвался диспетчер. - Педант шутить не любит…
Ганшин сделал вид, что ничего не слышал, и шагнул в распахнувшуюся навстречу ему дверь. Размеренным шагом он пересек разбитый перед зданием директората сад и вышел к паркингу. Машин на площадке было уже мало; Ганшин быстро отыскал свой крохотный черный “тет-а-тет”, сложившись чуть ли не втрое (да, “детям маленького роста рвать цветы легко и просто…”), залез внутрь. К счастью, часов до трех погода была солнечной, и аккумулятор оказался заряженным почти полностью. Ганшин вздохнул, щелкнул тумблером - мотор занудно заныл - и набрал на панельке автомедонта адресный код. Полчаса спустя он был уже дома.
Дом свой Ганшин не любил. Не то чтобы именно этот дом был ему чем-то неприятен: случись так, шеф-директор Теплоотводного Колеса уж как-нибудь да сумел бы его сменить. Дом был как дом, один из многих в поселке колесников, ничуть не лучше и не хуже других. Просто чувствовал себя в нем Ганшин как-то неприкаянно. Не при деле, что ли? Не было в нем умения окружать себя комфортом и уютом, и потому в доме, невзирая на честный труд кондиционеров, было холодно и уныло, как на только что расконсервированном спутнике.
Ганшин быстро переоделся, принял душ и к семи почувствовал себя гораздо свежее - как раз к тому моменту, когда тихонько мурлыкнул дверной звонок.
Ганшин сразу же узнал гостя, хотя за двадцать лет в этом высоком, грузном, каком-то прямоугольном человеке со слегка обрюзгшим лицом почти ничего уже не осталось от того прежнего Борьки Бертенева, которого он знал и любил, от вихрастого долговязого парня, чуть заикаясь, кричавшего на все Синявинские болота слова, так не похожие на нынешнюю гладкую речь.
– Каким ветром… - Ганшин на мгновение замялся, выбирая обращение, но старое все же пересилило, и он, хотя и с трудом, продолжил: - тебя занесло в наши края, Борис?
– Попутным, - улыбнулся Бертенев. Улыбка у него тоже была новая - более надетая и закрытая. - Повидаться захотелось. Как, примешь гостя?
– Долг гостеприимства, - шутливо развел руками Ганшин и вдруг почувствовал, что это действительно только долг, причем долг нелегкий. И хотя готовил себя к этой встрече вот уже три дня, с того самого момента, как получил Борисово письмо, он только сейчас, пожалуй, до конца понял, как мало у них осталось общего. В сущности, ничего, кроме прошлого, мертвого прошлого, которое равно принадлежало им обоим и в котором не было места никому из них сегодняшних. И, преодолевая себя, он сказал, надеясь, что Бертенев не почувствует в его приподнятом тоне искусственности: - Ну заходи, Борис, заходи!
Оставив Бертенева в кабинете, Ганшин сооружал нехитрый ужин, комбинируя полуфабрикаты с произведениями собственного кулинарного искусства, оставлявшего, увы, желать много лучшего, и упорно пытаясь догадаться, что же все-таки понадобилось от него Бертеневу.
Оказавшись один, Бертенев подошел к окну. Ему казалось, - впрочем, вслух бы он в этом никому не признался, - что открывающийся из окна вид может рассказать о хозяине дома не меньше, чем обстановка или библиотека. Во всяком случае, с тех пор, как люди стали достаточно свободно выбирать себе жилье. Но сейчас он оказался в невыгодном положении. Дом был самым обычным, стандартная жилая чечевица”карат” безо всяких ухищрений в интерьере. А за окном уже стемнело; стоя на улице, еще можно было что-то разглядеть, но отсюда, из кабинета, освещенного мягкой люминесценцией потолка, увидеть можно было лишь собственное тусклое отражение, искаженное выпуклыми тронными оконными стеклами.