Страница 36 из 66
Долгое время дальнейшая судьба Сосновски была неизвестна. Большинство исследователей считало, что бывший резидент польской разведки сгинул в пламени войны. Однако волей случая ему удалось на короткое время выйти из небытия. Но об этом — позже…
В поле зрения советской внешней разведки (ИНО ГУГБ) Рихард Протце попал достаточно давно, как один из наиболее активных сотрудников абвера. Возле него постоянно «отирались» либо агенты советской разведки, либо объекты ее разработки. В 1932 году резидент ИНО в Берлине Б. Берман предложил Центру через нелегального сотрудника Силли и его агентуру взять Протце в вербовочную разработку, причем выход на него планировалось осуществить по рекомендательному письму бывшего заместителя резидента советской военной разведки в Вене Василя Дидушка. Берману было известно, что до своего отъезда в Москву в 1932 году Дидушек поддерживал оперативный контакт с Протце.
Вначале руководитель иностранного отдела ОГПУ Артузов был склонен санкционировать операцию по вербовке Протце, но после ознакомления с деталями отношений Дидушка и Протце категорически отказал. Более того, в ходе разбирательства в Москве выяснилось, что в деятельности резидентуры советской военной разведки в Германии имеются серьезные недостатки, послужившие основанием для обращения Артузова в ЦК (к Сталину).
Ответ Артузова на запрос берлинской резидентуры гласил: «Представленная нами в высшие политические инстанции справка по делу Дидушка получила движение, и военные соседи (Разведывательное управление РККА) имели там серьезный разговор и о методах работы, и порядке информации нас (так в тексте) о своих делах… Учитывая это обстоятельство, мы пересмотрели наше решение в отношении Протце и в вопросе восстановления связи с Дидушком. Считаю это нецелесообразным. Протце и Дидушек в дальнейшем могут быть только объектом наших разработок». Последняя фраза означала, что впредь ни Протце, ни Дидушек не могут использоваться в интересах советской внешней разведки[211].
Возможно, разбирательство с «делом Дидушка» было начато после того, как от агента советской разведки в гестапо Вильгельма Лемана (А/201, Брайтенбаха) была получена информация, что германские спецслужбы имеют в аппарате военной разведки РККА своего источника[212].
В ходе следствия выяснились некоторые интересные обстоятельства. Так, Дидушек утверждал, что Протце в 1931 году фактически им (Дидушком) был завербован для работы на советскую военную разведку. Предоставляемая Протце информация в основном носила военный характер, за которую он регулярно получал денежное вознаграждение. Однажды Протце даже якобы ознакомил Дидушка с картотекой иностранной агентуры, выявленной германскими контрразведывательными органами. Более того, Дидушек утверждал, что только благодаря помощи Протце удалось освободить из заключения резидента Разведывательного управления РККА Басова (Яна Аболтыня) и четырех его агентов, задержанных в 1932 году в Австрии. Последний факт позже нашел свое подтверждение[213].
7 июня 1933 года начальник Разведывательного управления РККА Берзин направил Артузову личное послание, в котором указывал, что после отъезда Дидушка абвер изыскивает возможности возобновления негласных контактов с представителями советской разведки «для устранения трений и предотвращения препятствий». Далее отмечалось, что интерес германской разведки обусловлен ухудшением германо-польских отношений и желанием получать дополнительную информацию о военном потенциале Польши. Берзин сделал оговорку, что он дал распоряжение своему аппарату категорически избегать контактов с германской разведкой для предотвращения ее проникновения в агентурную сеть советской военной разведки.
Следуя распоряжению Артузова, берлинская резидентура окончательно отказалась от планов привлечения Протце к сотрудничеству и пошла другим путем, решая задачи по проникновению в абвер. Сотруднику нелегального аппарата Силли несколько позже удалось завербовать агента абвера Гесслинга и подчиненного Протце майора Вера. Причем о профессионализме советских разведчиков свидетельствует то обстоятельство, что они заранее предвидели ненадежность Вера, который действительно доложил Протце о своей «вербовке русскими». Они смогли обезопасить себя от неприятностей в дальнейшем. Немцам так и не удалось выяснить даже настоящее имя вербовщика[214].
В сентябре 1939 года в ходе фильтрации подозрительного контингента, отбывающего наказание в польских тюрьмах, советскими контрразведчиками был обнаружен бывший резидент польской разведки Юрек фон Сосновски и немедленно направлен на Лубянку. По инициативе П. А. Судоплатова, считавшего возможным привлечения Сосновски к сотрудничеству с советской разведкой, во внутренней тюрьме НКВД начались его допросы. Советской разведке было известно, что, несмотря на ликвидацию нелегальной резидентуры Сосновски, часть его агентуры осталась неразоблаченной, и именно эта часть представляла особый интерес для советских разведчиков[215].
На все вопросы о характере своей работы в Берлине Сосновски отвечать отказывался. Тогда было принято решение об использовании в ходе допросов материалов его разработки гестапо. У советской внешней разведки была эта уникальная возможность, которую ей предоставил агент берлинской резидентуры ИНО, работавший в гестапо. Но это был не гауптштурмфюрер СС, начальник одного из рефератов Вильгельм Леман. Во «внешней службе» гестапо, выполнявшей функции наружного наблюдения, работал другой советский агент по фамилии Лика, скрытый под псевдонимом «Папаша». Он-то и передал советской разведке весь объем доступной ему информации о деятельности тайной государственной полиции, включая разработку Сосновски[216].
Вот как описывала в своих воспоминаниях бывший сотрудник ИНО Зоя Ивановна Воскресенская допросы Сосновски: «— Скажите, как вам удалось завербовать жену ответственного работника министерства иностранных дел и заставить ее передавать вам для перефотографирования секретные документы мужа?
— Прошу прощения, но, увы, я этого уже не помню.
Присутствующий здесь же Василий Михайлович Зарубин говорит:
— Могу вам напомнить. Это была довольно хитрая операция. Вы дали объявление в газету: молодой, обаятельный, эрудированный иностранец желает познакомиться с дамой, владеющей французским, английским и другими европейскими языками, с целью приятного времяпрепровождения. Вы получили массу откликов и остановились именно на ней, выяснив, что ее муж, престарелый дипломат, не удовлетворяет ее интеллектуальных и иных потребностей. Вы предложили встретиться с ней, для чего использовали „линкольн“, который стоял в боксе у Вайсензее.
У Сосновски округлились глаза…
— Да, все это было именно так…»
В таком порядке в дальнейшем и проводились допросы Сосновски. Когда он, ссылаясь на свою забывчивость, отказывался отвечать на поставленные вопросы, следовали взятые из досье гестапо пояснения. Убедившись в том, что от сотрудников советской разведки ничего не скроешь, Сосновски дал исчерпывающие показания о своей прошлой деятельности в Берлине[217].
Дальнейшая его судьба достоверно неизвестна. По некоторым данным, Сосновски умер в 1942 году в одном из советских лагерей[218].
А как сложились судьбы других участников этой запутанной истории? Агент-неудачник абвера Гриф-Чайковский после своего разоблачения был казнен за измену. Протце дожил до преклонного возраста и умер уже после войны. Заместитель резидента военной разведки в Вене Василь Дидушек в 1937 году был расстрелян.
211
Мотов В. НКВД против абвера. М.: Яуза, 2005. С. 26.
212
Ставинский Э. Наш человек в гестапо. М.: Олма-Пресс, 2002. С. 97.
213
Мотов В. Указ. соч. С. 27.
214
Мотов В. Указ. соч. С. 28.
215
Воскресенская З. Под псевдонимом «Ирина». М.: Современник, 1997. С. 53.
216
Ставинский Э. Указ. соч. С. 71.
217
Воскресенская З. Указ. соч. С. 54.
218
Cwiek Н. S. 163.