Бриллиант для короля

Герцогиня Елизавета очень любила эти вечера. В карты она не играла, поэтому слушала музыку, потом отправлялась в буфет отведать сладостей, навещала играющих и снова возвращалась в салон послушать пение. Из-за своей полноты она не танцевала.

Вопрос Шарлотты вызвал у герцогини улыбку.

— Здесь все осталось по-прежнему. Любимая подруга короля будет слушать концерт, а Его величество играть, и должна сказать, что госпожа Ментенон только однажды не посетила «Большую гостиную», ссылаясь на больную ногу. С тех пор этого не повторялось. Она выказывает почтение дофине, продолжая числиться ее статс-дамой, но не исполняя при этом никаких обязанностей. Это я расцениваю как желание короля подготовить свой двор к переменам. Видимо, он понял, что взял слишком быстрый темп. В любом случае мы пойдем туда вместе, и вы будете поддерживать меня. Принарядитесь, пожалуйста. — И тут же спохватилась: — Если только это не составит для вас труда. У вас есть для этого все необходимое?

— Пусть мадам герцогиня не беспокоится, благодаря мадам де Монтеспан у меня всего достаточно. Когда она оставила свою должность при дворе королевы, то отдала мне все, что ей принадлежало.

Так оно и было на самом деле. Уезжая из Кланьи в Сен-Жермен, Шарлотта увезла с собой целое приданое и в придачу еще несколько красивых платьев, которые королева подарила ей по случаю свадьбы. Она выглядела безупречно в платье из светло-серого фая[22], отделанного узкой полоской серебряной вышивки, со вставкой из белого атласа на юбке. Изящный фонтанж из тех же кружев, что украшал рукава и декольте, венчал ее голову. Она была обворожительна. Герцогиня Елизавета, обычно не щедрая на комплименты, отметила ее внешний вид, когда Шарлотта присоединилась к ее свите. Они вошли в бывшую опочивальню королевы, потом в Зал мира, затем в Зеркальную галерею и потом, через Зал войны, прошли в Большой кабинет короля, чтобы с ним поздороваться. Герцог Орлеанский тоже явился туда со своей свитой и выразил недовольство отсутствием брата.

— Как? Мой брат не у себя?

Герцог де Ларошфуко, близкий друг Его величества, приблизился к нему и, выразив величайшее почтение, сообщил:

— Его величество почувствовал себя нездоровым, монсеньор, и просит Ваше королевское высочество быть хозяином вечера вместо него.

— Он мог бы сообщить мне об этом немного раньше. И где он сейчас?

— У мадам де Ментенон. Она оказывает ему необходимые услуги.

— Услуги? — издевательски засмеялся Его королевское высочество. — Мне было бы небезынтересно узнать, какого рода услуги она может оказать!

В свите герцога послышался смех, словно они услышали самую остроумную шутку в мире, а Его королевское высочество уселся во главе королевского стола в королевской опочивальне[23]. Герцогиня Елизавета не любила играть в карты и отказалась заменить за карточным столом дофину, которая страдала недомоганиями начала беременности, поэтому стол королевы остался пустым и придворные сгрудились вокруг герцога.

Шарлотта, помахав в ответ на приветствие своего супруга, совершенно ослепительного в костюме солнечного цвета с золотыми бантами, проследила, не сядет ли он за игру, но он скромно встал за стулом принца. Хотя кто знает, возможно, Адемар только ждал, когда она покинет королевскую опочивальню. Шарлотта пообещала себе, что непременно вернется и проверит, не играет ли ее муж.

А пока она следовала за своей принцессой, которая отправилась полакомиться сладеньким, прежде чем пойти слушать итальянского певца, сводившего с ума весь Париж. По дороге Шарлотте пришлось немного задержаться, здороваясь с мадам де Монтеспан и мадам де Тианж. Маркиза встретила ее сердечной улыбкой.

— Вот теперь вы окончательно пришли в себя, дорогая! — сказала она. — Сен-Жермен пошел вам на пользу! Жаль, что кое-кто предпочел сегодня довольствоваться осенним пейзажем вместо яркого сияния весны. Вы хороши, как никогда, и готова поспорить, что это заметила не я одна.

— Спорьте смело, мадам, вы выиграете!

Грузная фигура де Лувуа возникла рядом с дамами. Он поздоровался с обеими и склонился в поклоне перед Шарлоттой:

— Окажите мне милость, графиня, обопритесь на мою руку, и я отведу вас к герцогине Орлеанской. Или, может быть, вы захотите выпить что-нибудь прохладительное?

Шарлотта инстинктивно отшатнулась, но мгновенно взяла себя в руки. Отказать, да еще под внимательным взглядом мадам де Монтеспан, нахмурившей брови, было невозможно. Между тем герцогиня готова была вмешаться, но министр повторил свою просьбу гораздо более серьезным тоном:

— Очень прошу вас ответить согласием. Мне необходимо с вами поговорить, а наша дорогая маркиза будет так добра, что простит нас.

Коротким кивком головы Шарлотта дала понять, что принимает предложение, и вложила свою руку в руку де Лувуа. На ее счастье, обе руки были в перчатках. Коснуться руки де Лувуа было для нее все равно, что коснуться кожи змеи...

Они направились к зале, где начался концерт и где громко пели скрипки, давая перевести дыхание певцу. Публики было много, никто не считал себя обязанным молчать, и многие потихоньку беседовали. Вместо того чтобы занять еще остававшиеся свободными места, де Лувуа увлек Шарлотту к окну, выходившему в освещенный парк, и тогда только отпустил ее руку. И сделал это с сожалением.

— Ну вот, — сказал он, повернувшись спиной к сидящим в зале придворным, — здесь, я думаю, мы сможем поговорить спокойно. Я бы, конечно, предпочел увести вас в парк...

Ответ Шарлотты последовал мгновенно:

— Я никогда не пошла бы туда с вами! Итак, чего же вы хотите?

— Хотел бы получить от вас прощение...

— Никогда!..

— Позвольте, по крайней мере, оправдаться. Вы так молоды, а моя молодость уже ушла, и вам, конечно, невозможно себе представить, до какой крайности может довести страсть такого человека, как я.

— Страсть? — переспросила молодая женщина, и презрительная улыбка тронула ее губы. — Именно этим словом вы хотите замаскировать разгул ваших низменных инстинктов?

— Я не нахожу другого. Увозя вас из Бастилии, я заботился только о вашем благе. Вы заболели, и я не мог оставить вас чахнуть среди сырых тюремных стен, ведь вы ни в чем не были виноваты... И беда ваша только в том, что вы услышали разговор, который должен был бы остаться государственной тайной и который не следовало разглашать. Смерть королевы была слишком скорой и наступила тогда, когда еще не был забыт скандальный процесс над отравителями. Я самостоятельно принял решение вывести вас на свет божий. И многим рисковал, потому что вы могли проговориться.

— Я дала клятву! — все с той же жесткостью произнесла Шарлотта.

— Вполне возможно, что это ошибка, но мужчины не верят женским клятвам. Король в этом смысле самый недоверчивый из мужчин, и, поверьте, я сильно рисковал, увозя вас из Бастилии.

— Какая, однако, отвага! Но вы способны и на большую, лишь бы удовлетворить свои желания. Я тому свидетель.

— Вы никогда меня не простите?

— Можно простить, если видишь искреннее раскаяние. Но интуиция мне подсказывает, что вы ни о чем не сожалеете!

Де Лувуа устремил на нее мрачный взгляд.

— Да, я ни в чем не раскаиваюсь, — подтвердил он. — Я провел возле вас незабываемые мгновения, и воспоминания о них мучают меня по ночам.

— И вы смеете в этом признаваться? Кем нужно быть, чтобы наслаждаться бессильными попытками защититься и слезами, мольбами девушки, которую насилуют, привязав к кровати. И прощение, о котором вы просите, для вас всего лишь возможность снова начать свою игру. Вы презренное ничтожество, и я буду ненавидеть вас до последнего вздоха!

Услышав эти оскорбительные слова, де Лувуа тут же забыл о кротости.

— Не моя вина, если ваше тело — само наслаждение. Оно волнует, призывает, манит... Не буду скрывать, что поначалу я собирался поберечь вас для короля, чьи взгляды дали вам, без сомнения, понять, что вы ему далеко не безразличны. И я даже сказал ему об этом.

22

Фай — плотная ткань с мелкими поперечными рубчиками. (Прим. ред.)

23

Это не та опочивальня, что располагается в центре Мраморного двора и была так великолепно отреставрирована. Людовик XIV занял ее только в 1701 году. (Прим. авт.)