Сулла

Весьма знаменательно, что, начиная с великого жреца Юпитера, представители этого клана перестали носить имя Руфин, намекавшее на рыжий цвет их волос, и приняли имя Сулла (приблизительно — свиное мясо), которое относилось к цвету лица. Как и большое число его современников из аристократического общества, Сулла не преминул постараться найти более почтенное объяснение прозвищу, носимому членами рода, начиная с прапрапрадеда. Хотя он и сам писал в «Мемуарах», что первым, кто начал его носить, был фламин Юпитера, как это и было на самом деле, тем не менее позволил говорить, будто cognomen Сулла было сокращением от Сивилла, потому что его прапрадед, сын фламина, имел поручение от сената проверить знаменитые предсказания, содержавшиеся в Livres sibyllins (Книге предсказаний), чтобы решить, уместно ли проводить игры в честь Аполлона. Совершенно ясно, что эта религиозная интерпретация не выдерживает ни фонетического анализа (невозможно объяснить, каким чудом Sibylla смогла стать Sulla), ни исследования социальных обычаев.

Cognomina, которые в официальное употребление были введены довольно поздно (в течение II века до н. э.), являются не чем иным, как более или менее обидными прозвищами, которые достаточно точно соответствовали латинской манере шутить и позволяли выражать в юмористическом плане злость солдата и человека с улицы по отношению к руководителям и политическим деятелям. Несколько примеров среди самых известных: Catilina — собачье мясо; Capito — большая голова; Flaccus — большие уши; Balbus — заика; Calais, Ocella, Codes, Strabo, Luscus служат для обозначения всех, у кого глаза гноящиеся, маленькие, больные, косые… Scaurus, Crus,Varus, Plancus, Plautus, Valgus — увечные и горбатые. Macer — тощий, Lentulus — немного скрытный. Glaber и Caluus — лысые, Aheno-barbus — рыжий, a Carbo — совершенно черный. Пороки, ошибки, изъяны часто дополняют врожденные недостатки: Libo — чревоугодник, Cato — хитрый, Brutus — кретин; Senerus, Asper и Caldus относятся к характеру. К тому же, как предполагают, животная символика послужила народному воображению почти неистощимым «живым кладезем», где Catulus — собака, Lupus — волк, Galba — червяк, Murena — морской угорь. Надо думать, что огород тоже использовался, особенно лук (Caepio) и нут (Cicero). Не желая чрезмерно удлинять этот список смешных прозвищ, которыми награждали людей по виду и поведению, отметим, что некоторые, принадлежавшие к реестру секса или любовных отношений, откровенно оскорбительны: Lepidus и Pulcher означают душечку; Cinti

Относительно Суллы нужно признать очевидное: в этом роду, где рыжие волосы, кажется, были наследственными, цвет лица, несомненно, поражал, что влекло за собой определенные эпитеты, не всегда лестные. И все же лучше было называться Суллой, нежели Руфином, особенно после того, что произошло с пращуром.

Но если верить нашим источникам, род продолжительное время не знал славы, равной славе в предыдущих поколениях, несмотря на разнообразные уловки для поправки дел и связи, которым он был обязан своим влиянием (давшим возможность ему поместить одного из своих членов в коллегию пятнадцати верховных фламинов). Это позволило Саллюстию написать, что хотя Сулла и происходил из знатного патрицианского рода, «он относился к ветви, почти забытой по вине своих прямых предков». Сын фламина, некий Публий Корнелий Сулла, тоже был жрецом в 212 году и во время своей службы имел задание свериться с Книгой предсказаний, а затем организовать 13 июля, впервые в Риме, ludi Apollinares, игры в честь Аполлона, чтобы испросить у бога помощи против вторгшихся пунителей, которые во главе с Ганнибалом нанесли римлянам ряд кровавых поражений и находились к этому моменту в Южной Италии, где только что захватили Тарент.

Публий Корнелий Сулла никогда не достиг консулата; но нельзя сказать, из-за личной или семейной неспособности, а может быть, скорее, потому, что он тоже погиб во время разрушительной войны с Ганнибалом (в связи с чем следует напомнить, что между 218 и 201 годами она сделала «демографическую пункцию», сравнимую с той, которую проделала первая мировая война с Европой).

Как бы то ни было, два его сына тоже были преторами, не достигшими консулата: старший, тезка своего отца, как это было принято, — в 186 году в провинции Сицилия’, младший, Сервий Корнелий Сулла — в 175 году в провинции Сардиния. О брате деда Суллы и о самом деде больше ничего не известно, и чем ближе мы к самому Сулле, тем менее в нашей информации деталей, возможно, из-за относительной безвестности семьи в эту эпоху.

Можно предположить, что, несомненно, его собственный отец не был старшим сыном претора 186 года, так как его звали Луций; значит, можно предположить старшим Публия Корнелия Суллу, дядю нашего героя, но так мы блуждаем в области фантазий. О его отце мы не знаем почти ничего: нет свидетельств ни о какой его политической карьере (что не означает, принимая во внимание отрывочный характер наших источников, отсутствие какой-либо: царь Понта, Митридат, когда Сулла вел с ним переговоры о мире в 85 году, напомнил ему, что был другом его отца; по существу, это означает, что Луций Сулла осуществлял промагистратуру в Азии).

Вероятно, упадок рода был из разряда финансового; даже если не преувеличивать «бедность» Суллы, в описании Плутарха находим: «С тех пор потомки Руфина все жили скромно и сам Сулла воспитывался на весьма ограниченные средства. В отрочестве он жил в доме, который не принадлежал ему, и оплата за него была скромной. Стоит привести злую реплику рассерженного аристократа, увидевшего несколькими годами позднее Суллу, такого гордого своим богатством: «Как можешь ты быть честным, став таким богатым, если отец тебе ничего не оставил?» В самом деле, хотя род Корнелия Суллы в течение нескольких поколений утратил возможность значительно увеличить состояние, так как он не занимал важных провинциальных должностей, хотя II век был веком завоевательных войн, когда семьи знати достаточно увеличили свои состояния, трудно поверить в его «бедность»: не будем забывать, что Руфина исключили из сената именно потому, что его богатство было расценено как слишком бросающееся в глаза, и даже если его исключение могло быть отягощено штрафом и изменением фискального статуса, основной капитал от этого не должен был пострадать; более того, не будем забывать, что его дед и брат деда были преторами — один на Сицилии, другой в Сардинии, — и они, несомненно, не остались самыми обездоленными сенаторами своей эпохи. Что же касается отца Суллы, младшего в роду, то он, вероятно, осуществлял управление в Азии; даже если бы он не перерос звания римского всадника, его принадлежность к этому званию, следующему сразу же за званием сенатора, предполагало обладание солидным капиталом.

Когда в 138 году родился его первый сын, Луцию Корнелию Сулле было от чего почувствовать себя удовлетворенным: сын по праву будет носить прозвище Сулла — пылающий цвет его шевелюры, молочного цвета кожа, усыпанная веснушками, вылитый «портрет своего отца», так же, как и его предков. И поэтому новорожденного, которого повивальная бабка положила на землю, он поднял ритуальным образом, означавшим, что он признает его своим и берет на себя заботу о его воспитании. И через девять дней после его рождения во время семейной церемонии, отмеченной жертвоприношением Юноне и божествам детства, ребенка три раза пронесли вокруг домашнего очага, прежде чем дать ему имя: Луций Корнелий. В этот момент на шею ребенка повесили цепочку с висящим на ней круглым украшением, которое было золотым, потому что новорожденный принадлежал к семье патрициев. Этот медальон одновременно отмечал социальную принадлежность (только рожденные свободными носили такой, и материал, из которого он был сделан, свидетельствовал о высоком происхождении) и являлся амулетом, предназначенным охранять от порчи; юноша снимет его только в день, когда Город примет его в ряды взрослых на церемонии, во время которой подростки сбросят пурпурные одежды, чтобы надеть мужскую тогу (в полных семнадцать лет).