Страница 105 из 146
Немногие американцы понимали, что Хрущеву был нужен Кеннеди. Годом ранее советский руководитель, считая, что Кеннеди останется президентом до 1968 года, успокаивал критиков соглашения, которое положило конец ракетному кризису.
«Будет ли вторжение на Кубу? Я не пророк и не могу делать ни предсказаний, ни заверений. Нельзя поручиться за империалистический лагерь, он с нами не советуется. Одно только знаю, что Кеннеди во время его пребывания в Белом доме нелегко будет отказаться от взятых им обязательств о невторжении на Кубу. Эти обязательства будут связывать Кеннеди, будут связывать правительство США. Остается еще два года до президентских выборов. Все говорит за то, что Кеннеди будет избран на второй срок. Это значит, что еще 6 лет президент США будет связан публичными обязательствами о невторжении на Кубу»{2}.
Перед лицом неопределенности, вызванной гибелью Кеннеди, Хрущев действовал быстро. Он приказал привести советские войска в состояние боевой готовности на случай, если новая американская администрация решит организовать провокацию против Советского Союза в качестве кары за убийство. Сам Хрущев остался в Кремле, но послал своего верного помощника по иностранным делам Анастаса Микояна на похороны в Вашингтон. Присутствие Микояна на прощании с покойным президентом должно было символизировать искреннее соболезнование и озабоченность Москвы. Кроме того, предполагалось, что Микоян сможет составить мнение о новом лидере капиталистического мира.
КГБ подготовил для Микояна, который первый из советского руководства должен был встретиться с преемником Кеннеди, аналитическую справку на Линдона Джонсона. КГБ не питал особо радужных надежд на будущее потепление в советско-американских отношениях. «По большинству проблем внутренней и внешней политики, — писалось в справке, — Джонсон придерживается консервативных и реакционных взглядов». КГБ упомянул о его вялой поддержке в качестве лидера большинства в сенате законодательства по гражданским правам, его голосование за закон Тафта-Хартли и его постоянную поддержку высоких военных расходов. Все это было хорошо известно о демократе-южанине, которого Кеннеди выбрал в качестве вице-президента на выборах 1960 года для завоевания голосов избирателей Техаса. Единственное новое о Джонсоне, что КГБ удалось добыть через источник, близкий к Эдлаю Стивенсону из либерального крыла демократической партии, заключалось в том, что Организация за демократическое действие на съезде в Лос-Анджелесе в 1960 году выступила против выбора Джонсона в качестве вице-президента. Неудивительно, что теперь советское руководство информировали, что демократы-либералы «не видят разницы между Джонсоном и Никсоном»{3}. Сравнение с Никсоном, естественно, усугубило беспокойство Кремля в первые часы после убийства Кеннеди. В справке КГБ также содержался тот перечень внешнеполитических проблем, по которым взгляды Кеннеди и Джонсона расходились. «В ходе избирательной кампании в отличие от Кеннеди, — говорилось в докладе, — Джонсон выражал полное согласие с позицией администрации Эйзенхауэра по поводу инцидента с самолетом-разведчиком У-2»{4}. В справке приводились цитаты из речи в голландском порту Роттердам и в Бомонте (штат Техас), где Джонсон, похоже, пытался подорвать усилия Кеннеди по нормализации отношений с Советским Союзом, выступая за «политику с позиции силы», что звучало как стремление к стратегическому превосходству США. Однако доклад КГБ не рисовал карикатурного Джонсона, подчеркивая, что он неопытен во внешней политике. Его деятельность в конгрессе в основном касалась внутренней политики, и будучи в течение трех лет вице-президентом, «он редко принимал участие в выработке и реализации внешнеполитической линии». В докладе отмечалось, что ни разу во время четырех зарубежных поездок Кеннеди его не привлекали к серьезным переговорам{5}.
Единственным источником оптимизма для Кремля, по оценке разведки, стал богатый политический опыт нового президента. В течение 22 лет он являлся сенатором, сторонником компромиссов. «Влияние Джонсона было направлено на смягчение консерватизма», — информировала Кремль разведка. В общем, Джонсон «проявил себя как искусный специалист по достижению компромиссов и сглаживанию различных мнений в сенате». Москва считала, что это может сослужить хорошую службу в будущих переговорах. «Если Кеннеди мог быть весьма настойчивым и неохотно сдавался или отказывался от своих целей, — писали аналитики, — Джонсон проявил себя более уступчивым»{6}.
В докладе ничего не говорилось о вероятной связи между Джонсоном и самим покушением. Сначала КГБ было нечего сообщить по этому вопросу. В высших сферах советской разведки существовали подозрения по поводу официального объяснения покушения, распространявшегося в США. Как рассказывал впоследствии находившийся на посту председателя КГБ Владимир Семичастный, узнав, что Ли Харви Освальд арестован по подозрению в убийстве, он крайне удивился. «Не думал, что этот человек способен замыслить убийство»{7}. Москва запросила досье о пребывании Освальда в Минске.
Хрущева беспокоило, как бы на социалистические страны не пало обвинение в смерти Кеннеди. КГБ направил в нью-йоркскую резидентуру инструкции распространить через свои контакты установку, что в СССР Освальда подозревали как агента ЦРУ. Советский Союз сожалеет о трагическом событии, но ни в коей мере не причастен к этому{8}.
На следующее утро после покушения Хрущев лично выразил соболезнования американскому послу Фог Колеру. Он посетил посольство, чтобы заверить Вашингтон, что Кремль не замешан в этом трагическом акте. Он спросил Колера, известно ли что-либо о личности преступника. Американский посол сказал, что Освальд задержан как подозреваемый, но считается невиновным до тех пор, пока не вынесено решение жюри. Колер добавил, что надо быть сумасшедшим, чтобы совершить подобное преступление. Это дало возможность Хрущеву сказать, что компартия Советского Союз, осуждает террористические акты. Сам Ленин клеймил «нигилистические» революционные акты против царя Колер выслушал высказывания Хрущева и телеграфировал в Вашингтон о «своей озабоченности политическими последствиями» ссылок на то, что Освальд якобы был марксистом. Колер предложил ради советско-американских отношений в официальных сообщениях о покушении делать упор на то, что Освальд — психически ненормальный человек{9}.
На заседании Президиума в первые дни после трагедии было предложено, чтобы в течение переходного периода в США Советский Союз свел к минимуму свои связи с Кубой. Хрущев решил направить на Кубу послание о том, что «пока не прояснится внешнеполитический курс Линдона Б. Джонсона», он вынужден отложить долгожданный визит к Кастро. Президиум опасался, что поверженные враги президента в Вашингтоне воспользуются визитом Хрущева, чтобы начать дебаты о том, что делать с Кастро, возможно, заставят нового президента нарушить обещание Кеннеди о ненападении. Уже второй раз в течение года советский лидер откладывал свой визит на Кубу{10}.
Фидель Кастро понял. Как и Хрущев, он был обеспокоен возможностью обвинения в свой адрес по поводу покушения. 23 ноября 1963 года он публично заявил:
«Кто выигрывает от покушения… кроме реакционеров?» Кастро отметил, что действия Освальда могут создать климат «антисоветской, антикубинской истерии… чрезвычайно опасной для интересов мира и человечества»{11}. Он также очень мало знал о Линдоне Джонсоне и не хотел проверять его в переходный период.
Вторая миссия Микояна
Поздно вечером 23 ноября Анастас Микоян приземлился на базе ВВС Эндрюз и был препровожден в советское посольство. По дороге у него было время вспомнить о последней встрече с Джоном Кеннеди. Менее года назад он и Кеннеди в течение трех часов обсуждали вопросы разрешения кубинского ракетного кризиса. Кеннеди был трудным собеседником, особенно в тех случаях, когда Микоян пытался протолкнуть документ, объявляющий вне закона новое вторжение на Кубу. Кеннеди не подписывал ничего, что не включало гарантии со стороны Кастро о невмешательстве во внутренние дела стран Латинской Америки. Говоря напрямик о своей неуступчивости, Кеннеди настаивал на том, что любая декларация США о гарантиях неприменения военной силы против Кубы должна прорабатываться очень тщательно. «Она рассчитана не на один месяц, а на два года или даже шесть лет, пока я буду президентом»{12}.