Рождение волшебницы

Темные чувства мутили душу, дыхание его стеснилось, а взор ускользнул, скрывая нечто… Раскатистый, под землей прокатившийся гул, ропот тяжко пошевелившейся земли заставил Рукосила опомниться. Откуда-то сверху, с затерянного на головокружительной высоте потолка посыпался каменный мусор и куски лепных украшений. Рукосил поднялся с колен и окинул пронзительным взглядом девушку. В лице ее не было страха, а лишь томительное, в сузившихся глазах ожидание.

Верно, то было последнее искушение и последняя слабость Рукосила – ему достаточно было намека.

– Пойдемте, принцесса! – молвил он в совершеннейшем самообладании, принимая спутницу под руку. – Вы поможете мне искать сундук?

– Пожалуй, да, – вздохнула Золотинка, безрадостно кивая сама себе. – Я думаю, его и искать особенно не придется.

– А что, принцесса, как получилось, что вы на свободе и гуляете по Словании? – мягко спросил Рукосил, когда они ступили на длинный пологий подъем. – Я достаточно осведомлен обо всем, что происходит в Республике. Пигалики осудили вас всенародным голосованием, на смертную казнь по статье «Невежество с особо тяжкими последствиями». Насколько я знаю, ни один человек еще не ускользнул из цепких лап пигаликов, если попался.

– Значит, я первая, – усмехнулась Золотинка. И в ответ на недоверчивый взгляд спутника добавила: – Они сами устроили мне побег. В большой тайне, но при всенародном сочувствии, я полагаю.

Цепкому уму Рукосила понадобилось несколько мгновений, чтобы оценить сообщение. Он присвистнул.

– А знаешь, эта дура Зимка Чепчугова тотчас тебя раскусила. Распознала тебя в обличье пигалика еще в корчме Шеробора. Натурально, я отнес это на счет воспаленного воображения взбалмошной, бестолковой бабенки. Видно, уж точно, кого бог хочет наказать, то первым делом отнимает разум! Дурак дураком. Старый дурак.

– Не убивайтесь, Рукосил, – грустно сказала Золотинка. – Удивительно ведь не то, что вам придется рухнуть, забравшись так высоко, а то, что вы вообще туда забрались.

– На вершину я еще не забрался!

– И слава богу!

Он промолчал, и это было достаточно суровое возражение по обстоятельствам их мирной беседы.

– И не зовите меня принцессой, – сказала она, чтобы переменить разговор. – Я когда-то легко купилась на принцессу.

– Но… – хмыкнул Рукосил, – эта выдумка доставила вам немало приятных часов. И вам, и мне. Знаете, пожалуй, это была одна из самых, я бы сказал, добродушных подлостей, которые я когда-либо в жизни сделал.

– А было письмо? Хоть какое-нибудь? – спросила вдруг Золотинка тихо, как если бы что-то не до конца еще для себя разрешила.

– Бог с вами, милая! – веселился Рукосил. – Сундук был. Но письма не было. Честью клянусь, не было.

– Жаль. Хотелось знать… – коротко обронила Золотинка, не поднимая глаз. И переменилась: – А что с Поплевой? Он в Колобжеге, мне говорили? – она глянула вверх, прикидывая, сколько осталось лестницы для мирного разговора.

– В Колобжеге Поплева, дома. Занимается незаконным волхвованием, лечит людей. Жив и здоров, я его не тронул. Все ж таки тесть – через Зимку Чепчугову, можно сказать, породнились! В Колобжеге тебя осуждают – не пригрела названого отца.

– А первый раз, осенью шестьдесят восьмого года, как он попался? Когда провожал Миху Луня?

– Это просто. У Михи началось западение. Он попался прямо на заставе, а Поплеву загребли заодно. Между нами, Миха был неважный волшебник, так, трудолюбивая посредственность.

– Где он сейчас?

– А ты держала его в своих руках.

– Жемчужины?

– Разумеется. Одна из них был Миха. Другая – Анюта. И еще кое-кто. Хорошее собрание редкостных душ.

– Господи боже мой! – прошептала Золотинка. – Пигалики нашли только две штуки. В Каменецких развалинах. Они нашли там Поплеву. А значит, эти четыре, что в Параконе…

– Они там и остались, – подтвердил Рукосил. – Но совершенно дохлые. Дохлые жемчужины в дохлом Параконе. По правде говоря, я скормил их змею вместе с камнем.

Чародей замялся перед необходимостью посвятить спутницу в мало приглядные подробности принесения в жертву Зимки и собственного пальца, но преодолел себя, полагая, что смерть своей соперницы в зубах змея Золотинка как-нибудь уж переживет.

– Если все вышло как задумано, – говорил Рукосил, заглядывая в лицо девушки, чтобы уловить, как принимает она эту ненужную, может быть, откровенность, – то Паракон уже в утробе змея. А медный истукан схватился с ним не на жизнь, а на смерть. Ты видишь, я ничего не скрываю. Я чист. Я открываю карты. Чтобы мы поняли друг друга. Если схватка уж началась… все может обрушиться в любое мгновение. И тогда некому будет искать имя змея.

Рукосил был бережен, осторожен и ласков. Он выказывал признаки правдивости и, как бы это точнее выразиться… признаки терпеливого раскаяния. Как виноватый любовник, который волею обстоятельств возвратился к обиженной и покинутой красавице.

– Разве нельзя устроить все к общему удовольствию? – говорил Рукосил. – Мы не верим другим, но еще больше не верим себе – от этого все недоразумения, все ссоры и войны. Поверить себе, поверить в будущее, поверить в счастье. И как могло бы все чудно устроиться! Зимку, увы, не воскресишь… Мне жаль эту девочку, в ней… в ней что-то было. Искренность, наверное. Но Юлий жив, и это огромное облегчение для меня.

Золотинка только шмыгала носом, временами отворачиваясь, чтобы утереться золотой культей, потому что здоровой ее рукой владел спутник. Она часто и шумно вздыхала. Собственное волнение, неровное дыхание Золотинки подсказывали Рукосилу, что он на верном пути. Он остановился, придержав девушку.

– Хочешь, – сказал он вдруг в порыве вдохновенного великодушия, – возьми Сорокон. – И полез за ворот. Ищущие пальцы неловко теребили мелкие пуговицы на желтом атласе. Чародей потянул упрятанную под кафтаном плоскую золотую цепь. – Вот Сорокон! – повторил в лихорадке, извлекая изумруд. – Что я могу еще отдать? Чем доказать свое преображение? Дай мне надежду возродиться!

Было ничтожное, но уловимое движение, которое показало Золотинке, что Рукосил не расстался с камнем в мыслях, хотя, насилуя себя, протягивал неверной рукой сокровище. А она, мысленно уцепившись за камень, стояла в бессильном столбняке, уронив руки.

– Бери Сорокон сейчас! Даром! – горячечно повторял Рукосил. – Не знаю, хороша ли плата за милосердие, не мало ли предлагаю за капельку доброты и снисхождения. Но что я могу еще отдать? У меня есть волшебство, власть и жизнь. И я прошу жизнь в обмен на волшебство и власть.

Золотинка стояла молча, неестественно выпрямившись и опустив руки.

– Я не торгуюсь, – наступал Рукосил. – Я чист. И если… – тут он запнулся, чтобы обойти стороной опасную мысль. Но Золотинка ее учуяла.

– …И если придется начать все сначала, что ж, начну все то же сначала, но без волшебства и власти… – тихо промолвила она. – Нет, Рукосил, я не возьму Сорокон.

– Ты отказываешь в милосердии?! – спросил Рукосил с вызовом, почти с угрозой. Неправильная интонация происходила, по видимости, от чрезмерного возбуждения и нетерпеливых надежд. – Отвергаешь милосердие к побежденному?!.. Милость к падшим – закон высшего блага. Это честь витязя. Достоинство благородного человека.

– Ну, значит, я не витязь, – криво, через силу усмехнулась Золотинка, отступая на шажок. – И не принцесса.

Сердце ее больно билось – насилие над собой тоже чего-то стоит.

И Рукосил, совсем было онемевший в противоречии сильных чувств, чуть-чуть только подвинувшись, отер девушке мокрую щеку. Она хмыкнула.

– Спасибо. Не надо. Я не заслужила этого. Я все равно тебя из дворца не выпущу.

– Это в твоих силах? – осторожно спросил Рукосил. И сам себе ответил: – Да, ты причастна к чарам блуждающего дворца. Через хотенчика. Могучая связка.

Потом он закинул цепь на шею и сипло вздохнул.

– Да, кстати, – произнес он, делая усилие, чтобы примириться с разочарованием. А может быть, и для того, чтобы скрыть радость, – Сорокон все ж таки возвратился, он чувствовал его на груди. – Что там было со Спиком? Если начистоту.