Страница 305 из 353
И вдруг Юлий догадался, что не одна только храпящая гора и не сама по себе гора занимает взбудораженного босяка – там, в стороне, стоит только привстать…
На порядочном расстоянии, смазанном из-за обманчивой красной мглы, различалось желтоватое пятно. Под деревом. И оно стояло, не двигаясь… это была женщина.
Понадобилось несколько мгновений, чтобы смутная догадка – предчувствие – заставила его подняться, позабыв всякую осторожность. Юлий пошел – и побежал.
Он узнал сверкающее золото волос!
Туго привязанная к дереву Золотинка была жива и встретила Юлия взглядом.
И ничего не сказала, словно муж был видением, которое требует не слов, но мыслительного усилия, необходимого, чтобы уберечься от обмана и обольщения. И откуда у него венец, который она помнила у себя на голове?
И только когда видение подступило, когда очутилось рядом… Так тянутся друг к другу лишь очень близкие… родные… влюбленные и супруги… Зимка ахнула, дернувшись поднять онемелую в путах руку, и промолвила:
– Ю-юлька!.. – с таким сладостным вздохом, будто вобрала весь воздух мира – чтобы расправилась грудь и вольно застучало сердце. – Юлька! – задохнувшись, повторила она едва слышно и сомлела с чуть обозначившейся улыбкой на любимых, родных устах.
О боже! Невнятная дрожь проняла Юлия. Беспамятство любви, готовность умереть и воскреснуть. От непосильного, чрезмерного чувства Юлий и сам был на грани обморока. Зачем-то он оглянулся, ничего все равно не видя, спохватился, вытащил ржавый нож и двумя-тремя взмахами рассек тонкие шелковые веревки.
Любимая упала на руки Юлия, венец покатился по земле…
И Долговязый, что следил издали за припадочными выходками Глухого, пополз, не спуская глаз с беспризорного венца, а потом, когда Юлий забылся в полуобморочном поцелуе, начал передвигаться на карачках довольно резвой рысью.
– Что такое? Ты здесь? – говорил Юлий, едва успевая заглянуть в глаза, прежде чем покрыть их поцелуями. А Золотинка повторяла:
– Бежим! Скорее!
Зимка понимала положение лучше и находила время озираться. Измученная телесными и душевными страданиями, она не видела толку в затяжных поцелуях и торопилась, бросая частые взгляды на змея. Так что пришлось и Юлию обернуться… он признал чудище, которое показало покрытую мелкой костяной чешуей голову.
Юлий подобрал венец, чтобы вернуть его государыне, но Золотинка споткнулась на первом шаге, затекшие ноги не повиновались, она путалась в длинном платье. Пришлось ему нахлобучить венец себе на голову и подхватить любимую на руки. Он рассчитывал отнести ее подальше, за перелесок, где можно было бы прийти в себя и что-то сообразить.
– Там Ананья! – пыталась еще предупредить Золотинка, но Юлий не понимал лепета.
Да и поздно было понимать: из жаркой мглы спешили навстречу скорым шагом витязи в доспехах и при оружии.
Один впереди, и еще за ним… Шесть, их было шестеро. Отчаяние Золотинки подсказывало ему, что помощи от этих людей ждать не приходится. (Не для того они сидели в засаде, ожидая, что змей наконец займется жертвой.)
Лихорадочно озираясь, Юлий не видел вокруг ничего стоящего, кроме желтосинего барабана с оборванным ремнем, что валялся неподалеку, изумляя яркими красками. Барабан, так барабан! Юлий готов был рычать, бросаясь на мечи с голыми руками, чтобы хоть на малую долю часа отодвинуть от любимой опасность.
– Скорее сюда! – крикнул он Долговязому, который в смятении присел на карачки в самой несообразной позе и не вынимал изо рта трубки. – Помоги государыне! Поддержи ее! Охраняй! Ну, живо!
Коснувшись земли, Золотинка просела на томных ногах и оперлась рукой, чтобы не упасть, ослабев от страха и тревоги за Юлия. Долговязый же пытался сообразить расстояния до змея, до витязей и до Глухого, которого он ставил, по видимости, в один ряд со всеми другими опасностями.
Одним прыжком Юлий схватил барабан, чтобы отмахиваться им от мечей, но неожиданно нашел ему совсем другое применение: застучал по туго натянутой коже нечто похожее на войсковой призыв «слушайте все!».
И вправду, заслышав знакомые звуки, витязи придержали шаг – особенно те, что и раньше не спешили. Верно, они полагали недостойным кидаться вшестером на одного безоружного оборванца. Они уступили эту честь запыхавшемуся молодцу, который вырвался вперед по причине своего непобедимого легкомыслия, очевидно. Повсюду из-под медных лат шустрого молодца выбивались летящие ленты, разрезанные вдоль и поперек шелка, все это пенилось и волновалось, придавая воину невероятный, ускользающий от определения облик. Вздутые шелковой пеной плечи противоречили неправдоподобно тонкому стану на стыке наборных медных пластин, что покрывали бедра, и покрытой желобками медной груди, по-рачьи широкой. С виду это было что-то неосновательное, что трудно было совместить с понятием об опасности и угрозе…
До первого столкновения только. Обнаженный железный меч подходящих размеров и замкнутое в хмурой решимости лицо юного забияки не обещали ничего хорошего ни вооруженному противнику, ни безоружному. Прихватив барабан, Юлий пятился, напряженный до боли в мышцах… Что-то такое в глазах витязя под осевшем на самые брови шлемом предупредило его об ударе. На выпад противника он швырнул барабан с яростью отчаяния.
Пустой сосуд, чмокнув, воткнулся на меч по самую рукоять. Витязь вскинул опузыренный меч, и от сильного взмаха вдогонку за ускользнувшим противником барабан соскочил с клинка и прянул в Юлия, так что он едва устоял на ногах, перехватив необыкновенный мяч. Не было ни мгновения на раздумья, Юлий швырнул пузатую дрянь обратно. И опять – тем же вызывающим изумление манером! – наколол барабанную пустоту на клинок. Взбешенный этой игрой, витязь утратил осторожность, подставился, и в тот же миг Юлий ударил в медную рачью грудь ногой.
Забияка грянулся наземь, крепко ушиб затылок, а когда опамятовался – оборванец в венце попирал его грудь ногой, а меч держал в руках, нацелив острием вниз для последнего удара.
– Я великий князь Юлий! – выпалил победитель. – Сдавайся!
– Сдаюсь! – прохрипел витязь, не теряя времени, ибо поистине дорог был каждым миг. – Если действительно князь Юлий, – добавил он, вспомнив о чести.
Юлию, поскольку он не понимал речей, достаточно было того, что противник вообще ответил. Он снял ногу с груди поверженного ратоборца, полагая, что тот больше не ввяжется в драку.
Все случившееся походило на чудо – только что Юлий и думать не мог о спасении и вот – в руке его меч. Пятеро замешкавших в отдалении витязей и какой-то черный человечек за ними, походивший на пастуха позади расфуфыренного стада, теперь не пугали Юлия.
Между тем не зевал и Долговязый, которому Юлий поручил Золотинку. Он остался возле без меры усыпанной драгоценностями, томной от ужаса и вполне беспомощной женщины. И это оказалось столь сильное искушение, что ангел-хранитель доверился чувству, отринув позывы разума, которые побуждали его бежать. Да и все к тому: шум-треск стоял такой, что нечего было робеть и теряться.
Не лишая государыню возможного по обстоятельствам словесного утешения – что-то он там бормотал успокоительное в то время, как Лжезолотинка, без слез рыдая, заламывала и кусала руки, Долговязый, как то и пристало ангелу-хранителю, орудовал за ее спиной. Воровским ножичком он обрезал крупные жемчужные пуговицы, что шли частым рядом от пояса и до шеи.
Охваченная ужасом, Зимка не замечала, что делает с ней босяк, и только подергивалась, ощущая беспокойство между лопаток. А Долговязый, быстро добравшись до ворота, обнаружил подшитый снизу сверточек и не поленился – несмотря на крайнюю спешку – распороть его, чтобы заглянуть внутрь.
Черный обрубок пальца не смутил босяка – ничего менее дохлой жабы, какой-нибудь замешанной на крови младенца лепешки он и не ожидал; а когда блеснул камень и обозначилось золотое кольцо, сунул все это, не разбираясь, в карман, туда же, где гремели срезанные жемчужины. Напоследок Долговязый сорвал усыпанный алмазами гребень, отчего золотой огонь волос лавой разлился по плечам, и наладился бежать, следуя мудрому правилу не испытывать слишком долго судьбу– неладное предчувствие, что и так перебрал, заставило Долговязого ринуться прочь очертя голову… Тогда-то он и увидел, что летит в пасть змею, который поднялся на ноги и растопырил крылья, возвысившись чудовищным, в полнеба недоразумением.