Рождение волшебницы

Воевода вздохнул, недовольно пожал плечами:

– Нету такого хода… Вы хотите видеть сейчас волшебницу?

Юлий замер.

– Да, господи! – словно очнулся он, хлопнув себя по лбу. – А где принцесса Нута? Где вы ее разместили?

– Принцесса? – воевода с затруднением припомнил: – Собственно говоря… я давно ее не видел… Нет, не припомню… Определенно… С тех пор, как вы покинули стан, государь. И не помню, чтобы кто-нибудь мне докладывал. Осталась ли она на Аяти? Там теперь никого… Неладно как-то.

– Ну так найдите, найдите, черт побери! И позаботьтесь об удобствах принцессы, – велел Юлий с неожиданным раздражением.

– Удобства принцессы… Безусловно, государь!

– А я переночую в предместье Вышгорода, – переменил разговор Юлий. – Я поеду один. Оставьте меня!

Кабак «Три холостяка» у подножия Вышгорода оказался забит военщиной – не продохнуть. Полки смешались: витязи, конные лучники, копейщики. Все пили, дымили, стучали кружками, лапали не молоденькую уже подавальщицу, сновавшую между столами с выражением застылого испуга на лице. Все ревели: Юлий – наш государь! За великого князя! – и, разбрызгивая пиво, тянулись кружками через столы: Юлию слава!

Негде было отдохнуть взгляду. Разве что на мирных игроках в кости, которые, устроившись на особинку, так и шныряли глазами по жирному столу, сопровождая раскатившиеся костяшки.

Юлий, замешкав у порога, долго не мог найти, к кому обратиться. Оглядываясь в поисках разумного лица, он приметил дородного человека на верхней площадке лестницы, которая вела в комнаты постояльцев, теперь, очевидно, переполненные. Надвинув на глаза шляпу, человек довольствовался своим покойным и созерцательным положением. Высоко над столами, опершись на перила, он словно витал в воздухе, сизом от дыма и тяжелых запахов.

Расплывчатый очерк созерцателя имел в себе нечто призрачное. А скоро выяснилось, что в пьяном этом кавардаке нельзя положиться даже на ту толику определенности, которую ждешь и от призрака. Едва Юлий взбежал на дюжину ступеней вверх, созерцатель встрепенулся и с совсем не призрачной поспешностью отпрянул во мглу. Пока Юлий раздумывал, догонять ли, из левого темного прохода явился кабатчик Нетребуй в широкой, но короткой рубахе с вышивкой. Он начал было спускаться, когда узнал князя:

– Государь! – приглушенно воскликнул Нетребуй, ухитрившись вложить в одно слово все богатство испытываемых им чувств.

– Кто это был? – резко спросил Юлий, предупредив дальнейшие излияния. – Там, наверху. Этот… в шляпе, – нетерпеливо уточнил он. – Вот сейчас.

– Сейчас? – переспросил Нетребуй. Его в меру упитанное лицо, вызывавшее мысль о благополучии, портила только жиденькая и жалкая полоска усов над губами. Нетребуй завел глаза кверху, в указанном государем направлении – откуда как раз валила из комнат теплая ватага конных лучников. Они галдели на площадке. Дородного человека в шляпе среди них не было.

Да Юлий и сам уже сомневался в основательности своих подозрений.

– Ладно, – сказал он негромко, – пошли человека, чтобы разыскали полковника Калемата. Не нужно только шума.

Кабатчик приложил руку к сердцу.

– И вот что… Где бы нам с тобой потолковать? Ты ведь местный, здесь родился, – продолжал Юлий.

– Помню вас, государь, вот таким, – сказал Нетребуй, в избытке чувств позабыв указать, каким именно. Не отмерил над ступенью лестницы рост маленького княжича, а сразу прижал ладонь к груди. Жест выражал отношение Нетребуя к одинокому и задумчивому мальчику, когда тот был «вот таким» безотносительно к точным размерам в локтях и пядях.

– Вы приходили сюда, государь, со своим дядькой Обрютой…

– Это он со мной приходил, – пробормотал Юлий.

– У вас была чудная привычка играть с кочергой.

– Да? Правда, – улыбнулся Юлий, что-то припоминая.

– И такой ведь бывало непорядок: все в саже. Нарядец поизмажется, ладошки черные, на лбу разводы. Так я, государь, велел завести для вас нарочную кочергу – отчищенную до блеска. Так… одна видимость, что кочерга, мы ею не пользовались.

Юлий прыснул, сообразив, как просто его, мальчишку, дурачили. И они встретились глазами, прозревая сквозь годы общее прошлое.

– Простите, государь, за обман! – еще и не донеся руку до сердца, сказал Нетребуй.

– Ю-лий! – взревел вдруг весь кабак сразу, рявкнул с притопом и присвистом так, что и Юлий, и Нетребуй тоже вздрогнули, вообразив на миг, что разгульная кабацкая братия опознала своего государя и таким решительным способом его окликнула.

Ничуть не бывало. Никто не замечал задержавшихся посреди лестничного пролета собеседников.

– Пройдемте, государь, здесь не совсем удобно, – спохватился кабатчик. Личная комната Нетребуя оказалась занята, и кабатчик, пораскинув умом, решился уединиться с Юлием в кладовой. Распорядившись по дороге насчет поисков Калемата, он прихватил свечу и провел гостя тесными темными коридорами вниз, а потом вверх и, еще раз извинившись на пороге, впустил его в узкую с крошечным окошком комнату.

Извиняться тут как будто бы было и не за что: бочки, лари, пахнувшие и кисло, и пряно, но вполне приятно, уставленные утварью полки. Да широкая доска вдоль стены, служившая, надо думать, столом. Здесь Нетребуй не без удивления обнаружил початую бутылку вина, два стакана – один почти полный.

Не избегла вдумчивого его внимания и половина пирога с вишней, того самого, что кончился весь еще до захода солнца. И, наконец, немалая редкость для нынешней ночи – свеча, зажатая в расщеп заостренной палочки, которую чья-то дерзкая рука воткнула в расселину стены. Обгорелый фитиль, казалось, еще дымился, а расплавленный, затекший набок воск оставался слегка теплым.

– Что-нибудь не так? – спросил Юлий, замечая последствия наблюдений на озабоченном лице кабатчика, но никак не самые приметы непорядка.

Мгновение или два с выражением муки в искривленных губах Нетребуй колебался… Неодолимая потребность радовать государя победила:

– Наоборот! – неестественно взбодрился он. – Хотите пирога, государь?

Голодный Юлий отломил кусок и уселся спиной к двери, а Нетребуй остался стоять напротив – спиной к окну, совершенно черному. Раскрытое, без решетки оконце выходило, по видимости, на скалистые склоны Вышгорода, а не на равнину, иначе можно было бы видеть хотя бы звезды.

– Нетребуй, – сказал Юлий, жадно уминая пирог, – ты, наверное, самый осведомленный человек во всем предместье. – Кабатчик подтвердил это, скромно склонив голову. – Ты хоть что-нибудь слышал… что ты знаешь о подземном ходе пигаликов под рекой?

Словно уличенный на месте, кабатчик застыл… неестественно повел глазами и промолвил сдавленно:

– Всё!

Загадочные ухватки Нетребуя заставили Юлия оставить пирог. Перестав жевать, он расслышал за спиной вкрадчивый шорох… И, пригвоздив кабатчика быстрым взглядом, обернулся: возле двери в трех шагах от Юлия пригнулась под широкополой шляпой тень. В тот же миг дверь распахнулась, ожившая тень ринулась наутек, и Юлий вскочил, опрокидывая табурет.

Не особенно доказательный, но оправданный обстоятельствами вопль «предатель!» сопровождался прыжком через порог, где и цапнул он пустоту. Ударившись о стену, он ухитрился разобрать во тьме направление коридора и преследовал противника по пятам – в светлую ночь открылась дверь. Юлий вырвался на волю, приметив в последний миг, куда убегает противник – между тесно составленными загородками.

Друг за другом вылетели они на простор, на освещенный луной каменистый спуск. Тот, в шляпе, несся в каком-то беспамятном отчаянии, издавая сплошной сиплый стон, но и юноша рассвирепел – настиг беглеца еще до нового поворота и, схватив за ворот, с неожиданной легкостью сбил с ног и резвого, и грузного противника. Тот повалился, не пикнув.

– Обрюта! – ахнул Юлий, едва вскочив на колени.

Обрюта тоже сел – не так быстро. Ничего не сказал, судорожно вздыхая. Потом он потянулся за шляпой и принялся отряхивать ею кафтан, не глянув на Юлия. И как замечательно он пыхтел и фыркал – словно вчера расстались!