Рождение волшебницы

– Вот! – вскинулась Золотинка. – Я посылала к вам нарочного, как раз насчет едулопа. Вот он – едулоп! – Она пнула босой ногой гниющий на полу вареник.

Едулопы, похоже, никак не могли отыскать Рукосила – в новом его обличье и без волшебного камня, который, нельзя исключить, как раз их и породил. Но, к несчастью, это ничего уже не меняло в их намерениях – целые тучи едулопов нужно было ожидать к рассвету. Так толковала волшебница.

Мрачный воевода, остановив ее, выразительно оглянулся на свиту – на всех этих латников, кольчужников и празднично наряженных вельмож в рваных кружевах и лентах. Он просил всех выйти и молчал, дожидаясь, пока лишний народ не переберется в сени.

Не лишними предполагались тут, очевидно, сам Чеглок и Золотинка. Что касается Юлия… Разумеется, не лишний, он оставался, как всегда, ни при чем, предполагая про себя все, что угодно. Пространные объяснения девушки и строгое, как будто даже почтительное внимание воеводы раздражали княжича. Ничего не понимая, угрюмо нахмурившись, – и жестоко страдая! – он наблюдал за беспричинно устремившимся к выходу народом.

За злостью его стоял стыд. Золотинка не заблуждалась насчет того, что значат эти нахмуренные брови, отвердевшие скулы, жестко сложенный рот. То был тяжелый, как болезнь, загнанный глубоко внутрь стыд человека, который чем дальше, тем больше ощущает свою беспомощность как вину. Злобно вертел он в руках кочергу, потыкал дохлый вареник, а затем приостановился, будто прислушиваясь к чему-то. И обернулся к темному провалу окна.

– Шударыня! – значительно продолжил Чеглок. – Я никогда не шомневался, что недоражумение с жубаштой тварью ражъяшнится вполне и оконшательно. Шударыня, я знаю ваше доброе отношение к нашледнику и шмело рашшчитываю на вашу помощь… – воевода запнулся прежде, чем перейти к тому, что его по-настоящему занимало. – Шударыня, но эти ражговоры об ишкрене… нашколько они ошновательны?

Внимательно слушая воеводу, Золотинка не упускала из виду и Юлия, который подкрадывался к окну. Он держался стены, чтобы не спугнуть нечто там раньше времени, и вот – раз! – жахнул кочергой в запоздало встрепенувшееся шуршание – черно-белая птица прянула по засыпанному стеклом подоконнику. Золотинку так и передернуло. Вместо птицы разинула рот и обваливалась на остолбеневшего убийцу старуха. Он отскочил, а старуха обрушилась на каменные плиты без памяти.

Колча!.. Испустив дух, она вернулась, как всякий оборотень, к подлинному естеству. Старческий лик ее, прошибленный безмерным, не вмещающимся в разум удивлением, закаменел.

Юлий в ознобе сжимал кочергу. Караульня заполнялась хлынувшими обратно дворянами, они безобразно гомонили. Кто-то пытался высунуться между прутьями оконной решетки во двор, подозревая там еще одну недобитую старушку, кто-то куда-то бежал, топая башмаками, все много и без нужды лязгали железом. Потом пятеро кольчужников взялись за старуху. Так что несчастная Колча на мужских руках, что почившая в бозе матрона, поплыла вон из караульни, не меняя раз навсегда застывшего, почти нечеловеческого, птичьего уже лица.

Караульня быстро освобождалась. Качая головой, Юлий подвинул кочергой полураздавленный каблуком вареник, а потом подцепил его и…

Полный боли крик ударил Золотинку под сердце.

Выронив кочергу, Юлий согнулся пополам и тут же вскинулся. Но никакие рывки и дрыганья не помогали: на запястье левой руки, за обрезом железных наручей, прирос серый бугор – вонючий едулоп ожил и впился. На громкие стоны наследника кинулись люди, но Золотинка оказалась проворнее всех. Едва осознав несчастье, она перехватила пораженную едулопом руку и прежде, чем Юлий, пронзенный болью до обморока, успел вырваться, зажала зубастую тварь под самый корень, чтоб дернуть изо всей силы. Юноша вскрикнул и обмяк. Она вывернула к себе на живот раненую руку и прижала Юлия спиной к стене.

В отчаянии чувствовала она, что едулоп не дается. Он быстро разбухал, наливаясь кровью – это была хищная и сильная тварь. Юлий судорожно дышал, разевая рот, сипел и дрожал, Золотинка ощущала невыносимый его озноб и торопилась. В лихорадке она пыталась скользкую едулопову плоть крутить – Юлий дернулся, не сдержав крика, словно Золотинка раздирала его живьем. Отвердевшие, зрелые зубы едулопа вонзались в руку княжича, будто сдавленные чудовищной челюстью.

Платье окончательно соскользнуло, путая руки и страшно мешая, – обнажилась на груди цепь. Сорокон навел Золотинку на мысль, что едулоп потому накинулся на Юлия, что тот остался без защиты волшебного камня, когда швырнул его в огонь. Волшебным камнем, значит, и нужно было действовать. С самого начала!

Не отпуская бьющегося за спиной Юлия, она ухитрилась стянуть Сорокон через голову. Едва изумруд коснулся разбухшей нечисти, полыхнул испепеляющий свет. Едулоп дернулся, зашипел, как обожженная змея, и на глазах съежился. Сорокон полетел прочь, громыхнул по скамье – Золотинка не дала себе передышки ни на мгновение. Она выдирала едулопа по частям, раздирая помертвелую кожу, выщипывая десны, и нашла под кровавым мясом плотно поставленные костяные кочерыжки, которые вонзились в руку. Попавший на обрез наручей коренной зуб продавил насквозь пластину доспеха, не говоря уже о подстилающем железо рукаве кожаного полукафтанья!

Золотинка впала в исступление. Раз за разом она пихала Юлия на стену, чтоб не корчился. Спиной перебирала она острые углы и крылья его железной груди, но едва ли соображала свои действия и ощущения по отдельности. Корявые, покрытые скользкой кровью, корни зубов впивались ей в пальцы острыми щербинами и отростками. Оскалившись от усилия, напрягаясь спиной и шеей, она выдирала очередную костяшку и швыряла. Юлий надрывно стонал, но Золотинка не ощущала ни чужих, ни своих страданий. Подушки пальцев ее окровавились, она стискивала их с неестественной силой, словно немела в железной хватке. Черные ямки на месте выдранных кочерыжек тотчас же заполнялись кровью, которая шла толчками. Все было залито кровью: растерзанная рана, спустившееся Золотинке почти на локти платье, щеки, рот, обнажившаяся грудь – тоже измазана.

Зубов оставалось все меньше, но каждый раз, роясь в чудовищной ране, она в отчаянии чувствовала, что не ухватить. С мертвящим постоянством они прорастали в плоть. После мгновения растерянности она припала к ране ртом, захлебываясь кровью, и закусила расплывшуюся, потерявшую прежние очертания кочерыжку – послышался несносный треск раздираемой заживо плоти… Но она выдрала эту гадость онемевшими зубами и выплюнула, опять навалилась на Юлия спиной и снова вгрызлась в липкое изорванное запястье. Она ощупывала, драла, перебирала язву зубами и языком… И ничего уже как будто не находила…

Тогда, в чудовищной усталости, она распрямилась. Она ощутила, как болят пальцы и горит рот.

К несчастью, Золотинка слишком рано позволила себе перевести дух. Множество не находивших себе применения людей тотчас оттерли ее от мало что соображающего Юлия, а у нее не хватило сил воспротивиться. Они же никак не могли исправить оплошность: Золотинка пропустила зуб. Тот, что пробил железо наручей и целиком ушел под поверхность пластины. Помраченный нечеловеческой пыткой, что мог сказать раненый? Весь в поту, он потерял сознание, и взор его помутился.

В стороне от больного, когда Золотинка боролась с осевшим на руки платьем, припомнился ей вдруг брошенный в горячке Сорокон… Скользнул по скамье… И на пол?

Золотая цепь с большим зеленым камнем не могла бы укрыться от лихорадочно ищущего взора, если бы… если бы лежала там, где упала. Золотинка схватилась за грудь, не имея мужества вместить разумом размеры беды. Изумруда не было и под одеждой, где привыкла она ощущать его теплую тяжесть. Пропал! Отерев отдающий едулопом, словно набитый жгучей жвачкой, рот, Золотинка отметила, что щеки ее измазаны темно-красной коростой… Она вернулась к платью, ощупывая и там, где нечего было искать, и охнула… Но это было только лишь Рукосилово кольцо. Неведомо как и когда она ухитрилась сунуть его за ворот, и кольцо провалилось к поясу.